Ньют взглянул на саламандру, прикорнувшую в ладонях. Почему-то у него было ощущение, что она тоже должна оказаться там, на острове. Поэтому, когда невидимая преграда исчезла, Ньют осторожно влез в лодку вместе с ней, пропустил Гриндевальда и, уложив саламандру на своё влажное от тумана пальто, взялся за вёсла. Ручки были гладкими, словно их касались бесчисленные ладони, и ниже, до самых лопастей, шла прихотливая резьба — узоры, в которых сплетались воедино тонкие изображения Древа, трилистники, трискели [5], птицы и змеи. Пока Ньют рассматривал узоры, едва касаясь пальцами, Гриндевальд не торопил. Наверное, он всё-таки понимал.
Ньют ухватился покрепче и налёг на вёсла. Приноровился не сразу, лодку то и дело заносило вбок, но потом он смог выровняться, и нос лодки, такой же резной, как и вёсла, теперь указывал прямо на остров. Тихие всплески были единственными звуками в торжественной тишине.
Гриндевальд развернулся на сидении, чтобы тоже увидеть остров, и Ньют стал рассматривать затылок, гадая, что же делать, когда копьё окажется в итоге не в тех руках. Он ещё не переставал надеяться, что его не существует, но сомнения пропадали с каждым приключением в потусторонней Таре и теперь практически истаяли. Вот он, Ньют, с четырьмя нарушенными гейсами, а вот Мировое Древо перед его глазами, убранное в лозы омелы, как в праздничное одеяние.
Гриндевальд обернулся, и Ньют потупился.
— Я знаю, о чём ты думаешь, — услышал он. — Никаких фокусов.
Ньют лишь крепче сжал ручки вёсел.
Наконец, лодка села на мель невдалеке от берега. Волк уже поджидал их, и энергично отряхивался, попутно окатив Ньюта и Гриндевальда мелкими брызгами. Авгурей сел на дерево, заинтересованно поглядывая на белые ягоды омелы, а саламандра, спущенная на песок, вспыхнула ярче и устремилась к древесным корням. Ньют сделал несколько шагов к Древу и остановился у ручейка, опустил руки в воду.
Она оказалась ледяной, но Ньют упрямо держал ладони в потоке. Он опасался, что вода покраснеет так же, как у Гриндевальда, но та оставалась прозрачной.
— Я ведь убивал, — тихо сказал Ньют, обращаясь сам не зная к кому. — Я убивал на войне. Не надо делать из меня исключения.
Он посмотрел вверх, на ветви дуба. Они раскинулись так широко, что закрывали почти целиком пасмурное сумрачное небо. Потом опустил взгляд обратно на поток: вода приобрела явственно красноватый оттенок, и Ньют, вздохнув, вынул из ручья ладони, омыл лицо. С пальцев стекали красные капли.
Гриндевальд тем временем уже ощупывал корни Мирового Древа, и Ньют понадеялся, что тот ничего не заметил.
— Копьё определённо спрятано где-то здесь, мне было видение, — бросил Гриндевальд, едва повернув голову. — Но я не могу понять где…
Ньют не стал помогать ему и медленно пошёл вокруг Древа; волк лез ему под руку, уже совсем как собака, и Ньют рассеянно поглаживал жёсткую шерсть. Кора Древа была испещрена многочисленными царапинами, кое-где встречались надписи огамом, но они не выглядели нанесёнными рукой человека. Казалось, они были там с самого начала, родились вместе с Древом ещё до прибытия туатов на Зелёный остров, как и тёмные огневые отметины, словно Древа коснулось пламя жестокой битвы. Ньют представил, как Древо, ещё не спрятанное от посторонних глаз, вольно стоит посреди Коннахта — последний свидетель кровавой войны между туатами и фоморами. Проведя пальцами по коре, Ньют ненароком коснулся наконечника копья — похоже, оно прошло по касательной, застряв в коре, и наконечник оставался острым, будто и не было этих тысяч лет.
Ньют слизнул кровь с порезанного пальца. Что-то внутри подсказало: это их копьё, туатов.
Кора расступилась, словно под воздействием заклинания, и наконечник копья с обломанным у основания древком упал в подставленную ладонь Ньюта. Тот спрятал его в петле для палочки, быстро запахнув пальто.
— Скамандер! — позвал Гриндевальд. По его голосу Ньют понял, что он раздражён. — Почему я тебя не вижу?
— Извините.
Ньют обошёл Древо, возвращаясь, и прощально, с благодарностью коснулся шероховатой коры. Гриндевальд в раздумьях водил по губам пальцем.
— Тебе оно должно показать, — обратился он к Ньюту, и кончик его палочки упёрся Ньюту в грудь. — Наверняка есть какая-то легенда или слухи о том, где именно спрятано копьё. Вспоминай.
Ньют не имел ни малейшего понятия, но послушно уставился на Древо. Он смотрел на него и чувствовал только холод, сковавший ноги, которые Ньют промочил, когда тащил лодку к берегу. Не обращая внимания на Гриндевальда, Ньют деловито разулся, скинул влажные носки и поджал пальцы ног, пропуская через них холодный песок.
Странно, но чуть глубже песок был теплее.
Ньют опустился на него, уперевшись коленями, погрузил руки и ощутил жар, шедший словно из-под земли. Саламандра незаметно подкралась к ладоням, нырнула в образовавшуюся ямку, и Ньют отступил по наитию, продолжая наблюдать за движениями её лапок.
Ничего не произошло. Саламандра улеглась в песке, свернувшись; её хвост лёг на лапы, и она закрыла глаза. Ньют отвернулся и хотел было сказать Гриндевальду, что он ничего не знает, но тут вдруг жар опалил его спину, рёв пламени ударил по ушам, и Ньют упал — больше от неожиданности, чем от боли. Перекатился на спину, чтобы сбить огонь, и поражённо вскрикнул.
Огромный костёр пылал, вырастая из песка, и саламандра купалась в нём, греясь и издавая звуки, схожие с довольным мурлыканьем кошки. Искры взлетали в небо, едва не касаясь кроны Древа, и Гриндевальд с восхищением взирал на костёр, уперев руки в бока.
— Что теперь? — азартно вопросил он, и Ньют с трудом расслышал вопрос из-за треска пламени. Он начал напряжённо размышлять, и на ум непрошенно пришли строки из старого предания. Ньют закрыл глаза, мысленно открывая толстый фолиант, с благоговением перелистывая пожелтевшие страницы. Плечо ощутило фантомное объятие — то ли мама, то ли Тесей.
— И спросил привратник Самилданаха… — проговорил Ньют тихо, — «Каким ремеслом ты владеешь? Ибо не знающий ремесло не может войти в Тару».
Он помолчал, вспоминая длинные перечисления ремёсел, которыми владел Луг. Ньют же не знал, что сказать. Кто он? Что он умеет?
Авгурий пролетел над самой головой, едва её не коснувшись, и сел на толстую ветку. Ньют встретился с ним взглядом.
— Я… — неуверенно начал Ньют, — ну предположим, специалист по волшебным тварям. А ещё звериный лекарь. Есть ли в Таре человек, искусный в этих ремеслах?
Он прошёл мимо Гриндевальда, остановился перед Древом и услышал громкий натужный скрип — так скрипит деревянный дом под жестокими порывами ветра. Прямо перед Ньютом ствол пошёл трещиной, разделившей дерево на две части, яркий свет хлынул оттуда, ударив в глаза, и Ньют, зажмурясь, просунул руку в трещину. Рука коснулась древка.
Копьё поддалось, легло в руку, но Мировое Древо затягивало внутрь, как манящими чарами, и Ньют, шагнув прямо в ствол, неожиданно оказался по другую сторону. Свет померк, но пятна продолжали плясать перед глазами, и Ньют пытался проморгаться, чтобы рассмотреть вытащенное им копьё. Оно выглядело прозаично: грубое, с простым орнаментом, так что Ньюта больше заинтересовала местность вокруг, которая напоминала остров лишь отчасти. Песок отодвинулся ближе к берегу, а стоял Ньют на зелёной густой траве, какая бывает только в разгар лета. Увиденное было похоже на неточную копию другой части острова, даже саламандра так же кувыркалась в костре. Это была истинная Тара, упрятанная на третьем уровне реальности. От такого колдовства голова шла кругом.
— Надо же, повезло. — Ньют издал нервный смешок, сжав копьё. — Так легко… По сюжету предания требовалось бы ещё выиграть в фидхелл [6].
Он коснулся лица, потерев глаза, в которых ещё плясали световые пятна.
— Акцио копьё!
Ньют схватился за древко второй рукой, удерживая артефакт в пальцах. Это было лишним: копьё и не думало отзываться на заклинание.
Гриндевальд тоже прошёл сквозь трещину, протянул руку:
— Отдай его мне.
Ньют безотчётно прижал копьё к груди.
— Нет.
— Лучше сделай это добровольно. Не хочу применять силу лишний раз, но я могу. Я могу принудить тебя.
Ньют с отчаянием осмотрелся: спасённые им звери были слишком далеко, никто не поможет.
Это его с Гриндевальдом битва.
Ньют продолжал упрямо прижимать к себе копьё, и лицо Гриндевальда посуровело. Палочка в его руках выписала петлю в воздухе, и Ньют с воплем выронил копьё: пальцы словно горели огнём, он видел его воочию — красное пламя окутывало руки до локтей. Боль была невыносимая, Ньют упал на песок, и тогда пламя наконец пропало. Руки выглядели совершенно обычно, и Ньют загребал холодный песок дрожащими пальцами.
В горле замер длинный крик, вышедший натужным хрипом. Кажется, он сорвал голос.
— Не нужно вставать на моём пути, — произнёс Гриндевальд. Он склонился, осторожно взял копьё за древко. — Я же предупреждал.
Ньют сделал глубокий вдох, смотря снизу вверх на ненавистное лицо. Приподнялся, откинул полу пальто, и вынутый из Древа обломок копья туатов вонзился в ногу Гриндевальду. Тот зарычал, стряхнул с ноги Ньюта, ударив носком сапога по лицу. Ньют вторично врезался лицом в песок, ощутив привкус крови на губах.
Копьё лежало рядом с ним, выроненное. Ньют потянулся за ним…
— Ну нет, — раздалось сверху, полыхнула синяя вспышка, и Ньют быстро откатился в сторону, поднялся, скинув с себя пальто. Песок в месте удара заклинания почернел, пошёл буграми и заскользил под голыми стопами.
Копьё Луга теперь лежало на равном расстоянии от Ньюта и Гриндевальда, и они кружили подле, выжидая. Ухмылка Гриндевальда была почти звериной, и Ньют с удовлетворением отметил, что теперь он припадал на одну ногу.
— У тебя нет палочки! — выкрикнул Гриндевальд. — И из оружия только старый ржавый обломок копья. На что ты надеешься?
— Это оружие моего народа! — хрипло рявкнул Ньют и откашлялся. — А вы… вы позабыли свои корни, охотитесь за чужими артефактами, которые никогда не будут вам принадлежать, потому что вы не знаете себя. Да, не знаете!
Он безотчётно кинулся вперёд, уклонился от невербального заклинания и повалил Гриндевальда, палочка выпала из его руки, и Ньют быстро оттолкнул её подальше. Наконечник копья замер, занесённый.
Гриндевальд рассмеялся в лицо Ньюту, и тот оторопел.
— Я не знаю? — переспросил Гриндевальд. — Я родом из Шварцвальда. Эти леса — колыбель всей немецкой магии! Я вырос на волшебных сказках братьев [7] и на Песни о Нибелунгах, и я понимал — всегда! — что каждое слово в них правда. Ты же два дня назад не смог бы сказать, кто ты на самом деле!
— Вообще-то… — горячо начал Ньют, но Гриндевальд воспользовался его замешательством и скинул с себя. Ньют тяжело встал, тронул щёку и с удивлением увидел кровь на тыльной стороне ладони. Падая, он напоролся на камень.
— Я был не прав, что не верил матери! — воскликнул Ньют, пытаясь подобраться поближе к копью. — Но теперь осознал свою ошибку и защищу его от чужаков вроде вас. Я из Туата де Дананн, и оно принадлежит мне по праву.
Впервые он смог произнести это вслух, и в воздухе что-то изменилось: костёр полыхнул ярче, Мировое Древо дрогнуло и остров вместе с ним. Гриндевальд неожиданно схватился за пророческий глаз, застонал. Его лицо задёргалось в болезненной гримасе, и когда Гриндевальд отнял руку от глаза, тот оказался затянут мутной плёнкой.
Ньют смотрел на это в безмолвном изумлении, но тут его озарило.
— Фоморы, — пробормотал он.
— Что, Скамандер? — зло переспросил Гриндевальд, ощупывая глаз.
— Противники туатов — фоморы. В легендах они часто описываются как одноногие и одноглазые существа. — Ньюта разобрал смех. — Так что вы, мистер Гриндевальд, кажется, временно стали фомором.
Тот, похоже, на мгновение потерял дар речи, и Ньют быстро поднял с песка оброненную палочку. Гриндевальд тут же вынул вторую — родную палочку Ньюта.
Они одновременно вскинули руки.
— Экспеллиармус! Редукто!
Гриндевальд безмолвно отразил заклинания, а потом резанул палочкой по воздуху, и песок вокруг Ньюта поднялся, обхватил руки и ступни. Подойдя ближе, Гриндевальд стёр кровь с щеки Ньюта, забрал свою палочку.
— Чтобы она слушалась, нужно вперёд победить владельца, — заметил он. Вырвал из второй руки обломок копья и, размахнувшись, бросил его в озеро. Ньют беспомощно смотрел, как расходятся круги на воде.
— Ты проиграл, — констатировал Гриндевальд, неторопливо поднимая копьё Луга. Он огладил пальцами древко. — Что дальше? Как теперь вернуться в наш мир?
Он запрокинул голову, осматривая небо, будто ждал, что за ними кто-то прилетит. Но небо было чисто, лишь спасённая ими сова сделала круг над озером, прежде чем снова сесть на дуб. Её огромные жёлтые глаза пристально взглянули на Ньюта.
— Нет, — произнёс он с трудом, — ещё не всё.
Гриндевальд щёлкнул пальцами, и Ньют опустился на песок, потёр освобождённые запястья. Даже не поднимая головы, он видел, что костёр начал пылать жарче, и языки пламени взлетали в небо, начавшее резко темнеть. Время, остановленное накануне Самайна невидимой рукой, снова пошло.
Гриндевальд стоял молча, смотря на костёр, и зрение Ньюта будто помутилось: он видел теперь не Гриндевальда, а почему-то себя, свой затылок, свои плечи. Гриндевальд обернулся, и ухмылка на его лице была ухмылкой Ньюта.
Рассудок начал уплывать, Ньют цеплялся за него в отчаянии, но вдруг понял, что просто не помнит, почему должен сопротивляться. Здесь был теперь только лишь он сам и его тёмная сторона, которая выиграла в этой битве и которой нужно поддаться. В этом не было смысла; ничего не имело смысла, кроме древней магии.
Ньют очарованно взирал на то, как Гриндевальд подходит к нему — но видел почему-то своё отражение. Неприятное, недоброе отражение.
Он моргнул. Морок пропал, и Гриндевальд сказал — не своим голосом, будто по наитию:
— Настал ли час, когда можем мы соединиться?
— Не было у нас уговора, — ответил Ньют — словами, ему не принадлежавшими.
— Иди без уговора, — проговорил Гриндевальд.
Потому что только это он и мог сказать по сценарию, не им написанному, но который приходилось играть как актёру — роль в пьесе. Ньют знал все эти реплики, потому что с младых лет читал предания родных земель и не мог ни с чем перепутать «Битву при Маг Туиред».
Но всё перепуталось в персонажах, всё перепуталось в сюжете, и реплики эти звучали там, где им было не место. Однако пришлось принять это как данность, потому что Ньют не мог поступить иначе, его тело ему уже не подчинялось. Он опустил вскинутые в защитном жесте руки, и Гриндевальд этим воспользовался: потянув к себе, жадно целовал его, кусал шею. Ньют отрешённо, будто со стороны наблюдал, не сопротивляясь. Внутри кричала та его часть, которую древняя магия не смогла подавить, но на бунт она была неспособна, и потому Ньют прикрыл глаза и заставил себя забыть о том, кто он, о том, кто такой Геллерт Гриндевальд.
Он открыл глаза, совершенно успокоенный, и позволил раздеть себя и развести себе ноги.
Воздух вокруг дрожал от магии, костёр рядом пылал, и в свете этого костра глаза Гриндевальда казались совсем безумными. Ньют знал, что он тоже находится под воздействием колдовства.
Гриндевальд, уже наполовину раздетый, прижал палочку к животу Ньюта, пробормотал заклинание. Потом ещё одно произнёс над рукой, и та даже на вид стала скользкой. Он провёл ладонью по своему члену.
Вдруг Гриндевальд замер, и его зрячий глаз, блеснувший совсем рядом, показался Ньюту более осмысленным.
— Расскажи мне, — попросил Гриндевальд свистящим шёпотом, — как тебя ласкает Альбус.
Ньют вздрогнул. Реальность вернулась к нему и ужаснула, и он, резким движением оттолкнув Гриндевальда, прижал к себе колени.
— Спокойно, — сказал тот. — Спокойно…
Гриндевальд стал медленно приближаться, не вставая в полный рост; повёл плечами, скидывая с себя рубашку. Теперь он тоже был полностью обнажённым, очень бледным, и его совершенно белые волосы выглядели неестественно в этом густом сумраке, разрезаемом лишь светом костра. Ньют пошарил ладонью по земле, но не смог не то что найти палочку — даже одежда была неизвестно где.