Ренджи про себя чертыхнулся, пока Бьякуя умилялся, и завел песню о том, что завтра на службу, а не похмелиться ли им утром?.. Бьякуя бережно сложил послание от племянницы, выразительно посмотрел в глаза своему подчиненному и настойчиво произнес:
— Ренджи! По последней!
— Хай, тайчо, — обреченно вздохнул лейтенант.
Проснулся Бьякуя от головной боли. Она зло клевала лоб и виски, многократно усиливаясь от мощного храпа. Стоп! Кто смеет храпеть в личных апартаментах дайме? Ах, это не личные апартаменты… это даже не собственный дом князя Кучики. И храпит, выводя неблагозвучные рулады, хозяин этого дома, почему-то закинувший на своего капитана руку. С чего бы это? Ага… с того, что они спят на одном футоне, укрывшись капитанским хаори. Бьякуя пошевелился, скинул с себя абараевскую лапищу и поморщился — футона под ними не оказалось. Ночь руководство шестого отряда провело на полу в гостиной.
— Ксо, — сказал сбоку надтреснутый голос Абарая. — Рукия нас убьет.
— Не нас, а тебя. Это ты своего капитана споил.
— Ксо, — безропотно согласился Ренджи, — Рукия меня убьет. Доброе утро, капитан.
— Угу…
— Проснулись? — в открывшиеся фусума просунулась жизнерадостная мордашка Ичики. — Водички? — сладенько поинтересовалась она, и Бьякуя узнал в ее голосе интонации Акеми.
— Ты почему не на занятиях? — неубедительно возмутился ее отец, впрочем, даже не пытаясь приподняться.
— Мама велела присмотреть за вами, чтоб вы не доопохмелялись до запоя, — фыркнула вредная девчонка. — Она мне разрешила сегодня не ходить! Вы, кстати, не волнуйтесь, мама отправила Рикичи бабочку, что вчера накормила вас несвежим сашими, так что сегодня вы на больничном оба. Так чего, воды принести? — деловито уточнила она.
— Тащи, — сдался строгий родитель. Мелкая Абараи угукнула и исчезла.
— Разбаловали вы ее, — вздохнул Бьякуя, в эту минуту остро ощутивший, что ему уже больше недели не хватает дозы утреннего сарказма.
— Кане-е-ешна! — протянул Ренджи. — Мы разбаловали!
— А кто? — искренне удивился Бьякуя. — Я, что ли?
Абараи хрюкнул и промолчал. Сердобольная Ичика принесла две большие кружки с водой и поблескивала на мужчин любопытными глазами, пока они избавлялись от сушняка.
— Мама сказала, чтобы я вас покормила и уложила спать до обеда, — сообщила она, забирая тару, — а как проснетесь по второму разу, приготовила фурако****.
— Святая женщина, — пробормотал Ренджи, прикрывая глаза.
— Кто? — требовательно спросила дочка.
— Мама.
— А я?!
— И ты, — покладисто согласился папа. — Будешь, когда вырастешь.
Ичика надменно вздернула носик и удалилась, из-за фусума сообщив, что раз они такие вредные, то жрать будут вчерашний тортик. С яичницей. Бьякую передернуло от одной мысли о жареных яйцах и он промычал что-то о диете. И подумал при этом, что святая женщина Акеми после его дня рождения, на котором все родственники желали поздравить именинника и выпить с ним, поила его чем-то кисленьким и кормила овсянкой на воде, да и то в послеобеденное время.
О том, что святая женщина Хисана пряталась от его родни и не приближалась к похмельному мужу, пока его приводили в порядок слуги, он вспомнил только после горячей ванны и пересоленного омлета…
========== Часть 3 ==========
Комментарий к
*има – гостиная в традиционном японском доме
**час обезьяны – 16.00 – 18.00
***сякэн – разновидность сюрикэна в форме звездочки; часто различаются по количеству заостренных наконечников.
****агура – традиционная японская поза, менее официальная и церемонная, чем сейдза, позволяет сидеть, скрестив перед собой ноги.
— Ну, что ты хочешь? Удовольствия бывают разные,
и некоторые из них не совместимы между собой просто…
ну, вот там… курить и быть здоровым, например. Ну несовместимо!..
Масяня
На самом деле Акеми не нужны были несколько дней в Генсее. Она нашла сыновей Хосими в то же утро, что и прибыла в мир живых. Среднего роста молодой мужчина — старший из братьев Ямагути — недоуменно нахмурился, когда рядом с ним пиликнуло какое-то электронное устройство, и оглянулся, но никого не увидел. Довольная Акеми сохранила в памяти регистратора образец его рейши и поднялась в воздух, чтобы направиться в кампус университета, где обитал младший брат. Развеселая студенческая жизнь и вовсе позволила ей взять образец, не вызвав никаких загадочных ощущений у объекта: вокруг было так шумно, что Кешин не только духа — бульдозер не заметил бы, пока тот не подтолкнул бы юношу сзади.
Только после этого княгиня Кучики наведалась в непримечательный магазинчик сладостей, где попила вкусного чаю, почесала за ухом черного кота, разомлевшего у нее на коленях, вычеркнула из списка запланированных покупок то, что мог предоставить Урахара, и только потом влезла в гигай и отправилась в Большой Токио — докупать электронную мелочевку, необходимую отцу для сбора хитрых приблуд, предаваться гастрономическому разврату в ресторанах фаст-фуда, копаться в тряпичных развалах в гипермаркетах и вообще делать все то, что делают женщины в периоды душевного напряжения. Ну, или она думала, что женщины так поступают.
Домой, в Общество Душ, не хотелось категорически. Из памяти все не шел тот злополучный вечер, когда Хосими-Хисана приходила в гости. Все то время, пока ее муж и ее клиентка общались за ужином, Акеми металась по своим покоям, страстно мечтая ворваться в «гнездо разврата» и запустить в неверного супруга чем-нибудь тяжелым. Правда, длилось это недолго. В конце концов, Акеми с детства учили держать себя в руках и руководствоваться прежде всего разумом и логикой. Разум подсказывал, что общий фон реацу в поместье неподвижен, следовательно, Бьякуя и Хосими просто разговаривают, а не то, что нарисовало Акеми ее богатое воображение. Легче от этого не становилось.
Когда госпожа Ямагути покидала усадьбу, Акеми не выдержала и высунулась посмотреть. Хосими выглядела расстроенной и с трудом сдерживающей раздражение, Бьякуя — печальным и замкнувшимся в холодной надменности. Можно было торжествовать, но что-то не торжествовалось.
Девушка наблюдала, как молодой князь слонялся по саду, а потом, ночью, слышала, как он бродил среди деревьев и шипел на садовника. И, вопреки всему, сердце ее затапливала щемящая нежность и сочувствие к этому запутавшемуся в чувствах человеку. Для нее самой все было кристально ясно: она хотела быть с ним, хотела любить и быть любимой в ответ. А вот он сам не знает, чего хочет и поэтому не представляет, куда и как двигаться. Желание помочь, поддержать, успокоить было нестерпимым, но Акеми понимала: она сама вовлечена в этот любовный треугольник, и на данный момент любые ее движения души не будут восприняты позитивно. Более того, начни она выражать сочувствие и понимание — и Бьякуя уверится, что она согласна на его отношения с Хисаной. И как тогда быть?
Вот и бродила Акеми по сверкающим торговым центрам Токио, безучастно пялилась в роскошные витрины, не видя их содержимого, и изо всех сил оттягивала возвращение домой.Она даже переночевала в генсейской гостинице, оправдываясь тем, что Урахара еще не собрал заказ, хотя точно знала: объемный рюкзак уже стоит в прихожей у скромного торговца сладостями.
Вернувшись, Акеми первым делом наведалась в дом родителей. Мама глянула на нее пристально, оценивающе, но ничего не сказала. Отец, как всегда увлеченный своими изобретениями, просто клюнул дочь в щеку, рассыпался в благодарностях за привезенные детали, и ушуршал в свою лабораторию. На прощание мама сказала:
— Используй фамильные техники. Используй свою профессию. Оцени все вероятности. Возможно, сто́ит отложить все дела, отменить все контракты и находиться рядом с ним неотлучно.
— А возможно?..
— А возможно, надо дать ему время, чтобы он переболел. Дать ему соскучиться по тебе. Дать возможность оценить, что ты для него значишь. Тогда он сам придет к тебе. Но после этого уже не отпускай — держи так крепко, как только сможешь, — мама вздохнула и грустно добавила: — Возможно, что-нибудь и получится.
Материнские советы вызвали в душе Акеми бурю эмоций. Находиться рядом с мужем неотлучно! Это тогда, когда он каждую секунду думает о другой женщине! Тоскует по ней, мечтает о ней, любит ее! В таком случае законная жена вызовет лишь раздражение и злость. А вот если уйти… ну, не от мужа уйти, а этак основательно задержаться на работе… На пару недель, а то и месяцев… Тогда он решит, что Акеми дала ему негласное разрешение устраивать его личную жизнь так, как он сам считает нужным, то есть — без нее. Эх, мама, что б ты понимала!
Впрочем, мама как в воду глядела. У себя в агентстве Акеми пару часов провозилась, отделяя образцы реацу Хосими от образцов ее сыновей. Где-то в середине процесса в дальней части домика что-то хрупнуло, заставив девушку озадаченно вскинуться. Она не стала выходить и проверять, решив, что какое-нибудь животное забрело на веранду в поисках еды, но уже когда все было готово и настала пора выдвигаться, Акеми все же прошлась по дому. Что-то было не так. Все предметы стояли на своих местах, ничего не пропало, но к общему фону примешивалась едва уловимая незнакомая нотка. Хм, смелое решение — самовольничать в доме практикующего следователя! Придется действительно устроить маленькую засаду и провести три-четыре дня не в поместье Кучики, а здесь. Вот и посмотрим, насколько мама права, решила Акеми. А пока поставила парочку ловушек, прицепила к сережке маячок на оповещение, переоделась для работы и ушла.
Солдат спит — служба идет. Эту поговорку — или присказку? — Бьякуя слышал от Акеми, но тогда был возмущен цинизмом и двуличием неизвестного бойца. Теперь же и его самого можно было назвать тем самым солдатом: он заполнял бумаги, проверял отчеты, составленные Ренджи — и ждал, когда длинная стрелка на генсейских часах (подарок Акеми) переползет на верхнее деление. Короткая уже почти добралась до нужной черты. Как только закончится рабочее время, можно будет пойти в Руконгай и проводить Хисану до дома. Он не встречал ее после работы и не вел по ухоженным улочкам к скромному строеньицу, в котором она жила — он стоял в тени на противоположной стороне, наблюдал, как она неторопливо идет по тротуару, шел следом, внимательно следя, чтобы никто не смел обидеть, задеть, сделать хоть что-нибудь, что могло бы расстроить это хрупкое, неземное создание. Это было больно и граничило с помешательством, и Бьякуя сам это понимал, но отказаться от вечерних «свиданий» был пока не в силах.
Сегодня все пошло не так, как в предыдущие дни. На полдороге Хисана обернулась, скользнула растерянным взглядом по толпе и дальше двигалась медленно, словно сквозь толщу воды. У крыльца своего домика она оглянулась еще раз, и Бьякуя прижался к деревянной стене, укрылся за удачно свисающим с крюка фонариком. Переждал несколько секунд, а когда осмелился еще раз посмотреть на любимые окна и выглянул, она стояла прямо перед ним и сверлила его взглядом строгой училки, застукавшей двоечника за поджиганием табеля. Так сильно Бьякуя в последний раз краснел в далеком детстве, когда дедушка обнаружил у подростка срамные картинки под футоном.
— Знаете, это уже походит на нездоровую зависимость, — сказала Хисана. Вздохнула и качнула головой в сторону своей двери. — Идемте.
В маленькой, очень скромно обставленной и безукоризненно чистой има* она усадила гостя на дзабутон, поставила перед ним наполненную чашку, явно намекая, что никакой чайной церемонии не будет, сама устроилась напротив и внимательно, почти требовательно посмотрела в лицо.
— Кучики-сан, что вы хотите?
Этого вопроса Бьякуя ждал и боялся. У него не было ответа, даже несмотря на то, что самому себе он его задавал ежечасно. «Хочу быть с тобой, Хисана», «Хочу, чтобы ты любила меня», «Хочу вернуть свою юность» — ни один из ответов не имел права на осуществление. Но сердце рвалось к заветной цели, и пресечь эти стремления, казалось, можно было, лишь остановив его.
Бьякуя молчал так долго, что хозяйке дома стало неуютно под его взглядом. Она опустила глаза, покачала головой.
— Я вас не понимаю, — сказала она. — У вас есть все, о чем человек в загробном мире может только мечтать. У вас прекрасный дом, благополучная жизнь, большая семья, которая любит вас…
При этих словах Бьякуя невесело усмехнулся. Большая семья — это, надо полагать, всяческие двоюродные дядюшки с чадами и домочадцами? И это они-то его любят?
— Вы моя супруга, госпожа.
— Ваша супруга — Акеми-сан, — возразила девушка. — А мой муж — Нобуо-сама, и я люблю его.
— Вы не слишком-то активны в его поисках. Рукию, помнится, вы искали куда настойчивее, — в голосе Бьякуи захрустел холодок.
— Наверное, я стала умнее? — улыбнулась хозяйка. И вдруг поняла, что Акеми-сан не сказала мужу, с каким делом к ней пришла принесшая столько проблем посетительница. В принципе, тайна клиента священна в этом мире так же, как и в земной жизни. Или супруги Кучики не разговаривали на эту тему между собой?
Хосими заволновалась. По всему выходило, что она разрушила семью женщины, которая сейчас пытается спасти ее собственную! Оказаться неблагодарной, нечестной, стать причиной чужого несчастья — это ли не крах ее представлений о достоинстве, о человечности и о самой себе?
— Кучики-сан, я прошу вас… Остановитесь. Остановитесь, оглядитесь и заметьте, наконец, что вы совершаете ошибку! Вы гонитесь за прошлым, которое давно утратило свою ценность. Вы зациклились на мне, причем настолько, что вам уже неважно, как меня зовут, что я думаю и чувствую, чего хочу. Вы и своим близким делаете больно — и словно не видите этого.
Бьякуя опустил голову, не в силах возразить. Она была права! Он вспомнил недавнюю вспышку гнева Ичики, вспомнил крайнюю сдержанность Рукии, услышавшей о родной сестре. А Хосими тем временем продолжала:
— Ваша жена, Акеми-сан — она любит вас! Знаете, чувствами такой женщины действительно сто́ит дорожить.
— У нас брак по сговору, — рассеянно качнул головой Бьякуя, думая о другом. — Династический союз, заключенный для… — «продолжения рода» — хотел сказать он, но слова застряли в горле.
— И что же? — едва ли не насмешливо фыркнула Хосими. — Разве из-за этого Акеми-сан не может вас любить? О, поверьте мне! Я видела, как она смотрит на вас! И, между прочим, пока вы не заметили меня, в ваших глазах было столько тепла… Зачем же вы разрушаете свою и ее жизнь? Неужели я того сто́ю?
— Сто́ишь!
Хосими вздохнула. За время жизни в Обществе Душ она наслушалась разных сплетен: руконгайцы обожали посудачить о шинигами, особенно об аристократии, и Великие Дома подвергались самому тщательному обмусоливанию. Их представителям приписывались самые разнообразные черты, самые ужасающие пороки, самые удивительные причуды. Она уже почувствовала на себе, что означает стать причудой одного из видных сейретейских вельмож. Теперь же убедилась и в наличии у него жуткого недостатка — воистину ослиного упрямства!
— Вот скажите, если вы возьмете меня измором, добьетесь ответных чувств, что от этого изменится? У вас все равно есть супруга, а династические браки не расторгаются, это закон. Вы даже не имеете права игнорировать Акеми-сан, этого попросту не допустит ваш клан. Или вы хотите своими руками отдать им власть? Вот так возьмете и откажетесь от долга главы Великого Дома?
— Да к меносам линялым эту власть, этот статус и этот Дом! — Бьякуя рванул на шее Гинпаку, ставший вдруг в разы тяжелее, чем прежде. — Нужна кому-то эта головная боль — пускай забирают! Надоело…
— Ай-ай-ай, — как-то по-матерински покачала головой Хосими. — Какое ребячество! Разве такое пренебрежение своими обязанностями одобрил бы… ваш… дедушка…
Бьякуя вскинул голову. С вновь вспыхнувшей надеждой всмотрелся в растерянное лицо сидящей напротив женщины.
— Хисана, — шепотом, не смея верить себе, спросил он, — ты вспомнила? Вспомнила меня? Нашу жизнь…
— Не знаю… — также шепотом ответила Хосими. Подняла на Бьякую потрясенные глаза. — Не знаю…
Он оказался подле нее раньше, чем успел обдумать свои действия. Упал на колени, обнял, приник губами к приоткрывшемуся от удивления рту. Ощутил такой знакомый, такой родной аромат ее кожи, вплел пальцы в темные волосы, вспоминая их прохладу и гладкость. Он целовал свою любимую и не мог насытиться — чего-то не хватало. Лишь через некоторое время он понял, чего именно. Ответа.