Ошарашенный, он упал на колени, не смея произнести ни слова. У него их просто не было, паника накрыла все его сознание. Альбус повернул голову резко, устремив свой взгляд на куратора, который безразлично смотрел на происходящее. Ему было плевать, лишь это беззаботное выражение лица маской было вклеено в кожу.
— А нет, — проговорил он, не убирая глаз от обвалившегося стеклянного купола. — Кто знает, может, все-таки удача на нашей стороне?
И Альбус понял все моментально. Вся его уверенность, веселость и потолок, который был магически защищен, но который внезапно обрушился, — все это была просто продуманная игра. Этакая месть от аврора, чью возлюбленную заставили пустить пулю в висок.
Дыхание сперло. Комнату наполнили люди, которые подбежали к стеклу и стали палочками левитировать его. Среди громад лежало два тела, одно принадлежало миссис Кроусон, чья голова была слегка раздроблена на две половинки одним из кусков толстого стекла, и вокруг нее собиралась лужица липкой алой крови; и тело Ригель, лежавшее чуть поодаль — все ее лицо было изрезано мелкими царапинами, а руки были скорее кровавым месивом. В дополнение ко всему, ее нога была неестественно согнута, кажется, кость была сломлена. Альбус не видел.
Шатаясь, он встал, держась за стену, и безумным взглядом уперся в ее тело. Нет, этого не могло быть; она не должна так просто умереть, не рассказав ему всю историю, не…отплатив за его помощь.
И будто в подтверждение его слов один из пальцев Ригель шевельнулся.
Альбус прислонился к стене. Его сердце дернулось вниз.
***
Кларисса Сэлинджера была похоронена тихо, без свидетелей и панихиды; ее тело просто сожгли, пустив прах над водой, моментально забыв об этой серой женщине. Ее жизнь закончился бесславно и слишком предсказуемо, в конце концов, так ей было начертано еще с рождения, когда ее везде затмевала сестра.
Само дело не было предано огласке, никто даже толком не знал, что случилось в смотровой номер шесть, а мистер Джонас моментально замел все следы, сделав так, чтобы не просочилось информации больше, чем следовало. Казалось, в целом аврорате никому не было известно об очередной неудачной попытке убийства в стенах этого святого здания.
Альбус вдохнул воздух полными легкими, наслаждаясь лучами солнца. Ригель была жива, единственная проблема, которая возникла у нее, — сломанная нога, но за ее лечение взялся Самайн Кроусон, поэтому ей определенно должно было скоро стать лучше.
Перед его глазами все еще стоял тот день, когда ее, всю в крови, увезли в Мунго, где в течение часа целители колдовали над ее здоровьем. Он стоял и ожидал исхода, а когда услышал хорошие новости, то в начале даже не поверил. А затем радость захлестнула его, придав какое-то странное чувство эйфории.
Мистер Джонас никак не отреагировал на данную новость. Только тень разочарования проскользила по его лицу, но Альбусу это не волновало: он больше не воспринимал его как своего наставника, Поттер вообще планировал уйти наконец-то из аврората, закончив свой нелепый маскарад. Но над ними все еще весело дело мистера и миссис Сэлинджер, и любопытство его было слишком велико, поэтому тогда он так и не ушел, ожидая дня, когда они придут брать окончательные показания Ригель.
Лучше ей стало только через неделю. Она лежала на койке и даже в засаленной больничной мантии выглядела лучше, чем многие девушки в парадных нарядах, а ее высокомерно поднятая голова и поджатые губы явственно выражали отношение к аврорам и их деятельности.
— Что ж, из-за происшествия… — неловко мялся помощник мистера Джонаса. Он не знал, как себя вести и что говорить, а под таким презрительным взглядом только скукожился сильнее. — Для нашего обвинения…доказательства…их нет.
— Неужели? — протянула Ригель, не улыбаясь и не скалясь. — Как весело-то.
— Однако, — вмешался мистер Джонас, не смотря на нее, но Альбус был уверен, что все его лицо выражало отвращение. — Мы бы хотели услышать полную историю ваших взаимоотношений. Так, для успокоения совести.
— У вас еще хватает наглости задавать мне вопросы? — высокомерно бросила она, постепенно давая волю эмоциям. Что ж, это было предсказуемо, но только Альбус не был уверен в их подлинности. — Ну так послушайте: дорогая тетя, изображая несчастную и обездоленную, облапошила наивную мою мать, отсудив у нее две трети наследства рода Роули. Ничего так, да? — усмехнулась она, скрестив руки на груди. — Она была настолько жадной и ненасытной, что не позволила себе потратить ни копейки…видели, в каком районе Клара жила? В районе маргиналов и мусора, а все из-за скупости, мелочности…
Ее лицо скривилось от ненависти, а руки сильнее вцепились в больничную мантию.
— Мой брат был… — она вдруг вздрогнула, посмотрев внимательно на Альбуса. — Игроком. Азарт, легкие деньги и тому подобное, но в один прекрасный момент он обмелел и из-за долгов его стали преследовать, — какая-то слишком веселая улыбка появилась на ее лице, исказив его, — я пошла к тете, чтобы занять эти чертовы деньги, но она послала меня, сказав, что наша родственная связь исчезала сразу же, как умерла моя мать. Очень весело, не находите? — улыбка стала шире и отчаяннее, и Альбус заметил, как в уголке ее глаз что-то сверкнуло. — Мой брат умер…его нашли и убили, а я осталась полной сиротой без средств к существованию, из-за чего мне пришлось пойти в этот бар, куда потом постоянно стал наведываться Фельмонт. Мягко говоря, он меня хотел, — Ригель высокомерно хмыкнула, на мгновение отвернувшись, а потом она вновь уперла свой безжалостный взгляд в Альбуса. — И однажды он попытался меня изнасиловать, а потом, когда у него это не вышло, окончательно забил на собственную семью и стал преследовать меня. Скажите, что это моя вина? Как бы не так. Дядя, мягко говоря, был мне абсолютно безразличен.
Она замолчала, яростно впившись своими глазами в Альбуса, будто бы что-то пытаясь невербально сказать, а он смотрел и не понимал, что именно, плавясь от одного только взгляда этих карих глаз.
— Почему вы не рассказали об этом раньше? Об изнасилование и о родственной связи?
— А о таком говорят кому попало? — возмущенно протянула она, внимательно посмотрев на Ричарда, который по-прежнему смотрел исключительно в окно. — Ну уж простите, не хотелось вспоминать такое. А насчет нашего кровного родства… Клара сама сказала, что мы больше друг другу никто, и я с радостью приняла это.
Наступила молчание, в течение которого каждый из присутствующих что-то обдумывал, и только Альбус бессмысленно прожигал ее своими глазами. Ему казалось, что это не все, что Ригель явно что-то не договаривает, но он не собирался высказывать свои мысли вслух. Авроры должны были закрыть это дело, иначе просто не могло быть, но если бы Ричард хоть на мгновение усомнился, то это дело вновь бы было переоткрыто.
— То есть, мистера Сэлинджера убила его жена? — спокойно произнес куратор, и один из уголков его губ пополз вверх. Он наконец повернулся и тоже посмотрел на нее, и в его глазах было по-прежнему безмятежность. Ничто не выдавало того, насколько была задета его гордость.
— Я думаю, что да, — уверенно протянула Ригель, не улыбаясь, как обычно. Она также смотрела в упор на аврора, будто бы гипнотизируя. — А потом захотела и меня уничтожить. Этакое мщение.
Тяжело вздохнув, помощник мистера Джонаса невербально сжег бумаги по этому делу, что держал все это время при себе, и Альбус смог наконец-таки почувствовать, как облегчение расползается по его телу. Хотя, не особо он и сомневался.
— Что ж, дело закрыто, — спокойно произнес Ричард, разворачиваясь. — Мистер Поттер, пойдемте.
— Альбус! — резко воскликнула она, из-за чего даже мистер Джонас удивленно поднял брови, на мгновение развернувшись. Вдруг, какое-то понимание пробежало по его лицу, и он внимательно посмотрел на Поттер, на этот раз без обыденно притворной улыбки. В его глазах сверкали молнии. Насмешливо улыбнувшись, Альбус вопросительно приподнял бровь, всем своим видом стараясь передать весь хохот, что распирал его все это время.
— Да, Ригель, — не отрывая глаз от куратора, тем самым морально добивая.
— Место в очереди освободилось, — произнесла медленно, растягивая гласные. Нахмурившись, Альбус вопросительно посмотрел на нее. — Больше ждать не придется.
В его голове проносились воспоминания. Кажется, Ригель в первую их встречу насмешливо бросила, что ему придется ждать целую жизнь, чтобы поговорить с ней, но, видимо, так было до сегодняшнего дня. Альбус улыбнулся насмешливо, без тени иронии, просто светло и ясно, отчего Ригель, казалось, замерла, неотрывно вчитываясь в эту улыбку. Кивнув головой, он дал понять, что все прекрасно осознал, и покинул помещение.
А теперь он сидел на лавочке возле аврората, счастливо улыбаясь весеннему солнцу. Стоял душный май: птицы распевали свои песни, а все деревья оделись в летние убранства, и все в природе было так спокойно и счастливо, что это просто не могло не передаться ему. В его руках был билет в отставку, он мял его в руках и с каким-то безумием всматривался в слово «подтверждено». Альбус Поттер, наверное, впервые в своей жизни сделал то, что хотел сам, а не то, что требовалось, и ему было абсолютно плевать, что скажут на это другие.
И в его жизни осталось только одно незавершенное дело — разговор с Ригель, и сегодня он наконец-то решит и его.
========== 10. Жаркая исповедь ==========
Разрушил всё, что имел,
чтобы сказать, что отпускать
легко
***
Дверь скрипнула, и Альбус с надеждой посмотрел на входящего, но это опять была не она. Отвернувшись, он медленно отпил огневиски и почувствовал неимоверную легкость в теле, будто бы Поттер в момент стал невесомым; его взгляд постепенно терял четкость, а немного глуповатая улыбка лезла на уста. Нет, он не был пьян, напротив, находился в том прекрасном состояние «между», когда мысли были четки, но не многое значили.
Как никогда он ждал ее, испытывая какие-то смешанные чувства внутри себя: с одной стороны это было ничем неконтролируемое желание, которое возникало на каком-то бессознательном уровне, но с другой…это было дурное предчувствие, будто бы эта встреча будет последней. Только одна эта мысль заставляла его сильнее вглядываться в бесцветную жидкость и принимать ее внутрь, несмотря на мерзкое, горькое ощущение во рту. Альбус искренне ненавидел алкоголь, но только он мог расслабить его нервы и заставить отпустить все эти ненужные мысли.
Его рука потянулась было, чтобы позвать официанта, но тут он вспомнил, что сидит за барной стойкой и стоило только попросить об очередной добавке, она тут же появится перед ним. Но ему не хотелось напиваться: ни здесь, ни сейчас, ведь в любой момент она могла прийти и завести тот самый долгожданный разговор, который откроет ему всю правду. Альбус ждал этого, все его нутро искривлялось от любопытства, но при этом ему было как никогда плохо на каком-то моральном уровне от понимания, что после этого их встреч больше не будет.
Голова слегка закружилась, а потом ясность снова пришла к нему. Он ушел из аврората только с утра, но уже вечером успел понять, что это только на первый взгляд казалось, что можно так просто вынести презрение родственников, — нет, он по-прежнему был слаб и прогибался под их влиянием. Ничего не изменилось, потому что не изменился он сам. И даже если сейчас Альбус четко осознавал, что ему прямая дорога в Министерство и в это гнилое общество, которое он так хорошо знал и которое было ему так близко, то внутри какой-то непонятный, противный голос постоянно напоминал ему о матери, что так сильно пророчила ему службу в аврорате; о бабушке, что говорила о его исключительной схожести с отцом, из-за чего он априори должен был продолжить его путь. Все они расписали его жизнь, заранее навешав ярлыки: Пожиратели — плохо, Малфои — неприемлемо, Слизерин — не очень хорошо. И всякий раз, когда маленький Альбус понимал, что совсем не похож на свою семью, начинал сильнее себя терзать и ломать, лишь бы стать хотя бы частично подобным им. Именно это и было тем, что погубило его, заставив постоянно погружаться только внутрь себя и не показать свое истинное лицо, пока оно, в свою очередь, покрывалось плесенью, облупливалось, делаясь совсем не человечным. Он и сам понимал, что стал неимоверно далек от всех моральных норм: все, что для многих являлось истинной, Альбус ставил под сомнение. Грань между «плохо» и «хорошо» стиралась; в один прекрасный момент ее просто не стало, и тогда он сформировался тем, кем был сейчас: лицемерным, подлым, скрытным и аморальным типом, который не гнушался ничем, если пред ним возникал азарт — единственная яркая эмоция.
— Я думала, ты никогда не придешь, — услышал он сквозь пелену, но наваждение тут же пропало, когда Альбус понял, чей это был голос.
— Я должен был сделать некоторые дела, — бросил, даже не поворачиваясь. Его тело так размякло, что им было трудно управлять.
— И что же ты сделал? — прошептала она над его ухом, отчего он вздрогнул: какой же был глубокий у нее голос, он попросту обволакивал сознание. Поттер медленно повернул голову и увидел, что она сидит близко-близко, почти вплотную и смотрит так серьезно, без капли смеха, будто бы понимала всего его.
— Ушел из аврората, — ответил он также тихо, понимая, что больше не сможет не смотреть в эти глаза, ведь они чертовски гипнотизировали. По ее лицу прошло какое-то облегчение, а потом он опять заметил эту несвойственную ей нежность в глазах. Что-то складывалось в его голове, строились какие-то выводы, но Альбус лишь тяжело сглотнул, ожидая ее слов.
— Это был единственный твой шанс наконец стать собой, Альбус, — проговорила, слегка замявшись. — Удивительно, как ты еще не свихнулся, столько лет нося маску ложного благородства.
Альбус ухмыльнулся пьяно, прикрыв глаза, а потом почувствовал, как ее рука сжала его. Он опять посмотрел в эти карие глаза с треугольным солнцем, будто бы спрашивая, зачем она все это делает: зачем привлекает его внимание, смотрит так по-особенному и даже не пытается скрыть чувства, что напрямую написаны у нее на лбу.
— А ты не носишь маску, Ригель?
По ее губам прошлась улыбка, такая понимающая и красивая, что у него сперло дыхание.
— Нет, потому что моя маска — это «я», ведь настоящая Ригель, та самая, что существовала много лет назад и проявляла хоть каплю человечности, мертва. Меня настоящей нет.
И в последних словах у нее было столько отчаянья, что Альбус лишь сильнее сжал ее ладонь, поглаживая большим пальцем эту мягкую кисть. Внутри у него поднимался жар, который лишь усугублялся из-за пьяного рассудка; ему нужно было срочно взять себя в руки и нацепить безразличие на лицо, но у него больше ничего не получалось.
— Зачем, Ригель? — устало протянул наконец Альбус, и он нутром почувствовал, насколько больным взглядом он всматривался в это красивое, мраморное лицо. — Зачем ты показываешь мне это? Зачем мучаешь постоянными загадками? В конце концов, зачем вообще стала искать эти встречи?
— Потому что только ты заставляешь меня испытывать что-то такое безумное, Альбус, — прошептала она, и в ее глазах появились первые слезинки: в них было столько несбывшихся надежд, угасших желаний, будто бы Ригель не плакала так давно, что у нее распирало внутренности. — Что-то такое, что я не могу даже описать. Еще тогда, с Хогвартса. Я люблю тебя, Альбус Поттер. И, о Мерлин, как долго я хранила эти слова для тебя.
Она резко встала, приблизившись к нему вплотную, и с какой-то жадностью впилась в губы. Покусывая их, Ригель с остервенением обнимала его за шею, скользя по ней руками, вычерчивая узоры. В ней всей как будто было одно сплошное желание, которое она хранила настолько долго, что сейчас не могла контролировать. Когда руки Альбуса сомкнулись на ее талии, тем самым сократив последнее расстояние между ними, она выгнулась всем телом, как кошка, и еще яростнее стала цепляться за его шею, будто бы это было ее спасительным якорем.
Когда поцелуй прервался, и они оба, тяжело дыша, смотрели друг другу в глаза, Альбус пытался потушить внутри себя пожар, но напрасно, все его тело жаждало продолжения. Тихим и осевшим голосом он спросил: