Об этом Каттен и заговорил первым делом, когда вернулся и втащил Ламберта на кровать, прислонив, как тряпичную куклу, к стене.
— Сир Ламберт, — сказал он, безнадёжно вздыхая и булькая чем-то из тёмной бутыли, — никогда, ни-ко-гда не врывайтесь к магу без его или её на то разрешения. Вежливо постучали, дождались какого угодно отклика и медленно, без резких движений вошли. Даже если он или она заняли вашу собственную спальню. Я-то целитель, я такой клятвой связан, что даже защищаясь стараюсь никого лишнего не убить. А та же Фрида без раздумий влепит в вас ледяное копьё.
Он подошёл с чашкой в руках к Ламберту и, придерживая его голову, влил в рот огненную жидкость, в которой несложно было опознать «Пламя глубин». Ламберт раскашлялся и, хвала Девяти, смог наконец просипеть:
— И что это было?
— Гномский самогон, — усмехнулся Каттен. — Только не спрашивайте, из чего они его гонят. Не знаю и, пожалуй, не хочу знать. Для обработки ран и инструмента, для компрессов и настоев подходит идеально, а сырьё пусть остаётся тайной.
— Пойло я узнал, — голос слушался уже лучше, и даже голову удалось пристроить поудобнее. — Я про ваше колдовство.
Целитель глянул на него с таким удивлением, словно Ламберт руками полез в общее блюдо на праздничном столе.
— Обычное хирургическое заклинание для обездвиживания раненых, которым требуется срочная операция, — сказал Каттен. Он с вожделением поглядел на бутыль, но опять вздохнул и убрал её в шкафик на стене. — Как прикажете вырезать зазубренную стрелу из того, кто извивается и рвётся из рук? Того гляди либо наконечником, либо ланцетом повредишь жизненно важный орган, а так шарахнешь обездвижкой и режешь спокойно.
— И даже рот затыкать не надо, — буркнул Ламберт, пробуя потихоньку шевелить пальцами.
— Да Девятеро с вами, а обезболивающее-то на что? Действует, правда, недолго, — признал Каттен, — и после него всё болит гораздо сильнее, так что народ поопытнее обычно просит: «Не надо, я так потерплю». Но молодые сплошь и рядом игл и ланцетов боятся сильнее, чем топоров и арбалетов, вот и… режешь и шьёшь их без боли, а потом они получают откатом… — Вместо бутыли он вытащил какую-то коробочку, достал из неё отрезок толстой соломины и аккуратно поджёг кончик от головни в камине. По тесной комнате поплыл сладковатый дымок, Каттен сперва потянул его носом, потом сунул второй конец соломины в рот. — И нечего на меня так смотреть, — буркнул он. — Испортили мне романтический вечер. Пить мне нельзя, а то я не удержусь и вас употреблю вместо сбежавшей подружки, а расслабиться как-то нужно.
Он подбросил ещё дров, они тут же занялись от ярко рдеющих углей, а Каттен развалился на кровати рядом с Ламбертом, подсунув под спину и плечи подушку. На нём всё так же был один плащ на голое тело — всё тот же, не новый и не особенно тёплый, потому что присланные по приказу Ламберта подбитую волчьим мехом куртку и енотовую шапку с полосатым хвостиком он не глядя вернул с тем же посыльным. «Заработаю и сам куплю», — сказал упрямый дурак. Так и мёрз, надо думать, в плащике из тонкого, совсем не зимнего сукна.
— Болотник, что ли? — хмуро спросил Ламберт, поневоле вдыхая отчётливо пахнущий мёдом и какими-то ягодами дым.
— В основном, да. Не беспокойтесь, болотник на самом деле вредит здоровью не больше, чем ложечка ликёра в мороженном.
— Да уж.
— Серьёзно. Главная его опасность — к нему слишком легко привыкнуть. Всё равно что возить в тележке здорового — этак он ходить разучится. А с болотником перед сном легко отучиться засыпать самостоятельно. Так что я стараюсь не злоупотреблять.
Они помолчали, пока Каттен курил свою отраву, а Ламберт упрямо растирал одну непослушную вялую руку другой и наоборот.
— А теперь вы мне скажите, что это было, — потребовал Каттен, бросив остаток обгоревшей соломинки в камин. Каморка у него была крошечная, ему даже вставать толком не пришлось — только потянуться к огню. — Врываетесь, пугаете добрых людей… Женщиной этой ни вы, ни ваши братья никогда не интересовались, я у вас её не отбивал. Или вы с чего-то решили, будто я должен хранить вам верность? Простите, не вижу причин. — Он повертел перед собой узкие нервные руки, глядя то на тыльные стороны кистей, то на ладони. — Браслетов ваших я не ношу, кольца тоже не ваши, так в чём дело, сир Ламберт?
— А наденете? — как-то само собой вырвалось у Ламберта, заворожённо следившего за бликами на двух дешёвеньких с виду колечках. — Моё кольцо?
— Чтобы вы мне уже на законных основаниях устраивали сцены ревности? Сот меня упаси. Вы же сами совершенно не способны удовлетворить ни женщину, ни мужчину, а в качестве вашего фаворита я даже самостоятельно позаботиться о своём удовольствии не смогу. Я имею в виду, найти кого-то по своему вкусу, а не с собственной рукой общаться, — насмешливо уточнил он.
— Неужели приходилось? — ядовито спросил Ламберт, задетый этим «вы совершенно не способны».
— Иногда бывает лень кого-то искать, — пожал плечами Каттен. — Иногда… обстоятельства не способствуют. А зачем партнёр вам, я вообще не понимаю. Вы же зациклены на собственных ощущениях. До того, кто под вами, вам вообще дела нет. Не проще ли самому сделать так, как нравится, чем использовать для этого равнодушную куклу?
— Что ж вы спали со мной две недели подряд?
— Мне показалось, вы не безнадёжны, — чуть помедлив и без особой охоты ответил Каттен. — Увы, только показалось. Вы как хороший фермер, сир Ламберт. Вы всерьёз, без притворства, заботитесь о том, чтобы ваша скотина была жива и по возможности здорова. Ну, и сыта тоже — по возможности. А что она при этом чувствует… Вот ещё глупости какие, кому это интересно?
— Да-да, — проворчал Ламберт, в глубине души признавая, что рыжий котяра в чём-то прав, — а вы не скот, вы кот. Посидел на коленях, отогрел лапки, спрыгнул и пошёл, задрав хвост.
— Да уж не пёс точно, — усмехнулся тот этак… непристойно. — Руки отродясь никому не лизал.
— Жопы тоже, я помню. Только кое-что другое.
— А попробуйте сами хоть разок полизать кое-что другое, — Каттен ухмыльнулся совсем уж блудливо. — Чтобы хоть раз в жизни понять, что это такое — когда кто-то вашими стараниями забывает собственное имя. А не прикидывает очерёдность дел назавтра, пока вы пыхтите ему или ей в ухо.
========== Часть 14 ==========
— А маг действительно может заставить человека поступить так, как нужно ему?
Началось с того, что сира Симона попросила Ламберта размяться с нею немножко, а то форму теряет без настоящего дела. Ламберту так и хотелось предложить ей такое настоящее дело — настоящее некуда, но он сдержался. Понятно же, что наёмница на контракте в общую свалку ввяжется только в том случае, когда орки начнут штурмовать замок (чего, хвала Девяти, лет двести с лишним не случалось). Но размяться с незнакомым напарником вместо давно привычных братьев и помощников? Почему бы и нет?
Вышло… занятно. Ламберт слышал о мастерах биться двумя клинками, но вживую с такими не сталкивался. Генриху тоже стало интересно, и он подкатился к сире Симоне с просьбой поучить его держать в левой руке нож вместо щита.
— Щит на самом деле лучше, — сказала она, морщась и потирая плечо, куда ей от души прилетело хоть и деревянным мечом, зато умелой рукой. — Это так… либо покрасоваться, либо если без щита останешься.
Племянник возразил, что без щита остаться — раз плюнуть, особенно если у орка в лапищах не ятаган, а кистень.
— А чем тебе нож против кистеня-то поможет? — хмыкнула наёмница. — Ну, ладно, могу поучить, если отец позволит.
Пока что она взялась показать какой-то подлый, исподтишка, удар ножом с левой руки, пока для видимости атакуешь правой с мечом, а Фрида наколдовала кусок льда, завернула его в платок и подала Ламберту, потому что правый глаз у него начал заплывать. По-хорошему, следовало бы пойти к целителю, но рядом стояла магесса, а собравшийся народ пялился на баронского сына и наёмницу и вряд ли бы заметил даже прилёт дракона. Тут-то Ламберт и спросил, может ли маг заставить человека поступить так, как нужно ему.
— Менталисты, собственно, только этим и занимаются, — легко ответила Фрида. — Другое дело, что мало их, и шифруются они обычно почище некромантов. А уж дерут за свои услуги столько… Если хочешь, чтобы дядюшка на тебя переписал наследство, а не кузине его оставил, которая десять лет за ним ходила, половину этого наследства отдать придётся. А если захочешь глупого колдуна с носом оставить, то совесть так загрызёт, что своими руками сладишь затяжную петельку и покаянное письмо оставишь, оговорил-де кузину перед дядюшкой, чистую голубицу, и жить теперь с этим не можешь. Молишь Девятерых, чтобы дали в следующем перерождении искупить нынешние грехи, деньги же делишь поровну между голубицей и мудрым старцем, укорившим грешника и пробудившим в нём совесть.
Ламберт зябко повёл плечами, хотя в подвале, куда набилась целая толпа, было, в общем, совсем не холодно. Душновато даже.
— Работа очень тонкая, — неторопливо продолжила магичка, — делаться должна неспешно, потому что меняться человек должен постепенно, чтобы никому и в голову не пришло, будто его менталист окучивает. А с чего такие вопросы, сир Ламберт? Потому что ваш брат выгнал старую дуру, которая всем здесь уже до смерти надоела, хотя ещё год назад как-то терпел её? Ну так, сами видели, даже Елену можно вывести из себя, а у супруги вашей терпения заметно побольше, чем у господина барона.
Ламберт подумал, что будь он сам на месте Елены, Аделаида не замок бы освещала роскошным фонарём под глазом (какой у него как раз намечается, кстати), а лежала бы в лубках.
— Да Георга, похоже, ещё в Озёрном довели, — сказал он. — Вот он и сорвался: приехал домой, а здесь такая же… тётушка. А чары… подчиняющие, или как это назвать, не всякий маг может наложить?
— Ох, — вздохнула Фрида, — вроде мы ничего особо не скрываем, а если и любим прихвастнуть, так исключительно в рамках своей школы. А нас всё равно подозревают в каких-то совершенно немыслимых вещах! Стихийница я, сир Ламберт, тупая боёвка. Вон хоть Феликса спросите, кому и что я могу внушить. Ну, то есть, внушить-то я могу, ещё как, но для этого мне надо либо ледышкой в пять фунтов весом об стену шмякнуть, либо заставить мост обледенеть на всю длину разом. Очень, говорят, внушительно получается. Но мозголом из меня, как из деревенского кузнеца ювелир.
— Да не про вас я! — сказал Ламберт с досадой. Слишком громко сказал, но никто даже не оглянулся, потому что ещё несколько человек, похватав деревяшки подходящего размера ринулись разучивать новый приём, а остальные с интересом следили за тем, что у них получается.
— А про кого? Про… Сот Трижды Мудрейшая, это вы Феликса подозреваете, что ли? — развеселилась она. — В привороте, да?
Она по-девчоночьи прыснула и зажала себе рот рукой. Несколько минут под недовольным взглядом Ламберта она тряслась от придушенного смеха, потом справилась с собой и сказала, изо всех сил стараясь выглядеть серьёзно:
— Ох, сир Ламберт, даже жалко мне вас, честное слово. Ну, неужели вот никогда и никто вами не интересовался просто как мужиком? Понятно, что для здешних девушек вы неизбежная неприятность вроде осота на грядках: его выпалываешь, выпалываешь, выпалываешь, а он всё лезет да лезет, и никуда от этого не денешься, будешь полоть и полоть. В смысле, ложиться и расставлять коленки. — Ламберт нахмурился: опять его тыкали носом в его «вы неспособны…», и опять маг, даром что женского пола. Они все наглые такие? И совершенно бесстыжие? — Или вы их просто нагнуться заставляете? — безмятежно продолжала Фрида. — Подол на голову, сунул, кончил, вытащил — свободна? Хотя нет, раз у вас всего одна дочка, стало быть, сперва вытащил, потом кончил. Шлюхи вас должны нежно любить, я думаю. Просто и быстро — мечта, а не клиент. И даже боль причинять не хотите, чтобы заставить хоть от боли стонать и извиваться. Ни одного синяка у Елены не видела, — пояснила она свою осведомлённость. — А у скотов, которые удовольствие причинять не могут и не любят, а боль — весьма и весьма, даже с законной супругой обязательно что-нибудь эдакое прорвётся.
— Да вам-то что за дело? — разозлился Ламберт. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь всё же их услышал. Стояли они, конечно, в приличном таком отдалении, и гомон стоял в гулком подвале, и азартные выкрики раздавались, но всё-таки… И просто ему не нравилось, куда свернул их с чародейкой разговор.
— Да никакого, конечно, — заверила Фрида. — Ваше с Еленой дело, что у вас и как. А по поводу Феликса… Да, целители привычны работать с очень тонкими магическими потоками и обычно очень неплохо разбираются в людях. Но самый обыкновенный, во всех отношениях средний целитель должен знать такую кучу вещей… Строение тела, работа различных органов, их особенности — отдельно у мужчин, отдельно у женщин, у младенцев, у подростков, у эльфов, у гномов… Лекарственные травы. Ядовитые травы. Животные яды. Их применение в лечении. Обработка инструментов. Уже головой мотаете? А я ещё и половины не назвала. И куда, по-вашему, там ещё впихивать ментальную магию? И как отрабатывать заклятия, когда раненых надо выхаживать, а резерв маны очень даже конечен и при общем переутомлении паршиво восстанавливается? Нет, сир Ламберт, Феликс Каттен обычный полковой костоправ с весьма средними способностями. Ну, или так ловко скрывает свои настоящие таланты, что я немею от восхищения.
— Неплохо бы, — буркнул Ламберт.
— Что? — не поняла она. — А, онеметь… Ну, так сами же спросили. В общем, всё очень просто, сир. До сих пор вам пытались строить глазки исключительно засидевшиеся в девках бесприданницы, согласные на любого мужа, даже безземельного и весьма небогатого. А тут явился блудливый котяра, любитель всяческих земных удовольствий от «вкусно пожрать» до «страстно потрахаться», и начал вокруг вас виться и тереться с громким мурлыканьем. И кто б тут устоял? Никакой магии для этого не надо.
— Сир Георг, я бы хотела, если позволите, пригласить летом мастера, чтобы переложить заново камин. — Наверное, следовало сначала посоветоваться с супругом, но его опять не было в замке, да и решать будет всё равно его старший брат. — Он начал трескаться, как я понимаю, ещё до моего приезда, — пояснила Елена, потому что барон посмотрел на неё этак… озадаченно. — Но я вместе с дровами жгу уголь, хоть и паршивенький, а старым потрескавшимся камням это совсем не полезно. Боюсь, добью я бедный камин к весне. И разумеется, я сама оплачу и работу, и материал. И да, сразу говорю, мастер будет гномом. Вы не настолько их не любите, надеюсь, чтобы даже в замок не пускать? Даже для работы?
Сир Георг потряс головой, видимо, укладывая в ней услышанное.
— Согласен, — сказал он. — И на гномов, и на новый камин. Даже, возможно, раз уж вы кого-то из них пригласите, поручу и кухонную плиту переложить.
— Георг! — сказала старая баронесса шокированно. — Гномы — в нашем замке?
— Были бы у меня на это деньги, матушка, — сказал он, кривенько усмехаясь, — я бы их нанял весь замок перестроить. Или хотя бы новый форт у Нижних Бродов. Или хоть стену вдоль Гремучей вместо частокола, который всё равно сожгут.
— Стена — это, думаю, реально, — заметила Елена. — Только рассрочку не просите, проценты будут грабительские.
— Выстроенная гномами каменная стена почти в две лиги длиной и высотой хотя бы в три-четыре сажени?
— А вы посчитайте убытки от орочьих налётов и представьте себе, за какой срок окупится такое строительство, если налётов не будет.
Он действительно задумался, рассеянно чертя вилкой по пустой тарелке (да, все обитатели замка ели и не жаловались, даже Дианора; это только Елена нос воротила, избалованная хорошим поваром).
— Камень ниоткуда возить не надо, его там прямо на месте можно брать, — продолжила Елена. — То есть, расходы на материал будут минимальными… Ох, простите, если лезу не в своё дело, но так ведь невозможно жить, в самом деле: ваши люди растят урожай, разводят скотину, работают до изнеможения, а потом налетает стая саранчи и сжирает половину. Ещё и детей воруют! — Она сжала вилку в руке так, что на ладони отпечатались красные полосы. Больше всего её задели эти украденные дети: в конце концов, всё можно построить и вырастить заново, но если бы её Мелиссу вот так выдрали из рук и утащили куда-то в горы… И пусть даже там её будут растить, как свою, всё равно потерять ребёнка — это ужасно.