Самку яутжа Шуш пока ещё ни разу не заслужил, но надеялся, что после этой длительной охоты он сможет, наконец, поучаствовать в ритуальных боях и получить внимание хоть какого-нибудь своего вида и другого пола.
Однако вскоре сон взял свое и Шуш сладко продрых почти всю ночь. Ранним утром его разбудил голод. Яутжа выбрался из пещеры, потянулся, наглотался свежей воды из реки и отправился на охоту с маленькой буквы.
Ему повезло — он наткнулся на какого-то небольшого зверя, попавшегося в ловушку местных аборигенов. Шуш стащил с себя маску и с наслаждением приступил к трапезе. Зверек был свежайший — когда яутжа начал завтрак, он был еще жив. Однако обидно было то, что зверек был размером с ладонь Шуша и тощий, а потому — голода практически не утолил, хотя и было очень вкусно. Ничего с собой Шуш поделать не мог — тащился он по еще живому, трепещущему в глотке мясу.
Оставив в ловушке аборигена только несколько кусков шкурки своего завтрака, Шуш отправился искать себе еду дальше. Неожиданно его внимание привлекла стая тех зверей, которые уже пару раз пытались напасть на него. Однако сегодня зверей было всего семь (в прошлый раз их было около двадцати) штук и все они лежали под здоровенным деревом. А на дереве сидела полумертвая от холода вчерашняя самка. Шуш присмотрелся к ней и уверился, что еще пара часов в таком же режиме — и она точно сдохнет от переохлаждения.
Она что, тут всю ночь просидела? Выносливая! Шуш задумчиво покосился на нее. Потом на волков. А что, если она смогла всю ночь на дереве продержаться, да еще и от этих зубастых сбежала, то может, ее детеныши окажутся вполне себе приличными охотниками… Хмм… Насчет этого определенно стоило подумать. Да и звери эти — отличный трофей выйдет!
Шуш с боевым ревом спрыгнул с дерева и набросился на добычу. Уворачиваясь от атак яутжа, звери начали медленно окружать охотника. Шуш плавно двинулся в сторону, мягко, порыкивая от азарта и возбуждения. Все посторонние мысли исчезли, остался только чистый восторг хорошей Охоты. Раз — уход! Два — удар! Шуш блаженствовал.
Неожиданно один из зверей, которого яутжа отслеживал краем глаза, думая, что тот трусливый и не хочет нападать, неожиданно напрыгнул на него сбоку и со спины. Шуш раздраженно взревел. Вот ящерины дети! Словно ими матка управляет! Ууу, гадство! Даже сдернуть не дают! А больно-то как! Зубы острые!
— Гав-гав-гав-гав!!!
Шуш тоже вздрогнул, едва сдержавшись, чтобы тоже не развернуться к источнику звука, понимая, что это всего лишь самка. Пушистые-зубастые разумом яутжа не отличались — отвлеклись на звук и это дало Шушу так необходимую ему секунду сорвать с плеча впившегося зверя, ударить его об дерево, переломив позвоночник. Не обращая внимания на боль, он проткнул когтями самого крупного и остальные звери тут же бросились врассыпную. Ну точно ящеры, которые увидели, как их королеву прикончили! Шуш торжествующе заорал им вслед:
— Я еще до вас доберусь!
И, сопя от усталости, присел на корточки рядом с тушей своей добычи. Красивый выйдет трофей! А когда он покажет шрам от зубов и расскажет про то, как эти самые зубы в него впивались, а он — зверя об землю! Уххх! Все приятели будут на него с уважением смотреть! Перестанут ненадолго «Шушпанчиком» дразнить, наконец-то от клыков его разноразмерных отвяжутся. Ну подумаешь, одна мандибула немного больше другой, это не повод его Шушем звать!
— Благодарность, зверь, массив деревьев, — обратилась к нему уманка, уже слегка согревшаяся, зачем-то наклоняясь вперед. Шуш даже подумал, что она падает, но нет — специально зачем-то согнулась. — Жизнь спас, смерть, страх, спас.
Шуш собрал свои трофеи и уставился на нее. А если бы она не вякнула, отвлекая зверей на себя — неизвестно, сколько бы от него отъесть успели. Немало, однозначно.
— Рана, очищение. Вариант — болезнь, — перевела маска очередную реплику самки.
Шуш фыркнул. Да что она вообще понимает? Он — воин! Его рана вообще не беспокоит… Ай, как же больно-то! Но он не покажет! Не покажет он, как ему больно рукой шевелить! Надо самке этой помочь как-нибудь. Она ж, дурочка, умудрилась заблудиться, хотя он показывал ей, куда идти. Шуш подошел и здоровой рукой подхватил уманку за шкирку и устроил на плече. Легкая, это хорошо! Он неспешно направился в сторону поселения аборигенов. Интересно, она его снова попросит о спаривании? Шуш решил, что если попросит — то он, пожалуй, даже согласится.
А вот и деревня. Шуш попытался снять с плеча странную самку, но она, вместо того, чтобы обрадоваться, наоборот недовольно заверещала и принялась изо всех цепляться за маскировочную сетку! Главное, чтобы не порвала! Если порвет — он ей голову отчекрыжит!
— Осторожнее, самка! — Зашипел на нее яутжа против воли. Не поймет же!
— Ты, совместное действие, идти! — Начала верещать она более связно. — Все, помощь, быть! Я, много, навыки. Ты, раны, лечение, корабль, ты, зрение! Отрицание, возвращение, поселение!
Шуш сердито дернул ее за ногу, пытаясь снять с плеча и самка неожиданно запищала уже по-другому. Яутжа взглянул на руку и увидел, что его когти в крови уманки.
— Прости, — машинально пробормотал он. — У тебя шкура нежная, я не хотел тебе вреда причинить!
А самка уже начала издавать какой-то неинформативный рев, видимо, выражая несогласие. Шуш сердито фыркнул. Это как же надо здоровую, крепкую самку довести, чтобы она домой возвращаться не хотела! Шуш, несколько секунд поразмыслил, а потом решился. Может, он об этом ещё пожалеет, но… В конце концов, трофеи можно брать и живьём!
Самка на его плече затихла, покорно не шевелясь и у яутжа снова закралось подозрение, что она чем-то больна. Ну не может здоровая самка терпеть такие издевательства над собой! Хмм, а может, ей нравится, когда ее вот так таскают, словно трофей? Шуш слышал, что некоторые самки в период размножения любят поиграть со своими самцами, мол, те их в плен взяли.
Шуш спустил уманку с плеча. Если попробует сбежать — прикончит, чтобы не разболтала, где он поселился. А так — пусть живёт рядом, если ей так спокойнее. Лишь бы трофеи его не трогала. Самка снова накренилась вперёд (Шуш подумал, что наверное, этот жест означает благодарность):
— Благодарность, жизнь спас, смерть страх, название хищного вида, отрицание, отдать, непереводимо, взять.
Рана на плече ныла все сильнее и сильнее, и Шуш, плюнув пока на разгадку словесных ребусов самки и стараясь лишний раз не шевелить лапой, побрел к реке, собираясь промыть укусы. Уманка попрыгала за ним. Шуш на нее покосился. И чего ей неймётся?
Вода показалась жидкой лавой, и только через несколько секунд Шуш понял, насколько она ледяная. Конечности тут же начали ныть от холода, но сжав клыки, яутжа продолжил поливать плечо водой, вымывая из глубоких укусов грязь и кусочки плоти. Самка болталась на берегу, пристально глядя на него. Шуша это, конечно, немного напрягало, но гнать ее он не хотел — вроде не мешает, не приказывать же ей отвернуться…
Неожиданно самка задрала край своей одежды и полезла в воду, деловито направляясь к нему. Шуш поспешил отодвинуться. Может, она тоже хочет помыться? Уманка потянулась к больному плечу.
— Эй, лапы не распускай! — По привычке раздраженно рыкнул на девушку яутжа, но она, не испугавшись, опять наклонившись в своем странном жесте, протянула ему предмет, зажатый между крошечными пальчиками.
Шуш неуверенно взял протянутый предмет и обнаружил, что это кусочек ткани, весьма приятный на ощупь. Судя по тому, что она уже мурлыкала про раны, это должно было ему помочь. Шуш макнул тряпку в воду и провел ей по краю укуса. А ведь так гораздо менее неприятно, и кожа отчищается лучше! Странное чувство, что ему кто-то хочет помочь… Интересно, что ей взамен надо? Спаривание? Вроде про него она больше не говорила, значит… Защита? Почему нет? Пусть живет под боком, защищать ее Шуш не будет, но местные хищники сюда не подойдут из-за запаха, а ее собратья — испугаются.
Царапины на спине оказались так неудобно расположены, что никак не удавалось до них дотянуться.
— Помощь! — Мурлыкнула самка, подбираясь с другим куском ткани. Шуш задумался, соглашаться или нет, но уманка сочла, что молчание равно согласию и полезла к его спине. Прогонять было уже как-то неловко.
Яутжа уставился на нее, следя за ее движениями. Какие у нее пальчики тоненькие, аккуратные… Нежные такие… Шуш на пару секунд прижмурился. Ммм… Хорошая самка, хорошая, мой, мой дальше… Так ласково помогает ему… Наверное, у них в социуме положено, чтобы самки помогали самцам… Ему нравится, определенно нравится такая традиция!
Уманка закончила чистить края царапок и Шуш даже разочарованно вздохнул. Он вылез на берег, завалился на землю обсохнуть и согреться. Уманка, выскочив следом за ним, начала носиться по берегу, выдергивая совершенно одинаковые на взгляд Шуша травы. Через полчасика она подсела к нему с куском дерева, на которой были давленные растения, смешанные в каком-то странном порядке.
Шуш тут же с интересом понюхал продемонстрированное и уже хотел лизнуть, как она убрала свое творение от его рук.
— Раны, лекарство, лечить!
О, так это форма местной медицины? Интересно! Почему бы и не попробовать? Все равно аптечки нет, а от трав хуже вряд ли станет, к тому же, ничего ядовитого в зеленой каше маска не выявила. И снова Шуш откровенно закайфовал, когда самочка принялась поглаживать чешую на его спине, втирая сок в края ран и нежно закрывая местным лекарством сами раны.
— Лежать, чуть-чуть, лекарство, усвоение, — сказала она и отправилась в лес. Шуш повернул ей голову вслед. Почему-то он уже был уверен, что эта уманка никуда от него не сбежит. Через некоторое время она вернулась с палкой и снова полезла в ледяную воду, встала, сгорбившись чуть-чуть и настороженно глядя перед собой.
Яутжа почувствовал, как у него аж в пятках зачесалось вскочить и помочь ей — уж не узнать позу хищника в засаде он не мог! Она ОХОТИТСЯ! По своему, но охотится! Только чудовищным усилием воли Шуш сдерживал себя от того, чтобы броситься в ледяную воду и рвануться ей на помощь, когда она резко опустила палку вниз и принялась бороться в воде с чем-то довольно большим. Нельзя мешать чужой охоте, нельзя!
Вытащила самка на берег добычу, смотрит на Шуша.
— Ты хорошая охотница! — Похвалил ее яутжа, слегка проведя лапой по спинке уманки. — Твои дети будут прославлять тебя!
Самка тут же опустила глаза. Шуш уж было подумал, что оскорбил ее чем-то, но тут она пододвинула к нему свою добычу. Шуш сначала озадачился, а потом сообразил — у нее же ножа нет! Он отсек голову добыче уманки и посмотрел на нее — правильно ли понял? Судя по тому, что она опять засуетилась — не ошибся.
— Питание, выздоровление! — Промурлыкала она, протягивая ему тушку добычи.
Шуш на миг даже забыл, как дышать — никто и никогда прежде не вел себя так вежливо с ним! Он слегка подрагивающими лапами взял добычу самки, посмотрел на уманку, потом на еду в своих лапах. Самка поняла, что ему будет сложновато охотиться с укусами и решила сама добыть еду и отказаться от трофея… Шуш тут же принял решение, что эту самку он оставит себе. Как бы ей показать, что он благодарен… О! Шуш постарался максимально похоже изобразить ее жест наклонения вперед. Судя по тому, что сердцебиение девушки ускорилось — все было правильно. Интересно, она его испугается?
Шуш стащил с себя маску. Вздрогнула, но вопить не начала, опять что-то пробулькала. Переводчик остался в маске, но яутжа показалось, что это была та же фраза про спаривание. Однако уверен он не был. Ммм, а ее трофей вкусный! Кетану, вкуснятина какая, объедение! Шуш принялся вылизываться, блаженно жмурясь и не забывая посматривать на самку, надеясь, что взглядом он сможет ей передать свою благодарность. Самка опять потянулась лапкой к его руке. Он благодушно позволил тронуть себя, а потом и сам в ответ слегка почесал ее плечо, подтверждая свое согласие на спаривание.
— Все еще хочешь, чтобы я оставил тебе крепкое потомство? — Спросил он у нее. Смотрит в ответ, глазами хлопает. Не понимает, видимо… Как бы ей объяснить-то, о чем он спрашивает?
====== VII. Дела домашние ======
Ночь прошла — утро наступило.
Пообвыкла за день этот девка в лесу, шалашик себе небольшой около пещерки Чудищной построила — не дело, чтобы чужак в дом заходил, даже если дом тот в земле вырыт. Мало ли кто в облике знакомом да приятном появился, пусть сперва ноченьку у порога проведет, покажет, что не со злом войти в дом хочет.
Передохнул Зверь ее чудовищный в пещере своей, утром раненько проснулся и как примется тренироваться! У Пёси от красоты такой аж дух захватило! Не прыгает он — летает, парит, как ястреб златокрылый, не бьёт — когтями рвет, что зверь безмолвный. Закончил Чудище лапы да тело разминать, увидел Пёсю, что к реке с рассветом ходила, и фыркает, как жеребец гнедой.
— Красиво очень! — Бормочет Пёся виновато, глаза пряча — не дело подсматривать, чем супруг твой занят.
Снова Зверь фыркнул, рыбу для него отловленную и с поклоном протянутую взял, заглатывает и снова как примется морду языком чистить. Пёся смотрит на язык этот, ловко между зубов скользящий и думает — интересно, гадко ли Чудище жуткое в клыки его страшные поцеловать?
Облизнулся Чудище и голову на бок наклоняет, пристально супружницу свою рассматривая. Ежится Пёся — зябко ей. Ночь холодная была, а утро и еще похолоднее выдалось. Рубаха Пёсина без подола осталась, да и утром, пока рыбину тащила — умудрилась в воду шлепнуться, одежа мокрая тело холодит.
Коснулось чего-то на диковинной вещице на запястье Чудище, делает к ней шаг, да как подхватит супружницу на руки, к сердцу прижмет. Пискнула Пёся испуганно, решив, что долг супружеский Зверь решил потребовать. Нет, стоит спокойно, дышит размеренно — грудь еле-еле под ладонью ходит — жвалами страшными слегка пощелкивает, жену к себе прижимает. А от тела его жар такой пышет, что с печкой раскаленной не сравнить. Сообразила Пёся, что греет ее супруг любимый, сама к нему прильнула, руками за шею обвила благодарно.
Косички черные по запястьям скользнули, холодом от них веет. Заурчал Зверь, глаза прижмурив, похотливо жену к себе прижимая и поглаживать по спине и ногам длинным начиная. Испугалась Пёся, но виду, что боится, не подает, отвечает, смущаясь:
— Первым ты будешь, Чудушко мое…
Наклонил голову Зверь, фыркнул — и перестал лапами водить, приобнял девку, греться позволяет, но больше по бокам Пёсиным не гладит. То ли испугался, то ли смутился — не понять по морде страшной. А Пёсю и смех разбирает, и обида. Неужто даже для Зверя Лесного страшная она?
Согрелась Пёся — одежа высохла, знобить перестало. С рук спустил ее Чудище страшное, шипит о чем-то. Понять не может Пёся, слезы на глаза наворачиваются — просит ее муж, а она и понять не может, что нужно ему.
— Не понимаю я язык твой, Чудушко! — Бормочет девка. Фыркнул неожиданно Зверь, супружницу свою в спину подталкивает к пещере. — Никуда я не уйду, родной мой…
Наклонился немного Зверь, поклон обозначив. Мол, молодец, жена, сообразила! Маску свою чудную надевает. Желтым глаза блеснули, растворилось Чудище, одни лишь блики, как на реке в день солнечный остались. Развернулся Зверь и только и слышала Пёся, как муж ее страшный на дерево запрыгнул — да и пропал. По делам своим чудищным ушел.
Вздохнула Пёся и полянкой перед пещерой занялась. Веток собрала, мху нащипала. Вчера недосуг было, но сегодня надо костерчик устроить. Ленту узкую на ветку навязала, как тетиву на лук, присела — и начала быстро-быстро веточку в мох сухой вставленную вертеть. Скоро лизнул огонек рыжий пищу ему предложенную аккуратно, пробуя, чем угостить его пытаются. Распробовал — да как набросится на мох и палочки ему предложенные. Разгорелся костерчик с пещерой рядом — на душе повеселело.
Знает Пёся, где у кого из деревенских силки поставлены — у Тишки рядышком как раз три стоят.
— Прости, Тишечка, но мне оно нужнее будет! — Бормочет Пёся, зайца пойманного из петли вынимая. Один всего зверек попался — не повезло Пёське.