— А у вас дети есть, Фрида? — Елене было неловко обсуждать сиру Симону, следовавшую в арьергарде и разговора не слышавшую. — Извините, если это слишком личное…
— Две девчонки, — легко ответила та: явно это слишком личным не было. — Обе в Академии. За младшую платит отец, он же ждёт её со свидетельством об окончании в своём замке. Старшая заключила официальный договор о наставничестве с настоящим потомственным магом, — Фрида неодобрительно поморщилась, а Каттен присвистнул то ли удивлённо, то ли осуждающе. — Вернее, с магессой, озаботившейся притоком свежей крови — породистые маги Лазурного Берега все друг с другом в родстве, а вы наверняка знаете, как это полезно для здоровья потомства.
— Она должна будет выйти замуж за кого-то из сыновей наставницы?
— Да сейчас же! Кто её замуж возьмёт, дикарку неумытую? Троих детей от сыновей наставницы эта бестолочь должна родить в уплату за покровительство. Кобыла племенная, блядь! Причём без права как-то повлиять на их жизнь, и вообще, видеться с ними потом кто-то бы ещё позволил. Зато допущена в фамильную библиотеку и в ритуальный зал, сама два-три раза в год ритуалы для роста магических сил там проводит, практичная моя. Ну вот вообще не мой характер! Словно и не я рожала.
Она расстроенно вздохнула, Елена смешалась, не зная, что сказать. Добровольно пойти фактически в рабство и рожать таких же почти рабов — ради знаний и силы? Наверное, надо быть магом, чтобы понять и принять такой выбор. Да и то… вон два мага, которые понять — поняли, но точно от решения такого не в восторге.
— Далеко ещё, господин Каттен? — спросила она, чтобы не повисало неловкой паузы.
Он повертел головой, припоминая дорогу, по которой ездил уже несколько раз.
— Такими темпами разве что к закату будем, — сказал он.
— Да не, ваши милости, — утешил возчик, тыча куда-то рукояткой кнута. — Вон там взгорочек, снега поменьше, побыстрее поедем.
— Полукровка как минимум, — уверенно заявил Каттен, туго бинтуя Ламберту треснувшие рёбра. То есть, трещины он затянул магией (и оказалось, что это зверски больно — когда кости заставляют срастись принудительно), но всё равно обмотал Ламберта повязкой, под которой заново обмазал ожоги редкостно вонючей жирной дрянью. — Орки не способны к магии стихий в принципе. А ещё скорее, кто-то из похищенных ими детей нёс кровь эльфов или фейри, а шаман сумел пробудить спящий дар — уж это они умеют очень хорошо. Лет двадцать назад не мелькал в числе орков, грабивших деревни, их шаман? Он мог сам и отобрать будущего ученика.
Ламберт покрутил головой, представив себе, как мальчишка, украденный в годовалом возрасте из, к примеру, Мохового, вырастает, считая себя орком, а не человеком, и помогает своим похитителям нападать на бывших родственников и соседей. Спросил однако о более важном:
— А это как-то можно определить?
— Легко и просто. — Каттен закрепил конец повязки и устало вытер лоб рукавом, словно какой-то крестьянин или плотник. Ещё зачем-то потрогал под носом и посмотрел на пальцы, но там ничего не было. А могла быть… кровь? От перенапряжения? Он ведь, прежде чем сращивать Ламберту рёбра, долго возился с парнем, которому огненным шаром прилетело всерьёз, и уже после этого выглядел бледным и замученным, но всё равно взялся лечить и Ламберта. «Посредственный полковой лекарь», так, кажется, Фрида сказала. Ну, что полковой — сразу ясно: вместо того, чтобы сидеть в своей башне и принимать простуженных и упавших с обледенелого крылечка, по первой же просьбе поехал к Нижним Бродам, хотя запросто мог бы и отказаться. Привычнее ему среди егерей, что ли. Или в замке не нравится? К нему Аделаида не цепляется, но мало ли… — Если хотите, я могу проехаться по близлежащим деревням и посмотреть, у кого из подростков есть способности к магии, — сказал вдруг целитель. — Могу даже помочь уговорить Фриду, чтобы обучила азам: за пять лет как раз натаскает. Испытания на звание магистра такой ученик никогда не пройдёт, конечно, но вам для поддержки мечников и стрелков вполне сгодится.
— Травницы ходят в Чёрный лес за редкими травами, — задумчиво сказал Ламберт. — Раньше, я слышал, дриады разрешали там охотиться, но требовали плату натурой, а мальчишек потом приносили отцам. Растить остроухое отродье мало кому хотелось, поэтому понемногу народ вообще перестал соваться в Чёрный лес, но потомки тех полукровок остались, конечно. Это я про кровь фейри, — пояснил он.
— Я понял, — кивнул Каттен.
Он устало присел на край кровати, сложив узкие нервные руки на коленях, и Ламберт представил себе, что подумал командир отряда, лишившийся такого лекаря, про жрецов, запретивших лечить раненых магией. Ни одного пристойного слова на ум как-то не приходило, хоть и грешно вроде бы крыть служителей Девяти площадной бранью. Да Империя придёт и голыми руками возьмёт таких придурков, неужели непонятно?!
— Жену только не ругайте, что приехала, — сказал Каттен. — Она тут воды нагрела, своими ручками посуду перемыла, попросила вашего помощника завтра с утра послать парней по ближайшим деревням за какой-нибудь вдовицей, чтобы кухарничала, сидят теперь с сирой Симоной кур ощипывают, чтобы раненых свежим куриным супчиком накормить… Повезло вам с супругой, сир Ламберт, а вы не цените.
— Я не ценю? — возмутился тот.
— Ну, я вот ни разу не слышал, чтобы вы её похвалили. Неужели совсем не за что? Или настолько обидно, что она в постели не желает притворяться, аж все достоинства меркнут?
— Каждый должен делать то, что должен.
— Так, — кивнул Каттен на отцовские слова, которые тоже вполне годились для девиза баронов Волчьей Пущи. — А многие делают?
Ламберт неопределённо хмыкнул и очень осторожно, без резких движений, встал, чтобы взять одну из привезённых женой бутылок.
— Будете? — спросил он. — Я помню, что вы легко пьянеете, но сира Фрида что-то говорила про красное вино, которое и магам полезно при истощении.
— Красное? — Каттен слегка сощурился, рассматривая бутылку и этикетку на ней. — Ого, «Кровь виверны»! Ничего себе.
— Оно дорогое?
— Ещё какое, его же с того берега Абесинского моря везут. На мой вкус, специй в нём многовато, но кому-то именно это и нравится.
Ламберт откупорил бутылку и с любопытством плеснул в стакан не то что тёмно-красного, а почти коричневого, как переспевшая вишня, вина. Запах и правда был пряным и довольно резким, но Ламберту, пожалуй, понравился. А вот что вино настолько сладкое — не очень. Разве что горячей водой его разводить, чтобы греться с мороза.
Каттен не стал ломаться, тоже взял стакан и принялся цедить по глоточку, согласившись, что для глинтвейна или для соуса было бы идеально, а пить просто так… действительно слишком сладко. Хотя после каждого глотка язык и горло обжигает специями. На любителя, в общем. Как, в сущности, любая выпивка — кому ликёр, кому изысканная кисленькая ерунда, кому «Пламя глубин».
Ламберт смотрел, как он пьёт, как подрагивает белое-белое, словно вообще солнца не знало, горло в расстёгнутом вороте, и опять томился от желания пройтись губами, а лучше зубами, чуть-чуть, не до боли, а в шутку (или утверждая своё главенство?) прихватывая эту тонкую, как не у всякой девицы, кожу. И прижаться к ложбинке между ключицами, ловя биение пульса. И обнять этого несносного кошака, и держать крепко, чтобы не вырвался… как будто кота можно удержать, если он сам не захочет остаться у тебя на руках! Принесло же дорогую супругу вместе с Каттеном. Назад её на ночь глядя не отправишь, а пристраивать куда-то, в то время как сам делишь постель с целителем… Ничем она не заслужила такого обращения.
— Пойду гляну, как остальные, — сказал Каттен, с откровенным усилием поднимаясь. — Вроде бы все стабильны, но кто его знает. Откроется ночью кровотечение из лопнувшего сосуда — и начинай всё заново.
— А если вы свалитесь с истощением? — Сам же сказал про «делай что должен», дурак — ну вот, человек делает куда больше, чем должен. И да, освобождает место для законной супруги.
— Если свалюсь, — тот пожал плечами, точь-в-точь Елена, словно они были близкими родственниками, — в крепости есть опытная магесса и её не менее опытная напарница, которая наверняка свою дуру, берегов не видящую, не раз и не два выхаживала от такого же истощения. Один Фридин каток на городской площади в разгар оттепели чего стоил! Слышали эту историю? Как не надорвалась только, идиотка. Будут меня кормить с вилочки чуть обжаренной печёнкой и поить вином, приговаривая: «Кусочек за матушку, кто бы она ни была. Глоточек за батюшку, козлину безрогого, не способного ширинку держать застёгнутой…» А сира Симона прибавит: «Дать бы тебе по башке, придурок рыжий, да толку-то? Всё равно мозгов там нет». Так что… к утру оклемаюсь. Кстати, сир Ламберт. Не вздумайте подвиги любовные свершать! Легли к жене под бочок, чтобы теплее было, и мирно заснули. Честное слово, — ухмыльнулся он, — это я не из ревности говорю. Просто принудительно сросшиеся кости прямо-таки с удовольствием готовы вернуться в прежнее, сломанное состояние. Вам бы завтра вообще не вставать, но я невозможного не требую — не утерпите же всё равно. Так что просто прошу: двигайтесь очень, очень осторожно. Договорились?
Ламберт кивнул. Вино казалось слабеньким, но то ли после чародейского лечения, то ли после почти бессонной прошлой ночи, когда зверски болели и ожоги, и сломанные рёбра, даже один несчастный стакан заметно шумел в голове.
— Договорились, — сказал он. — Одна просьба, сударь.
— Да?
С языка так и просилось «Поцелуй на ночь», невесть где подцепленное, — в жизни никто Ламберта на ночь не целовал. У отца времени и сил хватало только взъерошить волосы да похлопать по спине того из пятерых, кто в добрую минуту подвернётся под руку, а матушка вообще была поборницей строгого воспитания, это Аделаида под настроение могла даже Генриха приласкать, хоть он и делал вид, будто сердится: не маленький уже! Но эта якобы шутка про поцелуй застряла в глотке под насмешливым взглядом жёлтых котячьих глаз. Так что Ламберт молча подошёл вплотную, притянул к себе слегка напрягшегося целителя (помнил он, помнил, на что тот способен!.. но всё равно удержаться не смог) и, наклонившись, поцеловал его в сухие обветренные губы.
========== Часть 16 ==========
Весь следующий день Елене пришлось провести в крепости, потому что отправляться обратно в замок на усталых, не успевших отдохнуть за ночь после тяжёлой дороги, лошадях… Нет, возможных разбойников ждал бы очень неприятный сюрприз в виде магистра боевой магии, но рисковать не было никакой нужды, а дел в форте, практически не знавшем женской руки (у пожилой травницы своих забот было выше головы) Елена нашла бы хоть на неделю, хоть на месяц.
Кухарничать для целой толпы мужиков, да ещё таких, которые привыкли, что им многое дозволено, охотниц пока что не было, но помочь с уборкой, пока в форте находится жена его милости, а стало быть, даже самые наглые егеря будут руки держать при себе, согласилась целая дюжина баб и девок. Ещё бы не согласились — Елена велела посыльным обещать от её имени по серебряной монете на каждую работницу. А мыть, скоблить, перетряхивать постели, пересеивать залежавшуюся муку, прокаливать крупу, в которой завелись жучки, покрикивая при этом на мальчишек-рекрутов, чтобы пошевеливались, таская воду — работа привычная и, по деревенским меркам, лёгкая. Языки у селянок работали с той же быстротой и сноровкой, что и руки, и Елена узнала много занятного про жителей тех сёл, что имели глупость (или отчаянную храбрость?) построиться так близко к реке, по которой проходил рубеж людских земель на этой стороне Данувия. Например, про каких-то братьев-охотников, что таскались в Чёрный лес к мавкам — того гляди, им на порог подкинут остроухое отродье. «Так ведь из фейри-полукровки хоть охотник, хоть следопыт получится не хуже, чем из эльфа», — удивилась Елена. И выслушала в ответ возмущённое: «Так с ним же допрежь того водиться надо, а они, отродья эти, как кукушата — все свои перемрут, пока подкидыша вырастишь». Елена не нашлась, что сказать. Всё же не так много она знала про полукровок, будь это хоть гномы, хоть орки, хоть эльфы. Сомневалась она, конечно, будто сын дриады способен как-то навредить сводным братьям-сёстрам, но не спорить же с целой толпой свято убеждённых в этом баб. Никто, понятно вслух не скажет: «Да много ты понимаешь, фря городская!» — но вот подумают точно. Только воздух впустую сотрясать.
Под эти разговоры одна из работниц наделала лапши, да не на один супчик, а с запасом на три-четыре раза. Замешивая тесто, она с детским восторгом растирала в пальцах белую-белую мелкую муку: бывает же такое! Елена рассказала про меллеровские мельницы где стоят хитрые гномские механизмы — её слушали, разинув рты. «Интересно, — развеселившись про себя, подумала она, — а если бы бабёнки попали в наши мастерские и увидели, как механическое веретено само прядёт, то решили бы, что это колдовство такое?»
Нет, про прядильные машины гномов вспоминать не стоило: сразу в памяти возникла Мелисса, хваставшаяся тем, как быстро она освоила работу на такой, а вспоминать детей Елена себе упорно пыталась запретить. Про дом вообще думать было нельзя, чтобы не завыть в бессильной тоске. Теперь, когда ощущение дурного затянувшегося кошмара первых месяцев отпустило, Елена просто тихо ненавидела мрачную и холодную кучу старого камня, называвшуюся баронским замком. Пытаться что-то изменить в распорядке его жизни и в хозяйстве не было смысла — управляющий, ворча под нос, нехотя соглашался, чтобы за ним проверили подсчёты, а Аделаида вообще любые советы воспринимала как личное оскорбление. Оставалось только свою (к сожалению, не только свою) комнату обустраивать по-человечески. Окно надо будет летом тоже переделать заодно с камином — выкинуть ко всем ограм уродливую свинцовую раму с мутными стеклянными шарами и вставить нормальный оконный переплёт. Кварцевый, поскольку делать будут гномы, а они почему-то больше любят работать с кварцем, хотя при их таинственной технологии сварить хорошее стекло вроде бы не должно быть проблемой. Или они его и варят, а людям головы морочат? Кто их знает, этих гномов: людей и даже полукровок Под Гору не пускают дальше рыночных залов, да и туда-то не всех и не везде.
— А ещё чего-нибудь расскажете, ваша милость?
— Что? — вопрос бойкой девицы с блудливыми синенькими глазками выдернул Елену из размышлений о гномах. — А-а… Даже не знаю. Про то, как графский замок наряжали к Солнцевороту, хотите послушать? Или кто-то бывал в Озёрном на праздниках?..
Если целитель настойчиво советует провести день в постели, то умные люди слушаются и не встают. Ламберт был дураком и сам это признавал, но его как обычно понесло осматривать форт, чтобы оценить, как сильно тот пострадал от очередного нападения. И разумеется, от того, что он двигался, повязка тёрлась об кое-как поджившие ожоги, а магией залеченные переломы разболелись так, словно Ламберту снова досталось по рёбрам. Пришлось вернуться в свою каморку, как-то неуловимо посвежевшую, даже посветлевшую как будто, чтобы свалиться в постель и уже послушно не вставать денёк-другой, а лучше все три.
Но он только успел раздеться и лечь, как в дверь, стукнув разок для приличия, заглянула сира Симона.
— Сир Ламберт, — сказала она непривычно просительно, — можно, мы у вас посидим? Супруга ваша развоевалась, весь форт на уши поставила, того гляди, нас припашет, а вот эта бестолочь, — она глянула куда-то за плечо, — весь свой резерв сбросила в накопитель и отдала его рыжему, и теперь ей срочно надо либо пожрать и поспать, либо помедитировать, а лучше всё вместе. Поте’рпите нас? Мы будем сидеть тихо, как мышки под веником.
— Я вообще сяду у огня и впаду в транс… ну, постараюсь, — хмыкнула из-за её плеча Фрида.
— Входите, — дозволил Ламберт. Огонь — это было бы очень неплохо, но самому ему шевелиться было больно, а всех рекрутов загребла под свою не в меру хозяйственную ручку дорогая супруга, не дозовёшься никого.