Причем, я подозревала, что Йехар так кипятился не из-за контура и даже не из-за боязни показаться слабым перед Дамой.
Скорее уж из-за того, что взгляд, который алхимик послал вслед Далларе, был… словом, к Кодексу он не подходил совершенно!
Так или иначе, а запрет на контуры Йехар наложил. Словом Поводыря, так что извернуться и нарушить алхимик бы не рискнул. Правда, ни дерганности, ни паранойи в Веславе от запрета не убавилось: следующие три дня он вел себя так, будто постоянно ожидает нападения, двадцать раз посылал Эдмуса на облет территории (местные были в панике), вдобавок я была совершенно уверена, что алхимик не спит по ночам. Это притом, что мы всегда выставляли часовых.
– Ты бы весь лагерь этим контуром обнес, – подколола я его как-то во время своего дежурства. Молчаливое присутствие алхимика действовало на нервы, и так перенапряженные ожиданием неизвестно чего. Веслав оторвался от блокнота – он постоянно что-то писал и переписывал, и скомканные обрывки бумаги находились потом в самых неподходящих местах – и ответил раздраженно:
– Где мне столько крови набраться?
– Крови?
– Крови. Контур – защита надежная, но требует жертвы. Широкомасштабный – жизни. В средние века алхимики, чтобы обеспечить полную безопасность жилищ, иногда выбирали из числа прислуги…
– Спасибо, я лучше «Холодок» на защиту поставлю.
И продолжила сидеть и прикидывать – как бы оказаться подальше от алхимика. Возле него и его блокнота только что воздух не искрил. Спасибо ещё – он был полностью поглощён своими… расчётами, что ли?
Так что можно было рискнуть, потихоньку отползти с полянки в темноту рощи и побродить по кустам при свете месяца. Выставив перед собой слегка подрагивающие руки и прислушиваясь ко всякого рода подозрительным шорохам по кустам.
Шорохов было в достатке. Очень может быть, это местные белки занимались бухучетом ценностей на зиму. Ну, или злобный Иссушитель робко прятал тело толстое за кустик, подползая к потенциальным противникам по всем правилам разведки.
Вроде бы, внутреннему голосу стоило ожить и посоветовать мне быть благоразумной и не гулять по местным рощам по ночам. Дудки. Внутренний голос гаденько нашептывал, что ничего страшнее раздраженного Веслава мне на этих тропках встретиться не может.
Еще немного – и алхимик начнет на людей кидаться. Хуже. Еще немного – и на людей кидаться буду я. Потому что этот разговор трехдневной давности – или что это еще могло быть? – поселил у меня внутри будто сжатую пружину. Все меньше удается выслушивать словечки Веслава просто так – начинаю в ответ огрызаться.
Этак еще или я влуплю по нему заморозкой, или он меня отравит. Конечно, если я не приведу нервы в порядок. Или если меня не сожрут местные ночные белочки, страдающие обостренной любовью к полуночному бухучету.
Потому что вон в тех кустах шорох какой-то особенно подозрительный. Просто почти из разряда «ты нашла себе приключения на то, чем размышляешь большую часть времени».
Ну что ж – если там Иссушитель, то ему очень и очень не повезло. Говорят, водные стихийники склонны медленно, но верно доходить до точки кипения. И тогда уж – мама не горюй.
Не пробовала – но вот кто-то сейчас очень даже узнает, что такое для «топильщиков» − спустить пар.
Опасности коварно шуршали из темных кустов и не слышали, что к ним подкрадываюсь я.
Шорох повторился, становясь чем дальше, тем более зловещим. И насыщенным. К шуршанию кустов начали добавляться какие-то отвратительные причмокивания, словно там кого-то не совсем эстетично пожирали. Если там все же вампиры, а Ёора нам соврала…
С лицом, горящим негодованием, я засунулась в кусты с размаху.
И ровно через три секунды из кустов высунулась, тоже с горящим лицом, но совсем по иным причинам.
А вслед мне несся испуганный женский шепот:
– Что это было?
Кажется, я помешала домицию Стэхару праздновать свое выздоровление и освобождение от Тилкиды на вольном воздухе. А может, он зря выбрал столь экзотичное место. Ладно, сейчас главное – быстро отступить, и свидетелей у этого конфуза не будет…
Я бодро развернулась на носках и лоб в лоб столкнулась с алхимиком.
– Какого черта?! – закономерно рявкнули мы вдвоем, а из кустов, столь же закономерно донесся протяжный испуганный и разочарованный визг на два голоса. Мы на него ненадолго отвлеклись, но потом решили вернуться к проблемам более насущным.
Оказалось, нам давно нужно было выговориться.
– Какого лешего потащилась сюда одна среди ночи?!
– Мало ли, какого лешего я… В кусты, спрашивается, отойти нельзя, не доложившись всем и каждому?! Спрашивается, а почему ты ходишь за мной по пятам?
– Как будто вас можно на десять минут отпустить, а после – найти живыми!
– Соломки решил подстелить? Только не уверяй, что о нас трясёшься – сдаётся мне, тут больше заботы о твоей драгоценной алхимической шкурке, тебе ведь без нас вернуться не светит, а?
– В лагерь. Живо.
Вроде бы, пора бы уже привыкнуть к этому тону… только вот ни черта что-то не получается.
– Забыл добавить – «к ноге». Иди ты… в лагерь, Веслав, а? Сделай мне бесценный подарок – подари десять минут без тебя, найди дело… выдохни, я не знаю: ничего ж страшного. Если кого из нас сожрут – заделаешься дворцовым алхимиком. Будешь варить дворцовые яды и называть их в честь доминессы – раз уж ты здесь только с ней вежлив.
Точка кипения, кажется, завела не туда. Нет, то есть взгляды Веслава логически никак иначе не расшифровывались, но вслух-то, спрашивается, зачем?!
Кусты зашуршали так, будто двое людей срочно уползали по ним подальше в чащу. Тишина наступила такая, что если поблизости были какие-нибудь злоумышленники – они наверняка остановились и закрестились. Нехорошая, предгрозовая тишина.
– Мне вот только интересно, что ты скажешь Йехару, – продолжала я, решив, что выход только один из двух: я умру или я не умру в ближайшие пять минут. – Вроде как это его Дама… или вызовешь его на дуэль – алхимическую, как это ты по Кодексу рассказывал? Или, может…
– Не зарывайся, светлая.
О-о, вот это плохо. Опасно спокойный голос. Остановившиеся глаза из тревожных угольков превратились в два мертвых осколка гематита. Я нутром почувствовала опасность, взвела руки перед собой, готовясь, если что, бить, но хамить не прекратила. Это у меня всегда выходило по чистой инерции.
– Мне не произносить ее имени или делать это с придыханием? – сама не понимаю, что я так злюсь на Даллару? Виновата, тем более, не она, а представители рода мужского! – Или, может, мне никому не говорить, что твой Кодекс совершенно летит вверх тормашками, потому что ты, алхимик, кажется…
В следующую секунду я почувствовала, что медленно цепенею. Руки сковало, и пальцы я не могла согнуть, попробовала двинуться с места – и оказалось, что не могу. Откуда-то от горла вниз, к ногам, начал распространяться жуткий, разрывающий и выворачивающий холод…
Веслав подошел не спеша, пряча в карман то, что он успел использовать, даже не знаю, что именно. На меня он не смотрел, отрешенный взгляд уходил в рощу за моим левым плечом, а голос звучал почти мечтательно.
– А ты никому ничего не скажешь. Потому что я очень надеюсь, что в тебе еще осталось хоть какое-то рациональное мышление. И на твою жажду жизни я надеюсь тоже.
Алхимик, говорил Йехар, предаст, не задумываясь. В груди стало холоднее, чем во всем остальном теле. Дышалось тяжело. Было очень больно, даже когда он снял действие эликсира и мы молча вернулись в лагерь, и оказалось, что никого из остальных наша разборка не пробудила. Даже когда он бросил от костра:
– Ложись спать, дежурить буду я.
Во мне как будто что-то так и смерзлось ледяным комком и упорно не желало выходить наружу и голосом или с дыханием. Через час или около того алхимик заметил, что я не сплю, подошел и молча протянул стаканчик с сонным. Я могла бы гордо отказаться и заявить, что ничего не приму из его рук, но вместо этого выпила, так же молча.
Иногда память можно приглушить только сном или эликсиром.
На следующий день мы не разговаривали. И между собой, и почти совсем. Эдмус восхвалял небеса – в отношении молчания Веслава – встревоженный Йехар допытывался, что такое случилось ночью и не надо ли сделать алхимику внушение, Бо во всеслышание жаловалась, что ночью было жутко холодно, и она ужасно замерзла…
– Да, – сказала я, прослушав это в третий раз. – Было дело, я тоже.
День обещал быть пакостным. Даллара не появлялась – слава Гармонии – зато явился Стэхар просить прощения за то, что «побеспокоил нас ночью». Попутно осведомился, не хочу ли я полюбоваться луной через пару ночей (наверное, эти ночи числились за другими претендентками). Здесь я повернула голову и в первый раз за день равнодушно окликнула:
– Веслав!
– Ну? – с тем же радушием в тоне отозвался алхимик.
– У тебя есть противоядие к «Антиамуру»?
– А что, нужно?
– Мне нет, а Тилкиде…
Стэхар поклялся правдами и неправдами, что больше меня беспокоить не будет и вообще, нога его не ступит на местную территорию. Вслед за этим его ноги действительно оказались довольно далеко от лагеря, зато нелегкая принесла Зелхеса. Этот пришел от имени домина инструктировать Йехара насчет турнира. Надуманная цель, на самом деле, как будто наш рыцарь действительно собрался подкупить судей или сжульничать, но Зелхес обстоятельно и занудно ознакомил рыцаря со всеми правилами. Попутно алхимик успел почти заморозить глазами Веслава (на что мне было чихать) и незаметно пролить в нашем лагере несколько эликсиров.
– «Маниум» и подчинения, – сделал вывод Веслав после того, как Зелхес убыл. Йехар на это пожал плечами с видом «а я что говорил».
– Меня хотели влюбить в этого старого мыша? – рассвирепел Эдмус. – Да я его на дуэль вызову! Прямо сейчас! На алхимическую! Вы мне главное достаньте гороха, молока, соленой рыбы, можно подгнившей…
Но все молчали, чувствуя, как путь Серой Дружины становится все более туманным. Все-таки Зелхес? Ему-то на что? За все это время алхимик раскопал в местных архивах только, что профессор был поверенным матери Даллары – но с какой стати ему хотеть нас прикончить, и Иссушитель он или нет…
Дежурить ночью вызвался первым Йехар. Веслав, как ни странно, не выразил своего высочайшего протеста, и молча улегся с самым безразличным и измотанным видом.
– Завтра, – долетел до меня голос рыцаря, – нужно попытаться поговорить с домином о камне вампиров.
Прекрасное завершение прекрасных трех дней раздумий, вернее, междоусобных дрязг на свежем воздухе, на этом я и отключилась.
Проснулась оттого, что Бо рядом зашевелилась.
– А?
Но на меня тут же цыкнули из темноты. Костер почти догорел, Йехар, наверное, забыл подбросить топлива, но Бо беспокоило не это. Медленно она приподнялась и присела на корточки. Прислушивалась, кажется.
Какой-то звон. Отдаленный, разобрать тяжело… Как будто железом о железо…
– Ой, а где это? – шепнула Бо, поворачиваясь.
– Вон, – отозвался Эдмус, он уже стоял на ногах. – Огонь между деревьями…
Огонь? Глэрион!
Вот теперь вскочила и я, и без раздумий рванулась в темноту первой, даже не проверяя, следуют ли за мной остальные. Если Йехар обнажил меч на дежурстве – что-то случилось, если там звон оружия – тем более, ему наверняка нужна помощь, только как же тут бежать в этой темноте, ничего ведь не видно…
Глэрион впереди вспыхнул еще раз и вдруг потух. Я сделала еще пару десятков шагов, но в темноте держать направление было трудно.
– Йехар! – крикнула я наугад в ночь.
Может, всё в порядке, просто он увидел что-то необычное и вытащил меч, может, нам показался этот металлический лязг…
Но из темноты никто не отзывался, Глэрион не загорался снова, и стало ясно: правда что-то страшное…
Меня догнали остальные. Практичный Веслав успел выдернуть из костра ветку, и теперь держал ее наподобие факела.
– Ну, что ещё?!
– Йехар! – крикнула я опять. И опять тишина в ответ.
Идти пришлось наугад, к тому месту, где видны были отблески. Я не была уверена, что мы уже его не проскочили, пока продирались через заросли, но делать было нечего: разделимся – как знать, может, кто-то из нападавших рядом. Время от времени мы звали Йехара, наплевав на то, что нас услышат, но он не отзывался. Комары кусали не по-детски, но их уже никто не замечал.
– Стоп, – вдруг тихо приказал Эдмус. – Туда.
Уши спирита различили то, что мы пропустили бы наверняка: слабый, чуть слышный вздох из травы, совсем недалеко от нас.
Йехар был жив, но обрадоваться этому мы не успели. Потому что увидели его самого лежащим в траве, дышащим короткими, неровными рывками и как будто захлебывающимся от какой-то боли, разрывающей изнутри. Говорить рыцарь не мог, он и на этом-то свете, видно, держался с трудом, и глаза уже закатывались.
Я оказалась рядом с ним первой, Веслав задержался, чтобы сунуть горящую ветку в руки Эдмуса. Боковым зрением я увидела, как он выдергивает из карманов бутылочки с ранозаживляющим и кроветвором, хорошо, наверное, нужно затянуть рану, только вот где она?
Раны не было. Я впустую шарила под кольчугой, ощупала землю вокруг рыцаря – ни следа крови, только из носа, но это же просто глупо… Кровоизлияние? Что – инсульт у светлого странника?! А звон оружия откуда?
– Долго копаться будешь? – зашипел алхимик из темноты (ветка в руках Эдмуса догорала быстро). Лучше бы он еще и пощечину мне дал. Может, быстрее бы в себя пришла.
Я сунула руки под кольчужную рубаху рыцаря и постаралась представить себя в аудитории. Простая лабораторная по целительству, не так уж и сложно, сначала увидеть повреждения, потом залечить, этот дар есть во мне, ну же, ну…
И меня вдруг тряхнуло от боли. Раз, потом другой. Что-то нестерпимо жгучее побежало по рукам к сердцу, и я запоздало догадалась, что это не моя боль, что это от нее задыхается Йехар, но держать контакт я в любом случае больше не могла: отняла руки.
– Ну? – спросил Веслав. Он держал наготове свои пузырьки.
– Больно, - ответила я шепотом. – А раны… ран нет. Или я не смогла увидеть, или их нет.
Йехар застонал, пальцы впились в траву, зарылись в землю. При свете новой ветки – Бо успела где-то добыть – я увидела, какой мукой исказилось его лицо, и поняла, что в любом случае должна попробовать еще.
Только вот что пробовать? Какие процессы представлять, какие ткани сращивать, если я даже не могу понять, что с ним такое, вроде как каждая клетка у него кричит от боли, как будто его медленно пилят на части, такая боль – и почему?
– Что это – яд? – бормотал Веслав, шаря по карманам. – Ладно, попробуем…
Йехар дернулся, будто грудь ему проткнули чем-то острым. На губах появилась кровь, а сами губы задвигались, повторяя какое-то слово, пытаясь обрисовать, нет, не слово, имя… «Глэрион, Глэри…»
– Ой, – вдруг пискнула Бо-Бо, – а вот, посмотрите, в травке, там его меч лежит, и он какой-то не такой…
Да. Глэрион был совсем не таким.
Он был разрублен надвое наискось у середины.
Мы с Веславом подумали, наверное, одно и то же, и это было нецензурным. Йехар продолжал судорожно метаться, он раскинул руки, как будто его собирались распять, а мы смотрели на него, и до нас доходило, что сделать мы ничего не можем.
И тут Эдмус в первый раз в жизни кого-то призвал к порядку.
– Чего сидим, утра ждем? – осведомился он из-под горящей ветки. – Надпись на могилке ему обдумываем?
Это привело нас в чувство. Я тряхнула головой и попробовала повторить попытку целения. Меня опять шибануло болью, на этот раз я смогла удержать контакт дольше, но все равно что-то было не так… я не помогала Йехару. Силы словно уходили в черную дыру, у меня перед глазами уже плавали разноцветные круги, а боль все шла по рукам, и легче не становилось.
Никому из нас.
– Веслав…
– Что? У него же нет ран – что я сделаю?!
– Заживляющее…
– Не слышишь или не понимаешь?! У него нет ран! – вспышка факела выхватила сначала панику на лице алхимика, а потом сомнение, которое напугало меня еще больше.