Свадебные торжества начались в Тирионе вместе с началом часа смещения света, когда Лаурелин собирался занять место Тельпериона. В сумерках зажигались светильники и ярко-оранжевые фонарики. Празднования проходили, как и приличествовало случаю, во дворце Финвэ.
Приглашенные квенди с семьями заполняли приемные и малые залы, толпились вокруг столов со щедрыми угощениями. Сразу же после церемонии публичного обмена кольцами и подарками между невестой и женихом, должны были начаться танцы, и в центре огромного тронного зала, освещенного сотнями светильников, прислужники спешно освобождали место, отодвигая столы и скамьи к его стенам. Открывать танцы также предстояло, согласно обычаю, молодоженам. За ними в круг танцующих приглашались молодые девы, танцевавшие отдельно от мужчин, а после этого присоединиться к танцам могли все желающие.
Музыканты занимали свои места в отведенной им части зала и настраивали инструменты, пробуя их звучание. Вскоре должны были появиться и сладкоголосые придворные певцы, чтобы воспеть в своих, обращенных к Эру и Валар, торжественных гимнах, сотворенный Единым мир Арды и просить для новобрачных вечной любви и вечного счастья.
Молодожены сидели рядом друг с другом, по правую руку от возвышавшихся над залом, расположенных на высоком постаменте, тронов короля и королевы нолдор. Финве одобрительно кивал, бросая искрящийся довольством взгляд в сторону молодой пары. Сидящий по левую руку от него Феанаро тоже казался довольным и высоко держал красивую голову с волосами, заплетенными в сложную прическу из многих кос, переплетенных между собой лентами и заколотых усыпанной бриллиантами заколкой. Рядом с ним сидела Нэрданель в массивном рубиновом ожерелье. Индис заняла место рядом с супругой Феанаро, чтобы муж и его старший сын имели возможность переговариваться и обмениваться мыслями вслух. Сама она всегда могла говорить с Финвэ в осанве.
Представители Третьего Дома припозднились по вине ненастной погоды, которая сопровождала их путь из Альквалонде. Ливень, обрушившийся на город из принесенных с моря облаков, скрывших сияние Тельпериона, угрожал размыть дороги из города, а, заодно, расстроить прически и до нитки промочить праздничные одежды.
Они прибыли, когда жених с невестой открывали танцы. Нэрвен втайне порадовалась этому — ей совсем не хотелось наблюдать за тем, как новобрачные обмениваются кольцами и слышать, как они произносят взаимные клятвы в вечной любви.
Ее отец, с трудом проталкиваясь сквозь толпу из многочисленных гостей в направлении возвышения, где сидели: Финве, Индис, Феанаро, его супруга и новобрачные, приветственно поднял руку, давая знак родичам, что они уже прибыли.
Из-за громкой музыки даже стоящим рядом приходилось повышать голос почти до крика, чтобы слышать речь друг друга.
Финвэ и Феанаро заметили, наконец, старавшегося подобраться к их возвышению Арафинвэ, за которым цепочкой следовала его семья. Нолдаран улыбнулся и приветственно помахал рукой. Шедшая сразу за отцом Нэрвен нашла взглядом того, кого хотела увидеть, и прищурилась, фокусируя зрение на серьезном, сосредоточенном лице Морьо, который, казалось, был полностью отрешен от происходящего, погрузившись в собственные мысли.
На Нэрвен было темно-синее, расшитое бриллиантовыми блестками, платье с расширяющимся к низу подолом, голову венчала диадема из белого золота с серо-голубыми и желтовато-прозрачными крупными самоцветами, имевшими форму неправильных треугольников, такой же формы и цвета камни украшали ее ожерелье. Стянув с себя верхнюю накидку из чернобурки и вручив ее Айканаро, шедшему рядом, Нэрвен произнесла, обращаясь то ли к нему, то ли сразу ко всем родичам: «Я иду танцевать!», и отделилась от их группы. Финдарато протиснулся вслед за сестрой, попытавшись ухватить ее за узкий рукав наряда, но она отмахнулась от его руки, даже не взглянув в его сторону.
Оттолкнув брата и не обращая ни малейшего внимания на знаки, делаемые ей остальными братьями, Нэрвен подалась вперед, видя перед собой только свою цель, и спешным шагом, на глазах у всех собравшихся, пересекала залу. Заиграла музыка, первые звуки знаменовали начало очередного танца.
Кроме Нэрвен никто не решился выйти в середину залы, так ошеломляюще подействовало ее необычное поведение на гостей.
Тем временем, новобрачный тоже решительно поднялся со своего места рядом с молодой супругой и, резво сбежав по ступенькам с возвышения, на котором были установлены трон Нолдарана и кресла его ближайшей родни, двинулся сквозь ряды приглашенных, энергично прокладывая себе дорогу к центру залы.
Вскоре они сошлись, оказавшись лицом к лицу, ровно посередине. Поначалу Нэрвен, танцуя, кружилась на месте, встряхивая ослепительно сиявшими золотыми волосами, но внезапно остановилась как вкопанная, сверля кузена лихорадочно блестящим взором. Карнистиро не сводил с нее потемневших серовато-синих глаз, в которых все ярче разгорались красные огоньки. Он слегка склонил голову набок, постоял так мгновение, а потом, раскинув руки, чеканя шаги и пристукивая коваными каблуками в такт бубнам, зашелся в танце вокруг кузины, продолжая смотреть на нее. Как только он завершил круг, музыка неожиданно сорвалась из медленного и тягучего в быстрый, заставляющий закипать кровь в жилах, ритм. И оба они, словно подчиняясь этому ритму, начали движение по второму кругу, по-прежнему держась друг напротив друга, глядя глаза в глаза.
Морьо внезапно дотянулся до кузины и, уверенно положив руку на тонкую талию, притянул к себе, тут же помчавшись вприпрыжку, подчиняясь все убыстряющемуся ритму флейт, бубнов и тамбуров. На мгновение он ослабил объятия, позволив Нэрвен вырваться. Та ловко повернулась вокруг себя, хлестнув его по лицу тяжелыми прядями волос, в этот миг он проворно схватил ее за запястье, потянув к себе, и тут же закружил в бешеном ритме безумного танца, упрямо сверля Артанис горящими глазами. Каблуки его сапог так отчаянно ударяли о мраморный пол, что, казалось, Морьо задался целью сделать так, чтобы тот покрылся трещинами.
Заметив то, что происходило в середине залы, Феанаро привстал со своего места, сначала потрясенно, а потом с все нарастающей злобой глядя на танцующих Морьо и Артанис. Он задыхался от негодования, сжав кулаки и челюсти. Остальные родичи во все глаза смотрели на кружащихся, сцепившись за руки, кузенов, пребывая в полном недоумении.
А Морьо все продолжал кружить ее, то притягивая близко к себе, так, что ее лицо, с упавшими на него прядями волнистых локонов, оказывалось совсем рядом с его лицом, то позволяя отдалиться, то подаваясь вперед, к ней, то отступая и тут же утягивая ее за собой. Вперед-назад, вперед-назад, все неистовее, все быстрее, все исступленней — чтобы знала, чтобы поняла, чтобы помнила…
Со стороны могло показаться, что эти двое, поглощенные друг другом и ритмом, находились в некоем подобии мистического транса, такими резвыми и отчаянными были их движения, так горели их расширенные глаза.
Вдруг послышался звук ударившегося о мраморный пол и разлетевшегося вдребезги блюда с фруктами, которое выпало из рук у одной из прислужниц, засмотревшейся на их танец.
Музыка вмиг оборвалась. Артанис, коротко поклонившись, резко развернулась спиной к Морьо и быстрым шагом направилась к дальнему выходу. Тяжело дышавший Карнистиро так и остался стоять, словно окаменелый, посреди освобождённого для танцев пространства, провожая ее безумным взглядом. Все остальные тоже потрясенно замерли, в огромной зале царила мертвая тишина.
Раздавался лишь мерный стук каблуков Артанис по мраморным плитам.
Нэрвен шла через зал, держа спину ровно, не оглядываясь, затылком чувствуя устремленный на нее взгляд. Толпившиеся у выхода гости сами безмолвно расступились перед дочерью Арафинвэ. Почти сразу же, как только высокая фигура Нэрвен исчезла за створками массивных дверей, за ней выбежал Айканаро с её накидкой в руках.
Все было кончено теперь. У нее оставался только призрак выдуманного ею Серебряного Лорда, теперь единственный, которого, как думала Нэрвен, ей суждено было любить вечно.
========== 7. Tinn-Till-Silmarill ==========
Комментарий к 7. Tinn-Till-Silmarill
Tinn-Till-Silmarill это можно перевести как “Блик-Блеск-Сияющий”
“Сияющие жемчужины” - на квенья Silmarilli, соединение слова Sill (Till) - сиять и marilli - жемчужины.
“Тилль” - так произносили изначально - “Териндэ”, “Тилльмарилли”. “Th” перешло в “S” позже, уже в последние годы жизни народа нолдор в Амане.
Эта история в свое время наделала шуму при дворе Владыки нолдор, хоть Феанаро совместно с Нэрданель, Нолдараном, Арафинвэ и старшим арафинвионом и старались ее замять. Внимание гостей, сразу же после недолгого замешательства, отвлекли от произошедшего последовавшие веселые танцы, щедрые угощения, от которых ломились столы в высоких и светлых залах, и лившийся рекой мируворэ.
Посреди обильного пиршества Финвэ объявил, что во время следующего смещения света Древ гости смогут наблюдать праздничный фейерверк. Члены королевской семьи подчеркнуто делали вид, что ничего особенного не произошло и всячески избегали, словно сговорившись, обсуждения подробностей того, чему были свидетелями все приглашенные, с кем бы то ни было.
Ничего не понимавший, словно впавший в беспамятство, Морьо был почти сразу же уведён одним из его доверенных друзей — Тиаро, на принадлежавшее ему в тот час Лаурелина место рядом с Илиссэ, с которого не вставал более в течение всего праздника.
Финвэ, заметивший в какой-то момент, что сидящий рядом старший сын медленно поднялся с места, и кипит гневом, собираясь броситься к танцующим посреди залы внукам, схватил, словно сдавив железными тисками, руку Феанаро чуть ниже плеча и не отпускал, удерживая сына рядом с собой, пока Артанис не скрылась из виду за дверями залы.
Подошедший в этот миг к трону Нолдарана младший из сыновей взирал на отца и сводного брата непонимающим потерянным взглядом и часто моргал, озираясь вокруг.
— Я что-то пропустил, Куруфинвэ? — строго спросил Нолдаран у старшего из сыновей, медленно отпуская плечо Феанаро, — Чем ты так встревожен?
Из ноздрей Пламенного Духа от клокотавшей внутри него злобы уже готов был пойти дым.
— Ты все пропустил, отец… — ответил он, задыхаясь от возмущения.
— Успокойся, мой Великий Искусник, — похлопывал его по плечу Финвэ, — Расскажи мне, в чем дело?
«Ни один волос не упадет с головы той, чьих волос золотое сияние вложу я в сердца трех камней. Пока живут, блистая ее светом, камни, она будет жить, и цвести, и сиять, словно майский полдень. Ни ложь, ни наветы, ни меч, ни стрела, ни змеиный огонь, ни морской шторм, ни черная тоска и ничто другое не будут страшны ей. Никакое зло не приблизится к ее роа, не заставит померкнуть ее красу, не погасит света ее феа, пока камни эти пребывают в мире Арды!» — таковы были слова, произнесенные Великим Мастером, когда он завершал работу над тремя кристаллами-самоцветами.
Вслед за этими словами он произнес магическое заклинание, которому его научил Мелькор, призванное приворожить навсегда сердце Артанис к нему — создателю чудесных камней, вложившему в них частицу ее света.
Долго и кропотливо трудился над созданием трех волшебно-прекрасных камней Мастер Феанаро. Он работал в своей подземной мастерской, совершенно один, не слушая ничьих советов, многие дни он провел там, не видя света Древ, позабыв о пище и потеряв чувство времени.
Работа требовала верности руки и глаза. Мастер хмурился от напряжения, щурясь, сдвинув брови. По вискам медленно стекали капельки пота, ноги его затекли. Подолгу приходилось оставаться, стоя в одном положении, производя манипуляции с заготовками будущих мерцающих неземным светом, скрытым в их глубине, самоцветов.
Никому не было позволено тревожить покой Пламенного Духа в те дни, когда создавались они. Ни супруга, ни сыновья, ни даже сам Нолдаран не смели беспокоить его.
Затворившись в своей мастерской, наглухо закрыв ставни единственного маленького окошка под потолком, заперев дверь на засов, Мастер работал при свете нескольких зажженных светильников.
Когда же работа его была, наконец, завершена, Феанаро, силы феа и роа которого были на исходе, вдруг ощутил необъяснимый прилив никогда прежде не изведанного чувства счастья. Эйфория накрыла его с головой и, успев дойти до кресла, Пламенный Дух рухнул в него, будучи уже без сознания.
Первое, о чем подумал Феанаро, открыв глаза, были камни. Он все еще полулежал в своем кресле, и единственным его желанием в тот миг было увидеть эти бесценные сокровища. Поднявшись, Мастер дошел до бочонка с водой, бывшего в мастерской. Он зачерпнул ладонью воду, чтобы сделать несколько глотков, затем плеснул себе в лицо.
Они лежали, скромно поблескивая в царившей в мастерской полутьме, на его рабочем столе, среди разбросанных по нему инструментов, на слое сложенной в несколько раз мягкой ткани его рубашки. Феанаро осторожно приблизился, разглядывая их, вытянув вперед шею. Три больших, совершенно одинаковых, полупрозрачных жемчужины, светящиеся изнутри голубовато-белым светом.
«Сияющие жемчужины!*» — подумал Феанаро и залюбовался ими.
Мастер долго стоял перед столом, не в силах отвести глаз от своих новорожденных творений. Ему казалось, в них соединилось все самое прекрасное, самое исключительное и чудесное. Лишь они одни отныне были его единственной отрадой и любовью…
Жизнь семьи третьего сына Финвэ в Альквалонде, после возвращения со свадебных торжеств, проходивших в столице нолдор, начинала входить в привычное, спокойное и безмятежное русло. Глава Третьего Дома всячески избегал разговоров на тему произошедшего на празднике между его жемчужиной и четвертым сыном Феанаро.
Ни единым словом, ни взглядом он не напомнил дочери об увиденном там, и запретил делать это сыновьям и жене. Сейчас Нэрвен нужно было время, чтобы собраться с силами, оправиться и обрести вновь гармонию феа. Когда придет момент, она сама захочет поговорить с ним об этом и все расскажет обожаемому отцу, а если и не захочет, а просто переживет все внутри себя, ничего, главное — чтобы малышка Артанис не страдала еще и от его назойливых расспросов.
Она, как ни странно, была самой мужественной и сильной среди всех его детей. Братья не могли похвастаться выдержкой, умением владеть собой и силой воли, присущими Нэрвен. С самого раннего возраста малышка жила, участь сознавать огромную ответственность, которую накладывал на нее дар предвидеть будущее. Арафинвэ не знал, почему его жемчужине достался этот дар, но его наличие заставляло отца гордиться ей еще больше.
Привычно устроившись с ногами на любимой кушетке в своей гостиной, Арафинвэ, укрылся покрывалом и в очередной раз перечитывал «Сказание о Первых Днях», размышляя над судьбами народов ваниар, нолдор и тэлери. Думал он и о Валар, майар и самом Едином, что скрывался где-то от их взора, предпочитая быть всегда в тени, невидимым, но при этом неусыпно наблюдая за ними и направляя их в делах и поступках. Мысль о том, что все в мире Арды происходит по воле Илуватара, заранее знающего все, что должно случиться в будущем со всеми ними, заставляла младшего финвиона чувствовать себя слабым и беспомощным.
Вошедший в гостиную старший сын прервал его раздумья.
— Отец, я еду в Тирион, — скороговоркой произнес Инголдо, — хочу отвести деду рукопись моего трактата «Об основах мироздания», он просил ее почитать, когда я закончу.
Арафинвэ вздохнул и опустил взор в свою книгу.
— Езжай, конечно, и передай отцу мой привет, — он не знал, что сказать.
Частые отлучки Финдарато в столицу нолдор беспокоили его. Младшему финвиону хотелось поговорить с сыном об Амариэ, что уже давно ходила в невестах Инголдо, но он не знал, как подойти к этой теме, чтобы не обидеть сына и не создать у того впечатления, будто он пытается давить на него.