— Марк, а ты умеешь так?
Все мои танцевальные навыки ограничивались репетицией вальса на выпускной бал, но я соврал:
— Ерунда.
— Научишь?
— Ещё бы, вот только…
— Что?
— Тактильные контакты…
— Ну, это исключительный случай.
— Тогда можно.
Я позволил ей выбрать музыку, потому что в коллекции Льюис всё равно нет ничего приличного. Но детектив Ева нашла что-то действительно подходящее, и сейчас я говорю о «World in mу eyes», *** у англофила Йоханссен.
Я наскоро объяснил и показал ей шаги, обхватив за талию воздух. Ева понимающе кивнула и шагнула в кольцо моих рук. Её талия оказалась плотнее и приятнее воздушной. А руки, легшие мне на плечи, напомнили о том, что мраморные скульптуры эпохи Возрождения, пожалуй, немного легче Евы. Но я не жаловался. Шагала она легко-легко, а лицо её оказалось так близко, что при резких разворотах, тёмные волосы прохладной волной касались моего лица.
— Мешают? — улыбнулась Ева.
— Ничуть. Нет… это очень приятно.
Наша песня давно доиграла, и из колонок послышалось что-то бодрое и ритмичное, но, положив голову на моё плечо, Ева продолжала раскачиваться из стороны в сторону. Мои руки на её талии вели себя просто отвратительно, но ведь у них было оправдание — танец. Не могу сказать, что контролировал их, просто констатировал, что скользнув по бедрам, они легко повторили линии её упругих ягодиц (ЧЁРТ ВОЗЬМИ, это самая восхитительная задница во Вселенной), а потом требовательно прижали Еву чуть теснее.
Я не мог понять, нравится ей это или нет: она спрятала лицо на моём плече. Совсем как в фильме. И я не понимал, захотелось ли ей этого самой или она просто подражала увиденному на экране.
Доиграла вторая, третья, пятая песня, а я всё так же не мог заставить себя отпустить Еву. Но остановиться пришлось, когда колонки замолчали совсем. Некоторое время мы тихо стояли обнявшись, я слушал её редкое дыхание и с некоторым облегчением заметил, что руки перебазировались: одна из них легонько касалась её спины между лопаток, другая путалась в волосах, поглаживая макушку.
И я подумал тогда, что вполне могу попробовать, попытаться…
Я потянулся к ней с закрытыми глазами, опасаясь, видимо, получить мгновенный отказ, но через какое-то время мне пришлось посмотреть: резко отклонившись назад, Ева взирала на меня без агрессии, но недоуменно.
— Скажи, Марк, а после танца принято целоваться?
Настрой был сбит, растоптан и уничтожен.
— Нет, — мой голос прозвучал хрипло.
— Тогда не будем, — решила Ева и, легонько толкнув меня пальцами в грудь (от чего, признаюсь, я едва устоял на ногах), отступила. — Спасибо за урок, Марк.
Нужно ли говорить, что ночь я провёл в модуле один, а Ева не появлялась следующие пять солов? Но когда в следующий раз чёрные всполохи её волос показались над линией горизонта, я работал у модуля.
— Привет, — сказала Ева, надевая шлем Льюис. — Что делаешь?
— Пытаюсь вырастить ромашки, но терплю неудачу, — улыбнулся я. — Здравствуй, Ева.
То, что я соскучился, пришлось добавить про себя. В разговоре эти волшебные слова на Еву всё равно не действовали.
— Какие новости с Земли? — вдруг спросила она.
— Ничего особенного. Они готовят зонд снабжения, который должен доставить продовольственные запасы. Мне нравится всё, кроме того, что за музыку отведено всего сто десять грамм. А, нет, вру. Имя у зонда гейское. Это тоже не вызывает положительных эмоций.
— Что такое «гейское»?
— Забудь.
— Что-то ещё?
— Ещё психолог с Земли попросил написать письма всем членам экипажа.
— И что ты написал?
— Я обвинил их во всём. Обозвал засранцами, а они в ответ признались, что бросили меня на Марсе только потому, что я им вообще не нравлюсь.
Нужно было видеть лицо Евы, когда я сказал последнюю фразу. Да, с чувством юмора у неё явно было туговато, но я объяснил:
— Не обращай внимания. У нас принято говорить несерьёзно об очень важных вещах. Кстати, ты надолго или опять найдёшь причину обидеться?
— Разве я обижаюсь?
СОЛ 188. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ
Я на полном серьёзе считаю, что не стоит давать зондам пидорские имена. Я даже обсуждал эту проблему с «НАСА». Но они не послушались и назвали миссию по спасению Марка Уотни «Айрис». Богиня, мать его, раздора, радуг и ещё какой-то фигни. А я ведь предупреждал! Зонд свалился на задницу и сгорел в атмосфере. Всё гейское рано или поздно приземляется на задницу. Таков уж закон.
— Марк, почему ты такой грустный?
— Выжить до прилёта «Арес-IV» временно отменяется. А тебе придётся привыкнуть к картошке.
— Зонд не вышел на орбиту? — догадалась Ева.
— Ну, с ним потеряли связь. Возможно, они плохо прицелились и выстрелили им в Юпитер.
— Я уже понимаю, что это шутка, — улыбнулась Ева. — Но почему-то мне от неё не смешно, хотя обычно ты шутишь не так уж плохо.
— Теперь мне придётся объяснять тебе, что такое чёрный юмор.
Кстати, помните мою теорию о взаимосвязи трагедий и симпатии у девчонок? Я был прав. Когда Ева услышала новость о зонде, она взяла меня за руку и долго не отпускала. Затем она приблизилась ещё на шаг и, вздохнув, положила голову на моё плечо. Я замер, боясь спугнуть, а она шагнула, сократив дистанцию до минимума, и наступила своими босыми ногами на мои. Ближе я к ней ещё ни разу не был. Да, чёрт, какая же она тяжеленная! Но я самый удачливый неудачник на этом свете.
СОЛ 192. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ
Дерьмо на палочке!
Они возвращаются за мной!
Даже не знаю, как на это реагировать. Я в ступоре. ****
И знаете что? Точно такую же запись я сделал в основном журнале, только там причиной замешательства обозначил хренову тучу работы и некоторые моменты, неясные даже для НАСА. Пока что ответа, как я попаду на орбиту, у них не было.
[ЛРД] Мы решаем эту проблему, Марк. МВА с таким уровнем топлива — слишком тяжёлая штука. К тому же стыковаться придётся с движущимся «Гермесом». Разрабатываем стратегию.
[УОТНИ] Могу попробовать выйти на орбиту пешком или сделать из марсохода «бэтмобиль».
[ЛРД] Не смешно.
…, а тем временем настоящая причина моего замешательства, переминаясь с ноги на ногу, рассматривала нашивку на моём скафандре и явно что-то желала сказать. Я попробовал намекнуть ей, что она может поделиться со мной любыми мыслями. Выглядело это так: «Говори. Я вижу, ты хочешь что-то сказать». Может быть, это слишком прямой намёк, но с другими у Евы дело обстояло худо.
Моя обворожительная марсианка покачала головой и, по сложившейся традиции, исчезла. Думаю, по меньшей мере на пару солов.
Похоже, она тоже чувствовала замешательство. А возможно ей показалось нетактичным выказать радость от того, что я вскоре уберусь уже с этой планеты. Да, пора признать, что психология Евы так и осталась океаном тайн, скрытым под титановой оболочкой.
Что ж, пора приниматься за работу.
Чёрт! Ну, когда же она вернётся?
СОЛ 193. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ
Новость жизнеутверждающая: пешком идти не придётся. Решили всё-таки использовать МВА «Ареса-IV», значительно модернизировав его. В чем состояли инженерные доработки, мне не сообщалось. И это плохой знак. НАСА не любит распространяться о том, что выглядит опасным.
Новость отвратительная: как я уже упоминал, до вожделенного МВА 3200 километров. НАСА приступило к размышлениям, как мне туда добраться. Они пишут об экспериментах, которые ставят целыми группами: ломают модели марсоходов, дабы понять, что делать мне. Мне это не нравится. Одному такими делами заниматься скучно.
Где ты, Ева?
…
СОЛ 194. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ.
В НАСА всерьёз поинтересовались, не хочу ли я посвятить всё своё свободное (зачёркнуто) время игре в «Drilling Billy».***** Мне предстояло практически полностью уничтожить крышу марсохода №2, переделав его в тележку. Даже в сообщении количество требуемых отверстий выглядело более, чем впечатляющим. Я уже не говорю о том, что, просверлив первое, я почувствовал себя муравьём, сидящим верхом на слоне. Не могу пожаловаться на то, что у меня устали руки. При местной силе притяжения огромный бур казался дрелью из детского набора инструментов, но эта штука постоянно перегревалась и требовала остановок. Капризная вещь.
Ева появлялась лишь дважды, но так и не подходила ко мне. Остановившись в нескольких ярдах, она приседала на корточки и смотрела на меня. Потом разворачивалась и уходила. Жуткий характер.
Как бы там ни было, скучать по Еве стало некогда. НАСА составило для меня очень плотный распорядок дня. И, да, я впервые почувствовал себя практически рок-звездой. Ребята из Управления хотели получать отчёт по каждому моему шагу. И они получали его… с той лишь оговоркой, что кое о ком я по-прежнему предпочитал умалчивать.
…
— Что это?
Вздрогнув, я оглянулся и увидел перед собой шлем Льюис, неожиданно подкравшийся на ногах Евы.
— Привет, Ева. Это бур. А ты забыла поздороваться.
— Бу-у-ур, — протянула Ева, сладко растягивая гласные. — Да, привет. А можно мне попробовать?
— Держи. Справишься?
— Что надо делать?
И я показал линию, обозначенную маркером. Удивительно, но обыкновенные чернила не испарились в марсианской атмосфере.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы отправиться к МВА, который выведет меня на орбиту.
— М-м-м. Я могла бы помочь.
— Чем?
— Могу поработать буром вместе с тобой.
— Ты сначала попробуй.
…
Стоит ли уточнять, что сверлить Еве понравилось необыкновенно. Гораздо больше, чем обниматься со мной или заниматься каким-нибудь другими, более или менее женскими делами. Конечно, я не позволил ей безраздельно владеть инструментом — таки я мужчина, но разбавить однообразную деятельность созерцанием Евы было приятно. Она восседала на крыше марсохода, как Апачи верхом на своём скоростном мустанге. Ветер запускал свои длинные пальцы в её волосы, лаская. И не хватало только орлиного пера. Нет, если уж честно, мне не хватало совершенно другого, но не будем о грустном.
Я ожидал, что сверление вскоре ей надоест, но что-то от нашего «глупого и агрессивного» вида в Еве всё-таки осталось. С видимым удовольствием она курочила мой марсоход. А после предавалась беседам в модуле.
— Останешься со мной сегодня? — я не мог не воспользоваться случаем.
— Да.
Мы работали до самого заката. Пока лучи заходящего солнца не подкинули мне замечательную идею. В свете уходящего светила силуэт Евы был прекрасен. Она работала без шлема. Поэтому я не мог просить разрешения. И не хотел.
У меня было много камер для наружных съёмок. И я воспользовался одной из них, чтобы сделать несколько снимков, а потом, под покровом ночи, перекачать их в свой ноутбук.
Я понимал, что никогда и никому не смогу показать эти фотографии, но признаться, они были нужны мне самому.
СОЛ 196. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ
Такой лажи я не допускал со времён запомнившегося 37-го сола. Сейчас глубокий вечер, и Ева давно свернулась калачиком в кровати Йоханссен. Она утешала меня, как могла, когда я рассказал о том, что я оконченный неудачник, что обе мои руки растут из задницы. А ещё они обе левые и растут оттуда не тем концом.
Осознавая, что я сказал «юмор», Ева было рассмеялась, но увидев в моих глазах что-то понятное только ей, осеклась. Но всё равно я получил гораздо больше, чем НАСА, которым пришлось довольствоваться сообщением: «ВСЁ ОК. СЛОМАЛ ПАТФАЙНДЕР» — на морзянке из камней, а именно долгие объятья и тычок каменным локтем, когда прикоснулся к её щеке губами, но, чёрт, я бы предпочел «Патфайндер». Признаюсь в страшном: инструкции инженеров с Земли были достаточно толковыми. Теперь же мне вновь придётся импровизировать самому. Не могу пожаловаться, что доселе выходило плохо, ведь я до сих пор жив, но доходить до всего своими мозгами здорово поднадоело.
Ладно. Вру. Я бы смирился с потерей связи, если бы Ева меня поцеловала.
СОЛ 197. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ
Проснулся я от привычной боли в спине. А ещё от того, что палец Евы выводил на моей щеке замысловатые узоры.
— Привет, что ты делаешь? — моё лицо растянула такая улыбка, что челюсть едва не треснула.
— Пытаюсь понять, что вы, люди, находите в прикосновениях.
К такому повороту событий я был совершенно не готов, как, впрочем, и к любому на этой планете (оказывается). И снова пришлось импровизировать. С той лишь оговоркой, что на сей раз это стало делом приятным.
— Вообще-то от прикосновений должно быть приятно не тебе. Удовольс… (Ева почему-то не очень любила это слово) приятные ощущения от прикосновений получает тот, кого трогают. Конечно, с той оговоркой, что ему нравится тот, кто его трогает, и как он трогает.
— Тебе приятно? — спросила Ева, практически проткнув мою щёку пальцем. Очевидно, она очень старалась преуспеть в эксперименте. И хотя мотивов я не ведал, но обижать не хотел.
— Это не совсем так делается.
— А как?
— Можно я покажу на тебе?
Ева кивнула, поднялась на ноги и замерла в ожидании. Мне тоже пришлось подняться.
Я не поэт и плохо умею описывать подобные сцены, но в утреннем освещении, тёплом и золотистом, Ева казалась мне украшением с торта, глазурованным карамелью, блестящей на солнце. Она стояла в полосе света, проникающего из окна, и щурилась от солнца… а может, и по другой причине, но я сделал шаг.
Мне очень хотелось зарыться в её волосы лицом, обнять её тысячей рук, чтобы не упустить ни единого участка её кожи, чтобы оценить каждый изгиб, каждую выпуклость её тела. Но я не знал, как воспримет она подобные действия, даже разрешив себя потрогать, поэтому я приблизился ещё на шаг, поймал её лицо в ладони и едва уловимо коснулся губами высокого смуглого лба.
Ева дёрнулась, мелко задрожала, но глаз не разомкнула. Её ресницы трепетали, и руки, реактивно легшие было на мою талию, скользнули к груди.
Я целовал её лоб, виски, подбородок и оголённую до яремной впадинки шею. Она молчала, но руки говорили лучше, чем язык. Пальцы, стиснувшие мой затылок, и тихий полувсхлип, сорвавшийся с её губ, призывали к более активным действиям.
Чёрт! Если бы я знал, как она расстёгивает свой дурацкий костюм. Пару раз я дёрнул тот самый рукав, с которым колдовала Ева, прежде чем отправиться в душ. Я даже открыл глаза в намерении попросить об этом.
Но не смог.
Было в ней что-то настолько невинное, когда она замерла, отстранилась и тяжело, часто вдыхая, попросила:
— Можно мне попробовать тебя поцеловать?
Черт возьми, зачем она только спросила…
Я не могу сравнить это ни с чем земным, кроме рождественского утра. Той самой первой ириски, которая оказывается во рту, когда ты вскочил с постели и, топая на весь дом, влетел в гостиную, под ёлку, начал срывать обёртку с подарков.
С той лишь разницей, что марсианское Рождество подарков не сулило. Мужское боролось во мне тигром, и я снова атаковал костюм Евы. Она же, совершенно не думая и не представляя, чего я хочу, продолжала ласкать мои губы, шею так, как только что делал я.
Сраная срань. Срань. Дерьмо!
Возможно мы целовались несколько часов. Не важно. По некоторым причинам скорых свиданий с НАСА у меня не намечалось. Быть может, она и позволила прикасаться к себе через костюм, не понимая, что лучше его снять. Но просить я не смел. Было в этом моменте что-то важное, чистое, тёплое и светлое.
Но оказаться голым и раздеть её всё равно было бы приятно.
— Мне нужен бур, — встряхнулась Ева, разорвав очередной поцелуй.
Судя по тому, что мои губы едва шевелились, он был, пожалуй, стотысячным по счёту.
— Что, прости? — несколько растерялся я.
— Пора сверлить. У тебя есть план. Ты должен ему следовать.
Ева отпрянула от меня. Резкими движениями она несколько раз провела по бёдрам и откинула назад гладкий шёлк волос. Честное слово, мне стоило огромных усилий, чтобы не сграбастать её в охапку…
Ладно. Преувеличиваю. С точки зрения силы, сграбастать её у меня не было ни единого шанса.
…
Впервые мы работали молча. Ева наотрез отказалась от шлема Льюис и снова старалась избегать «тактильного» контакта. Я же старался как мог и, проходя мимо, обязательно задевал её. И плевать, что при этом совершенно ничего не чувствовал. Чувственная сторона и скафандр для ВКД вообще вещи мало совместимые, но я видел, как от этих прикосновений Ева вздрагивает, так же, как в модуле.