— Довольно, — маленькие ладошки уперлись ему в плечи, отстраняя. В голосе звучала растерянность пополам с неудовольствием. — Довольно, Бьякуя-сама.
— Ты вспомнила! — выдохнул Бьякуя, все еще не в силах отпустить ее. — Ты вспомнила, Хисана!
— Это ничего не меняет, — прозвучал ее холодный, окрепший голос. — Меня зовут Ямагути Хосими. В прошлой жизни я была вашей женой, но с тех пор все изменилось. Оставьте меня.
Имея образец реацу Ямагути Нобуо, Акеми очень быстро добралась до места, в котором он появился, погибнув в Генсее. Это был не самый захудалый район Южного Рукона, однако существование здесь сильно омрачалось многовековым бездействием шинигами и, напротив, весьма активной деятельностью местных банд. В последние годы, после войны с квинси, после мучительного пути к пониманию, что прежний порядок устарел и порождает лишь социальную напряженность и множит горе, официальные структуры Сейретея начали потихоньку менять закосневшие устои. Однако шинигами было мало, а простых душ — много. На Готее, помимо прочего, все еще лежала обязанность по зачистке обширных территорий от пустых, и здесь его никто не мог заменить. На Готей же легла и функция поддержания законности в Руконгае. И если в ближних к Белому Городу районах выполнять эту функцию было необременительно, то чем дальше к Лесам, тем опаснее становилось нести службу, тем неохотнее обитатели этих мест шли на контакт с шинигами.
Акеми поболталась по сорок пятому квадрату всего полдня, а у нее уже накопилось нехилое досье на некоторых «честных торговцев», возникли вопросы к парочке «безработных» и значился один убитый — тот придурок, который принял ее за новоприбывшую из Генсея и попытался ограбить. Мук совести девушка не испытывала, наоборот, считала, что так будет лучше для аборигенов. За справедливость она тоже не волновалась: давно доказано, что досрочное и насильственное перерождение не нарушает планов мироздания, а появляющиеся в результате на свет в мире живых вынуждены проживать трудную, полную лишений жизнь. Если их это ничему не учит, следующее посмертие пройдет еще тяжелее. Это была темная сторона реинкарнативного круговорота, потому что в конце концов грязные души становились пустыми, отягощенными преступлениями, и попадали в Ад. Но, как говаривал прадед, каждый выбирает для себя, и не наше дело вести воспитательные беседы. Если только нас не наняли хорошенько всыпать зарвавшемуся недоумку, хе-хе.
Хвала ками, за шинигами ее не принимали, на вопросы отвечали чуть более охотно, некоторые даже пытались завязать философские беседы о смысле жизни. Акеми на это не велась: и еноту понятно, что пока она будет рассуждать о должном и справедливом, к местному смотрящему добежит посыльный и быстренько настучит, как на его территории вынюхивает и выспрашивает посторонняя личность. Посыльный в любом случае добежит, в этом Акеми не сомневалась, и придется таки объясниться с представителем «ночной власти», однако бояться девушке не пришло даже в голову. Она не сферы влияния делить пришла, а человека искать. Посмертные якудза уважали специалистов ее профиля, препятствий обычно не чинили, иногда даже подкидывали нужные кусочки информации. Поэтому Акеми неторопливо продолжала расспросы, а ближе к часу обезьяны** выбрала трактирчик почище, взяла жасминового чаю и устроилась за самым затененным столиком. Не прошло и десяти минут, как сбоку раздалось:
— Не соблаговолит ли достопочтенная госпожа…
— Соблаговолит, — невежливо перебила Акеми, давая понять, что велеречивые хождения вокруг да около ей неинтересны.
«Представитель» хмыкнул, оценил и, усевшись напротив, уже совсем не таким приторным голосом спросил:
— Расследуете? Ищите? Догоняете?
— Ищу. Человека. В Генсее погиб чуть больше полугода назад, лет ему было пятьдесят шесть, реацу возможна, но слабая.
— Портрет? — уточнил собеседник. Акеми молча извлекла из кошеля фотографию, скопированную в доме старшего сына. «Представитель» вдумчиво изучил изображение, потирая небритый подбородок, вернул карточку владелице и сцепил на столешнице пальцы.
— Нет, — уверенно произнес он, для убедительности качнув головой. — Можем разослать мальчишек, чтоб прочесали окрестности. Сам я не видел, даже мельком. Чуть больше полугода, м-м-м?
— Мгм…
— По осени несколько семей перебрались поближе к Городу, может, он ушел с ними?
— Вряд ли. Он не один погиб, с женой. Она-то его и ищет. Стал бы он заводить другую семью!
— Всякое бывает, — наставительно воздел палец «представитель». — Но если жена ищет, значит, там любовь… А реацу, говорите, есть? Хм…
Акеми ждала, пока этот щуплый, невзрачный мужичонка прикинет все «за» и «против», и не перебивала. Она просто нюхом чуяла, что невзначай задела какую-то невидимую струну. Не зная ее тональности, играть на столь ненадежном инструменте было опасно и глупо. Пускай он сам настроится, взвесит вероятности, придумает, как использовать подвернувшуюся куноити в своих целях. Используйте на здоровье, все равно загрести жар моими руками у вас не выйдет, а если будете настаивать, так я и сдачи могу дать. Это читалось на ее лице, и собеседник видел все так же отчетливо, как если бы Акеми сказала это вслух. Тем не менее, он рискнул.
— Крепки ли стены Белого Города?
— Достаточно, — Акеми подобралась, взгляд ее стал цепким, внимательным.Ее визави ухмыльнулся, удовлетворенный тем, что его поняли, и скучным голосом стал рассказывать о красотах Предгорья, что за Лесом. Акеми слушала и запоминала.
— Их уводят в бараки на закате, — напоследок сообщил «представитель», поднимаясь. — Проверьте, всякое возможно.
— Благодарю, — искренне отозвалась девушка, извлекая из кошеля увесистую монету. В глазах собеседника вспыхнула самая настоящая обида.
— Госпожа! –он всплеснул руками. — Да я ж от чистого сердца!.. Да как вы можете?.. Да это ж…
— Не люблю ходить в должниках, — Акеми усмехнулась, оставляя монету на столе. — Повеселитесь за мой счет.
— Вот спасибо… — недовольно протянул скисший мужичок, пряча монету в рукаве. Но благодарил он пустоту — девушки рядом уже не было.
Что оставалось неизменным в Обществе Душ со времен его основания, так это монополия шинигами на добычу камня секки-секки, поглощающего реацу. Делалось это, во-первых, для защиты Сейретея — на постройку и дальнейшее поддержание стен камень требовался в немалых количествах, во-вторых, для безопасности самих проводников душ: попади патруль в кольцо из жрущего духовную энергию материала — и в распоряжении бойцов останется только дзандзюцу. Они даже шикаи активировать не смогут, потому что потеряют возможность позвать свои занпакто. Ни кидо, ни хакуда, ни шунпо не будут доступны, а это почти верная гибель. Поэтому коварный камень не должен был попадать ни в чьи руки — только к шинигами.
Кроме того, было еще и «в-третьих». Даже очень маленький амулетик из секки-секки надежно скрывал следы реацу, в то же время не лишая его владельца возможности пользоваться духовной энергией и всеми ее преимуществами. Камушка в орех величиной было достаточно, чтобы общий фон вокруг человека оставался ровным, но слишком мало, чтобы перекрыть доступ к собственной магии. Обладатель такого украшения мог с легкостью совершать самые неблаговидные поступки и оставаться в тени, абсолютно незаметный для тех, кто потом станет правонарушение расследовать. Этим-то и пользовались злоумышленники Общества душ. И именно поэтому незаконный оборот секки-секки в преступной среде приносил весьма внушительный доход. Шинигами боролись с несанкционированной добычей камня, но стоило накрыть одну нелегальную шахту и повязать ее хозяев, как возникала новая точка.
Было понятно, что «представитель» натравил частного следователя на конкурентов, и как только с подачи Акеми разгромят слитый прииск, неподалеку уже новая шайка организует следующий. Однако договор между семьей Кентадзи и Готей-13 имел пункт «сообщение сведений государственной важности вне зависимости от интересов клиента», и девушка не могла его игнорировать.
Она добралась до скалистых выступов в сумерках, засела на верхушке гигантской сосны метрах в двухстах от скрытого кустарником пролома и стала ждать. Когда темнота сгустилась до почти непроглядной, из-за утеса показалась процессия с факелами. В то же время на поверхность стали выползать тощие шатающиеся фигуры с тачками, наполненными битым камнем. Этого было достаточно, чтобы послать Сой Фон короткое сообщение: «Нелегальная шахта» — и точные координаты. В те недолгие минуты, что прошли между посланием и явлением второго отряда едва ли не полным составом, маленькая сережка в ухе Акеми вздрогнула, и девушка улыбнулась — вор, кто бы он ни был, проникший в ее домик, вернулся и на этот раз попался.
Второй отряд постигла редкостная удача. Неизвестный доброжелатель сообщил о нелегальной шахте секки-секки, да так подробно, что даже тупой лейтенант Омаэда не промахнулся бы. Что уж говорить о капитане! Всю ночь Сой Фон металась по отдаленным окраинам, вылавливая разбежавшихся в панике бандитов и собирая измученных рабов, выуженных из глубокого колодца. К утру у нее уже и результаты допросов имелись, и начальница Омницукидо сдержанно светилась от удовольствия. Для всех стало неожиданностью, что вскрылась не только незаконная добыча ценного ископаемого, но и противоправное похищение людей, обладающих реацу. Казалось бы, загони в шахту простые души, и пусть вкалывают там до полного изнеможения. Но хитрые преступники соорудили навороченную схему по привлечению рабочей силы. Недавно появившимся в этом мире, еще не опомнившимся бедолагам втирали сказочку о возможности заработать и загоняли в каменоломню, где добываемый материал блокировал их духовную энергию, а то и высасывал ее вовсе. На тех, кто не имеет реацу, не надо тратить пищу, и подлые «хозяева» ее не тратили. Зато возможность получить хоть малюсенькую дозу жизненно необходимой энергии заставляла несчастных раз за разом возвращаться в глухой колодец и махать там кайлом до посинения. Выходило, что людей подсаживали на реацу, как в Генсее подсаживают на наркотики глупую молодежь.
А реацу на «дозы» тянули из шинигами послабее, которых удавалось захватить при всяческих нештатных ситуациях. Например, патрулирует группа определенный квадрат, кто-то отбился, его цап! — и в схрон. Или подберут раненого бойца после сражения с пустыми. Или еще как выманят в какое-нибудь злачное место, где взять одинокого шинигами можно без лишней суеты и шума, все равно никто не «заметит» и в Сейретей не сообщит. И, что обиднее и противнее всего, выкачиванием реацу из ее носителей и консервированием для «подкормки» рабочих занимался отчисленный с четвертого курса студент, однажды прошедший летнюю практику в двенадцатом отряде. Его тоже взяли, и он-то и сдал дознавателям всех своих подельников, все пароли и явки в надежде выторговать себе послабление.
На собрании капитаны с интересом выслушали доклад Сой Фон. Кёраку даже перестал подпирать рукой щеку и приоткрыл рот, словно слушал захватывающий сценарий к детективному фильму. Когда нибантай-тайчо замолчала, Командор щелкнул челюстью, захлопывая рот, и несколько неуверенно проговорил:
— Э-э-э… Выношу вам благодарность! А также и вашему информатору. Вы его там отметьте как-нибудь… выходной, что ли, дайте.
— Это неизвестный доброжелатель, — с тяжким вздохом отозвалась Сой Фон, посмотрев на главнокомандующего так выразительно, что он мигом проникся и переключился на текущие вопросы.
Собрание закончилось, из толпы капитанов раздался визгливый голос Маюри, оповещавшего всех и каждого, что он никогда не разрабатывал подобной технологии, что это уникальное изобретение и что его создателя нужно срочно передать ему. Для выяснения деталей и дальнейших опытов над столь своеобразно работающим мозгом. Кёраку попытался отшутиться, но когда ученый буквально взял его за горло, молодой Командор посуровел лицом и рявкнул командирским рявом. У Куроцучи отпали все вопросы и возникли неотложные дела в отряде.
Бьякуя проводил убегающего коллегу задумчивым взглядом и опустил глаза. Он никогда не спешил уходить первым — не подобает потомственному аристократу торопиться, роняя лицо, и уж тем более толкаться у выхода. Да и спешить особо было некуда. В последние дни даже на службу он ходил неохотно — там его поджидал Ренджи. Лейтенант не спрашивал ни о чем, но каждый раз так вопросительно смотрел, что становилось неловко. Хвала ками, Абараю хотя бы доставало такта не напоминать про достопамятную попойку…
— Кучики-тайчо, — внезапное обращение застало Бьякую врасплох. Он насколько мог равнодушно поглядел на остановившуюся рядом Сой Фон, недоумевая, с чего бы ей к нему подходить. Она всегда его недолюбливала, и это было взаимно.
— Да?
— Я сегодня зайду к Акеми, вы ее предупредите, хорошо? Надо же мне поблагодарить ее, — капитан второго отряда как-то двусмысленно усмехнулась.
— Акеми в командировке, — Бьякуя едва заметно пожал плечами и собрался уходить.
Но не ушел. Споткнулся об удивление коллеги, нахмурился, наблюдая за сменой выражений на ее лице — от легкого недоверия до подозрительного прищура.
— Ну-ну, — нехорошим тоном протянула она. Резко развернулась и двинулась к выходу, оставив Бьякую в немом шоке.
Еще больше она его потрясла, вернувшись с полпути и вскинув на него откровенно презрительный взгляд.
— Ну ты и дурак, Кучики! — прошипела Сой Фон. И пока оскорбленный дайме подбирал челюсть, продолжила: — Это я тебе не как сослуживец, а как подруга твоей жены говорю! Вот о ком бы никогда не подумала, так это о тебе. Как ты можешь?..
Видимо, не найдя подходящих слов и не ожидая от Бьякуи ответа, капитан безнадежно махнула рукой и ушла, бормоча себе под нос гадости обо всем мужском роде. Бьякуя растерянно проводил ее глазами.
Его рабочий день прошел очень спокойно, если не считать того, что пришлось выделить пол-отряда на зачистку вчерашней подпольной шахты от отирающихся поблизости уголовников. Ренджи появился в кабинете буквально пару раз, взбудораженный и словно пустыми покусанный. Бодро отчитался о том, что пойманы еще четверо преступников, освобождены пятнадцать рядовых шинигами, Котецу-тайчо сбилась с ног и в бараках четвертого отряда уже не хватает мест, потому что измочаленных рабочих ночью за каким-то меносом доставили в Сейретей — и снова унесся по делам, оставив Бьякую наедине с его мыслями. Кучики механически заполнял отчеты, проверял сметы, откладывал то, что, по его мнению, не сходилось, подписывал соответствующие — и думал совершенно о другом.
Акеми уже вернулась, это следовало из слов Сой Фон. И даже успела поработать на благо Общества Душ. И где она тогда? Может быть, не хочет возвращаться в дом к неверному мужу? Решила предоставить его самому себе, не желает наблюдать за его глупыми попытками ухватить за хвост свою ушедшую юность, вернуть ускользнувшую любовь? Ее можно понять. Но, менос возьми, это же скандал! Причем такой, что не замнёшь и не скроешь.
Больше огласки, больше скандала, больше выяснения отношений с Советом клана и родней Акеми Бьякую огорчало то, что девушка на него всерьез обижена. О, причина у нее была самая веская! И, помимо собственного уныния, Бьякуя переживал еще и глубокое неудовольствие от своего поведения, от неосмотрительного пренебрежения чувствами жены.
В его душе смешались недовольство собой, боль разрушенных надежд, безвыходность ситуации, в которую он сам себя завел. Хисана вспомнила его — почти вспомнила, у нее возникли лишь смутные образы и обрывки воспоминаний, — но не приняла. Даже после того, как она признала, что была его женой, чувства ее не ожили, и теперь, анализируя и свой первый брак, и отзывы других о нем, Бьякуя начал сомневаться, а любила ли она его? Она обратилась к нему, как раньше — Бьякуя-сама, однако продолжала твердить, что ее зовут Ямагути Хосими и она верна своему мужу. Что бы ни вообразил себе капитан шестого отряда, не считаться с желаниями и чувствами этой женщины он больше не мог.
Но пойти к Акеми, повиниться и зажить как прежде, означало отнестись к княгине Кучики так, будто она — только замена, к которой прибегают, когда не получили то, что хотели. Подобное отношение станет еще одним оскорблением, а Бьякуя этого не хотел. Слишком дорожил он той легкостью, которую принесла Акеми в его жизнь, слишком ценил ее веселье, которым она заражала и его самого.