— В управительницы, — мрачно ответила мать Клара, но сира Маргарита только головой покачала, и Катриона вполне была с нею согласна: так тебя и взяли вести чужое хозяйство! Своим-то, бывает, не доверяют.
Вся прислуга была отпущена веселиться, и Катрионе, конечно, самой следовало поухаживать за гостьями. Она однако продолжала сидеть чуть в стороне, рассеянно перебирая узкие ленты тесьмы: глядя на оставшуюся ночевать мать Клару, Катриона вдруг совершенно ясно поняла, что свадебный обряд будет проведён уже завтра. Разумеется, она сама этого брака добивалась, но завтра?.. Так скоро? Мелькнула даже трусливая мысль отказаться, пока не поздно. Выйти во двор, отыскать там Меллера или его отца и сказать, что она передумала. Что они могут сколько угодно приезжать, становиться на постой, откупить себе какой-нибудь амбар в единоличное пользование и торговать хоть с орками, но в брак с бакалейщиком она вступать не станет, и гори оно всё огнём. Почему какая-то простушка Аларика получит сотню золотых и приличного супруга, а она, Катриона из Вязов, девятое колено благородных сеньоров, должна довольствоваться Меллером? Она, в отличие от сиры Маргариты, не голодает, и в Храм ей от безысходности уходить не надо. Вполне же может она найти себе консорта из безземельных сеньоров!
«Вроде любовника двоюродного дядюшки? — глумливо спросил её кто-то в голове голосом, до отвращения похожим на голос… нет, не Меллера — его остроухой охранницы. — Валяй, отказывай толстым хомякам, и твои дети тоже будут ходить в чужих обносках, потому что тебе на шею повесят супруга, который сам палец о палец не ударит, а с тебя будет требовать кусок побольше и послаще, тряпки подороже, лошадь молодую и породистую, а не твою пятнистую клячу… Да! Ещё про нормальное оружие не забудь! А раз у тебя на это денег нет, тебя сначала будут изводить нытьём, потом супруг сбежит в Озёрный и найдёт там себе богатого покровителя. А об тебя все соседи будут языки чесать: смотрите, вон та самая Катриона из Вязов, у которой консорт торгует собой за шёлковые подштанники. Ведь это только толстые хомяки могут потягаться с твоим дядей в суде, а не захолустный барон».
— Сира Катриона, вам нехорошо?
— Что? — она непонимающе уставилась на фаворитку старшего Меллера. Потом посмотрела на свои руки, ощутив наконец, что левая глухо ноет, почему-то перетянутая атласной тесьмой так, что ниже впившейся в кожу тканой полоски кисть уже налилась багровым отёком. Катриона поспешно сдёрнула с руки тесьму, бросила её обратно в ларчик, стоящий на коленях, и принялась яростно растирать пострадавшую кисть. — Нет-нет, я… просто задумалась. Простите, устала, замоталась.
— Полночь уже прошла, — утешила её сира Маргарита. — Скоро мужчины вернутся, и можно будет ложиться.
— Да, — сказала Катриона механически. — Конечно.
Ещё одна одинокая ночь, подумалось вдруг ей, а завтрашнюю она уже проведёт со своим супругом. Бакалейщиком. Толстым хомяком. За которым сир Кристиан, средний сын барона, таскался хвостом, словно за красавицей-виконтессой.
И от этих мыслей ей опять захотелось прямо у алтаря сказать нет.
Барон приехал ближе к вечеру — и дорогу замело, и после Самой Долгой Ночи вряд ли он встал слишком рано. Хорошо, хоть мать Клара отвлекалась на болтовню с сирой Маргаритой и не ныла о том, что ей почему-то не позволяют вернуться в Волчью Пущу. Сир Георг привёз ей какую-то записку, мать Клара прочитала её и, онемев, уставилась на Катриону.
— Это правда? — спросила она наконец. — Я должна заключить брак сиры Катрионы и Гилберта Меллера?
— Именно так, — за Катриону ответил сир Георг. — Идёмте, покончим с этим побыстрее. Я замёрз, устал, проголодался, но если я сяду за стол и выпью кружку наливки, подняться я уже не сумею.
— Мне надо переодеться, — возразила Катриона.
— Зачем? В часовне холодно, вы всё равно будете в тёплой одежде. Велите пока накрыть стол, а к столу уже наряжайтесь как вам хочется.
Словом, брак Катриона заключала в тёмно-сером суконном платье и очень не новой лисьей безрукавке поверх него. Из обыкновенной рыжей лисы, не чернобурки даже, потому что барон явно не выспался, устал и вообще пребывал не в духе, а посажённым отцом быть следовало именно ему, и пришлось всем поступать так, как желает он. В утешение Катрионе оставалось думать, что в общем-то, никто приодеться не успел, и приличнее всех выглядели сира Маргарита в своём куньем манто и Фредерик Меллер в плаще с кротовой пелериной, а посажённый отец и жених с братом вообще щеголяли в потёртых кожанках, куда там лисьей безрукавке Катрионы. Не то чтобы ей хотелось устроить многолюдное шумное сборище, прошествовать через весь двор в белом платье, потратить ещё кучу денег на угощение соседей и родни (о половине которой она, как Вальтер в своё время, только на собственной свадьбе и узнала бы). Но такая церемония здорово походила на тайное венчание в придорожной часовне.
Да ещё и в часовенке при крепости было как будто бы холоднее, чем на улице — до того камни нетопленого помещения промёрзли. Несколько свечей едва разгоняли застоявшуюся ледяную темень тесного помещения с единственным мутным окошком наверху, так что пришлось оставить дверь открытой. Впрочем, тесно там было так, что от присутствия неполного десятка человек воздух понемногу прогрелся, разве что влага от дыхания садилась на промёрзший камень кружевными узорами инея.
Никакого торжественного выхода невесты под хоровое пение, понятно, не было: жрица с неизменным своим кислым лицом прочла молитву Девяти и особо — Сармендесу-Отцу богов, и под её скороговорку барон надел браслеты на запястья младшего Меллера, а Меллер-старший застегнул брачные кандалы на руках Катрионы. «Ну точно свадьба бесприданницы с безземельным сеньором», — подумала она, подавив тяжкий вздох.
Браслеты, правда, были совсем не те, какие бесприданницы прихватывают с собой, сбегая обычно из дому с соседскими младшими сыновьями, чтобы их не отправили в ближайшую обитель послушницами. Довольно тяжёлые и крупные для женщины, — не для Катрионы, конечно, с её-то сложением и образом жизни, — защищавшие руки не хуже наручей, без всяких камней, просто с гравированными узорами… В сущности, она со временем могла их внуку передать, они и за мужские сошли бы. Понятно, что на её запястьях затейливые цепочки со множеством цветных глазков смотрелись бы смешно и глупо, но эти были уж очень… «Дорогими, — признала она про себя главный порок своих браслетов. — Наверняка это литое золото — вряд ли Меллеры стали бы покупать для невестки из первого сословия позолоченные медяшки». Вместе с будущей крепостью выглядело это попыткой то ли прикормить, то ли посадить на цепь. Впрочем, одно другому разве мешает?
Никакого особого празднования тоже не устраивали — посидели за столом, и то недолго, потому что барон то ли выпил лишнего, то ли в его возрасте разъезжать верхом после почти бессонной ночи становилось уже чересчур тяжким усилием, и младшие Меллеры деликатно уволокли его в отведённую ему комнату. Сира Маргарита всё так же развлекала разговорами жрицу, а свёкор — теперь уже свёкор — стал расспрашивать Катриону о том, что они здесь выращивают, сколько и чего снимают с полей, что хотели бы растить, но почему-то не получается… В общем, завёл совершенно деловой разговор, а о делах своего владения Катриона могла говорить бесконечно. К их разговору понемногу присоединились и сыновья Фредерика Меллера, а его фаворитка с матерью Кларой, наоборот, прихватили с собой бутылку вина и корзинку с печеньем и ушли то ли к жрице в комнату, то ли в спальню Меллеров, чтобы их разговорам не мешали нудные расспросы про весенние заморозки, которые могли прихватить рожь и овёс, про починку укреплений, про волков, шлявшихся зимой у самых ворот. Про всё то, с чем Катриона много лет подряд сталкивалась постоянно и с чем вынуждена была как-то справляться. И что было совершенно не интересно нормальным, благополучным женщинам, пусть они и были уверены, будто им досталась тяжкая и неблагодарная доля.
Когда, как тёмная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь. *
— Это просто про вас сказано, сира, — сказал консорт, покачивая головой с таким видом, словно Катриона делала что-то невероятное, а не просто пыталась вести хозяйство в беспокойном и опасном, чего уж там, но привычном месте.
Она вспыхнула: никогда ещё никто ей стихов не читал, и меньше всего она ждала подобного от супруга, которому не за что было ни любить её, ни даже, пожалуй, уважать. Всё-таки брак этот она’ ему навязала, не он ей. И однако же он говорил с нею так, будто их брак вообще что-то значил.
— Пойдёмте-ка спать, — сказал вдруг старший Меллер. — И сира Катриона выглядит совсем замученной, и просто час уже поздний. Доброй ночи, сира.
Катриона напряглась, ожидая каких-нибудь шуточек по поводу этой доброй ночи, но ни свёкор, ни брат её консорта даже не улыбнулись, а сам Меллер выглядел таким задумчивым и усталым, что Катриона не удивилась бы, если б их брачная ночь оказалась отложена.
Комментарий к Глава 9
* С. Маршак
========== Глава 10 ==========
— Если ты скажешь мне что-нибудь вроде: «Ой, что бы сказал ваш отец», — я прямо не знаю, что с тобой сделаю, — мрачно пообещала Катриона Лидии.
Управительница промолчала, полила мочалку специально приберегаемым для торжественных случаев лавандовым мылом из страшно дорогого цветного флакона, вспенила хорошенько и принялась тереть Катриону так, будто кожу с неё содрать хотела.
— Дед ваш, пошли ему Девятеро удачного перерождения, — неторопливо заговорила она в такт движениям умелых сильных рук, — рассказывал, будто его отец в молодости захватил живьём орочьего шамана и тот в отместку сказал сиру Альберту, что не останется в его роду мужчин и род прервётся. — Катриона кивнула, слышала она об этом и раньше. Много раз слышала. Верить не хотелось, конечно, но и не верить не получалось. Особенно после гибели брата. — То ли проклял, то ли напророчил, — продолжала Лидия, — только рождались у сеньоров Вязов одни мальчики и всякий раз оставался один, и тот еле успевал наследника оставить. Гибли в боях, простужались насмерть, один в полынье утонул, один… — она махнула рукой, и Катриона поняла, о ком она не хочет говорить. Был у её отца братец, которому вздумалось поискать доли лучшей, чем жизнь приграничного сеньора, вечно считающего каждый медяк и обедающего той же овсяной кашей, что и его люди, разве что за отдельным столом. И подался он в наёмники, да только не в чинную законопослушную Гильдию, где за каждый чих надо отчитываться, как младшему Меллеру, а в вольные, которые за любое дело возьмутся, лишь бы платили. Так и сгинул дядюшка, впутавшись в какое-то грязное дельце. — Только орк про то не подумал, — говорила Лидия дальше, — что у людей-то законы не как в горах. Что род и по дочери можно передать. Вот кабы вы руки с тоски опустили и Вязы в приданое кому-то принесли, батюшка ваш, верно, и перерождения бы дожидаться не стал, призраком бы явился с вами разбираться. А так вы консорта взяли, а уж какого он звания, велика ли важность? Вязы вашим владением остались, род продолжится.
Лидия зачерпнула полный ковш горячей воды и осторожно, чтобы брызги не летели на пол, облила новобрачную, смывая пену.
— Вы бы, прости меня Канн, сходили к мавкам, ваша милость, что ли, — тем же размеренным голосом продолжила она. — Спросили бы, что у них за зелья такие, чтобы почти одних девок рожать? Редко-редко ведь когда у них мальчишки рождаются, неспроста же это? Пойдёт род по кудели, не по мечу, а там, глядишь, и проклятие выдохнется. Родились же вы у сиры Элеоноры, не только брат ваш — слабеет, стало быть, шаманское проклятие. Ну, так и ещё бы поколение-другое продержаться, а там как Девятеро присудят.
Катриона судорожно вздохнула, аккуратно поворачиваясь под льющейся на неё водой.
— Прости, — сказала она, — я… всё мне кажется, что глупость я сделала и надо было требовать с барона кого-то из младших сыновей. Тот же сир Эммет не против же был стать консортом.
— Ну да, — усмехнулась управительница. — А приданое получил — и тут же в Захолмье умчался снаряжение новое покупать, на сотню-то золотых. Ему уже и супруга, и отец в голос: зачем, дескать? Через семь лет по бумаге-то этой уже полторы сотни будет, а там и все две! Да хоть просто на чёрный день оставить. А он ни в какую. Надоело ему это дедово ржавьё чинить, и всё тут. Вы же девушка хозяйственная, у вас всякая корка в дело идёт. Вот уж зажили бы вы с консортом, которому деньги карманы жгут! А что он консорт, а вы глава рода… Консорты, они тоже всякие бывают. Как начнёт своё гнуть, он-де мужик, у него и яйца, и мозги, и силы побольше, такое веселье начнётся, хоть из собственного дома беги. Господину Меллеру-то, я гляжу, наши Вязы сто лет не сдались, он в ваши дела вовсе лезть не станет, зато подарки будет привозить всякий раз. Всё грошик в дом. И брачной ночи вы зря боитесь, ваша милость. Ласковый консорт ваш, по глазам сейчас видно и по рукам.
— По рукам?
— Ну да. Он меня попросил о чём-то на днях, а сам так к руке притронулся… вроде легко-легко, а прямо мурашки по спине. — Лидия неловко усмехнулась. — Кобель он тот ещё, консорт ваш, Канн прости, но такой… любит, чтобы с ним хорошо было, а не просто сунул да кончил.
— Да ты-то откуда знаешь? — с неожиданной для себя ревностью спросила Катриона.
— Так до моих лет доживёте, тоже сразу будете видеть, кто каков. Кто в глазки заглядывает и пальчиком по ладошке водит, а кто сразу за сиськи хватает.
Она вылила на Катриону последний ковшик и подала ей полотенце. Пока та вытиралась, Лидия сама перелила мыльную воду из лохани в вёдра и вытерла неизбежные мелкие лужицы. Видимо, не хотела, чтобы в хозяйкиной спальне перед брачной ночью вертелись бесхвостые сороки.
— В общем, доброй вам ночи, ваша милость, — сказал она, поудобнее подхватив вёдра. — Всё вы правильно сделали, не сомневайтесь даже.
Не сомневаться… Катриона надела ту самую сорочку из голубого сатина и задумчиво начала расчёсываться. Голову мыть она не стала: неловко как-то было в брачную ночь встречать своего супруга с пучком мокрой пакли на голове. Вот только стоит ли вообще его ждать? Вдруг не придёт: устал, всё ещё нездоров после праздника, потому что пили они с отцом и братом, видимо, наравне с егерями и деревенскими, так что все трое еле встали к полудню. Да мало ли что ещё? Но не идти же самой к нему. Свою — теперь уже точно свою — комнату он уступил отцу с его фавориткой, а сам делил постель с Томасом. Не между ними же ложиться. Катриона даже нервно посмеялась над такой картиной: как брачную ночь она проводит сразу с двумя мужчинами, хотя ей и одного не много ли будет.
Сама консуммация её не пугала, заставляла только с лёгкой брезгливостью передёргивать плечами. Наследник-то ей нужен в любом случае, а эта якобы ужасная боль и кровь на простыне… Очень сомнительно, что потеря невинности причинит больше боли, чем сперва вывихнутое плечо, а потом вправленный вывих. А уж сколько крови из неё вытекло, когда на неё чей-то одичавший пёс бросился, хвала Канн, что не бешеный! Шрам на бедре, между прочим, остался безобразный, и ничего с ним даже господин Каттен поделать не смог. Сказал, не его уровень, грандмастер нужен или хотя бы просто мастер. Но где ж их взять, а ещё того вернее, где взять деньги на них? Под платьем опять же не видно, а вот если сорочку для исполнения супружеского долга задирать, то он прямо на виду оказывается, зараза такая. В темноте не разглядеть, конечно, но он и на ощупь только так находится…
В дверь постучали, и Катриона, судорожно прижав руки к груди, крикнула:
— Да, войдите!
То есть, хотела крикнуть, но голос предательски сел, и из горла вырвалось только придушенное сипение.
Дверь открылась, и первым делом в неё влился яркий свет лампы, потом ворвался резкий запах горного масла, и только после этого вошёл сам новобрачный. Нетерпеливым любовником он, прямо скажем, не выглядел — аккуратно поставил лампу на стол, прикрутил фитиль так, чтобы только-только мерцал слабенький огонёк, и лишь тогда подошёл к Катрионе. Но и то не вплотную, а остановившись за два-три шага.