— А?! — та вздрогнула и неожиданно опять покраснела. — Д-да… А одной хватит?
Катриона искоса посмотрела на жрицу и передумала выбирать шкуры для Меллеров. Не при ней. А то начнёшь укладывать в сундук енотов для фаворитки, лисиц для законной жены, волчьи шкуры для сыновей с супругами, чтобы на пол постелить в спальне или у камина… А у кого-то, кажется, глазки завидущие: хоть сто раз скажи, что это на всю немаленькую семью — не услышит. Вон как по вешалам взглядом шарит. И не надо столько, а всё равно хочется.
— Нет, — сказала Катриона ровным голосом, — одной не хватит, конечно. Вы полушубок хотите или пелерину с капюшоном?
Жрица посмотрела на сиру Маргариту, вернее, на её манто, и сказала не очень уверенно:
— Наверное, пелерину.
«Да уж понятно, — в раздражении подумала Катриона, — тебе ручки не пачкать, тяжёлой работой не трудить… Правда, мне же проще — на накидку без рукавов меньше шкурок уйдёт».
— Давайте подберём, чтобы похожие были, — как могла миролюбиво, сказала она.
Подобрав шкуры, наиболее схожие по цвету, Катриона сложила их в мешок, выпустила гостий из кладовой и заперла дверь на большой навесной замок. Не сказать, чтоб она считала своих людей ворами, но Меллер прав: порядок есть порядок, всё ценное добро следует сосчитать и переписать, а хозяин должен быть один. И вообще, как учат Скрижали, блажен, кто устоит пред искушениями плоти, духа и разума, да вот только многие ли способны устоять?
Во дворе было шумно, тесно и суетливо: проспавшийся и похмелившийся народ бодро разбирал сколоченные к празднику столы и снимал уже ненужный навес. Видимо, на этот шум и заявился незваный гость. С перепугу показавшаяся Катрионе огромной крылатая тварь зависла было над двором, потом неуклюже хлопая крыльями, уселась на крышу сторожевой башни и пронзительно, визгливо заорала.
Люди во дворе замерли на мгновение, а потом резво кинулись кто врассыпную, кто под защиту ещё не разобранных столов. Какой-то егерь, вышедший во двор проветриться и поболтать с работниками, цапнул жрицу, как волк овцу, и поволок к ближайшему сараю. Та завопила так, будто её в этом сарае собирались разложить на соломе, а не прятать от злобной хищной твари, которую какая-то нелёгкая разбудила посреди зимы. «А может быть, — зло подумала Катриона на бегу, — именно этого она и хотела бы, да кому она нужна, моль крупяная?»
— Сармендес Отец богов! — в ужасе выдохнула сира Маргарита, которую Катриона тащила за руку обратно к кладовке. — Кто это?
— Виверна. Тихо, сира, тихо, умоляю! Вот, стойте тут и замрите. Они плохо видят неподвижную добычу, а эта ещё и сонная, вялая и тупая.
— А вы?
— И я.
Катриона распласталась спиной по стене кладовки, впервые жалея, что дверь в ней запирается на тугой и тяжёлый замок — быстро не откроешь.
— Когда взлетит, голову нагните, можете вообще лицо руками закрыть — эти твари ядом плюются, — негромко проговорила она, косясь на упавший совсем рядом большой кусок дерюги, из которой натягивали навес над двором — как-то бы к нему подобраться и прикрыть им горожанку, а ещё лучше спеленать её, чтобы не начала в панике метаться по двору, мешая егерям.
Пока та вроде бы держалась прилично. Побелела, конечно, и губы тряслись, но головы пока что сира Маргарита не теряла.
— И часто у вас тут такое? — дрожащим шёпотом спросила она.
— Медведи-шатуны частенько, а вот виверну живьём всего третий раз вижу, а зимой так и вообще впервые, — тоже шепотком ответила Катриона. Надо было, конечно, помалкивать, но пока с горожанкой, непривычной к местным опасностям, разговариваешь, как-то больше шансов, что она сможет держать себя в руках. — Прошлый раз был лет пять назад, тогда летом здоровенная взрослая самка повадилась овец и телят воровать. Пока барон с сирой Фридой её выследили и в засаду приманили, пока прибили её, она нам здорово скотины поубавила. Только милостью Девяти людей не тронула, но народ всё равно боялся в поле работать — в разгар-то лета, когда каждый день на счету! Ещё и яйца отложить успела, гадина летучая.
Вспомнив ту виверну, Катриона заново оценила нынешнюю гостью. Не огромная, конечно. Вообще, похоже, только-только начавшая самостоятельную жизнь — и неудачно, раз в первую же зиму кто-то её потревожил. Тварь потопталась на башне, громко скрежеща когтями по мёрзлому дереву ограждения, заорала опять и тяжело взлетела.
Чтобы тут же получить огненным шаром в страшную морду — Рената вылетела во двор в чём была, даже кожанку не накинув, и немедленно атаковала виверну.
— По крыльям стрелять, тупицы! — гаркнула она не хуже десятника, потому что кто-то выстрелил, тоже целясь в морду. — Белка она вам, что ли, в глаз её бить?!
И в подтверждение своих слов шарахнула молнией по кожистым крыльям. Егеря поддержали её стрелами, но ясно было, что они только злят создание, из чешуи которого орочьи вожди и лучшие бойцы мастерят себе броню — куда там стальной. Рената ещё раз ударила молнией, а Берта Беда, прижав к плечу отцовский арбалет, разом тронула оба спусковых рычага, выстрелив обоими болтами. Тварь дёрнулась и пронзительно заверещала, заваливаясь набок в своём круговом, как у ястреба, полёте.
— Давай ещё раз! — крикнула колдунья, не переставая то лупить молниями по крыльям, то слепить глаза виверне мелкими огненными шарами. Непохоже, чтобы они сильно обжигали чешуйчатую гадину, но точно мешали ей нацелиться на кого-то одного и плюнуть в него ядом.
— Щас, перезаряжусь только, — деловито отозвалась Берта, цепляя стремя и натягивая тетиву. — Мужики, прикройте, а?
Пользуясь тем, что виверне точно было не до двух женщин у стены кладовой, Катриона метнулась за куском дерюги, повалила сиру Маргариту в снег, закрывая собой и натягивая грубую толстую ткань сверху. Снова хлопнула тетива спаренного арбалета, легко отличимая по звуку от обычных луков, виверна заорала совсем уж невыносимо, аж в ушах зазвенело, а потом раздался грохот и треск, и в стену над Катрионой с силой ударило что-то тяжёлое. Запасливый хомяк внутри неё взвизгнул, что тупая тварь переломает гору отличных досок и брусков так, что они потом только на дрова и сгодятся. Это было глупо и смешно, конечно — жалеть доски, когда виверна вполне могла убить или искалечить половину работников, да и егерей тоже, но Катриона слушала, как трещат под ударами страшного хвоста уцелевшие при падении твари столы, и отстранённо думала о том, что вот пожалуйста, готова растопка, и лучинки щепать не надо.
Маргарита под нею всё тем же придушенным шёпотом читала молитву, перемежая её клятвами пожертвовать содержание за месяц детскому приюту, если останется жива, а во дворе крепости раздавались то ли злобные, то ли испуганные вопли, ругань на множество голосов, тяжёлые удары, завыл вдруг поднявшийся ветер, и легко узнаваемый голос сира Георга начал отдавать резкие, но спокойные и чёткие команды. «Хорошо, что он приехал, — подумала Катриона. — И хорошо, что в крепости, кроме егерей, ещё и охрана Меллеров, особенно чародейка. Может, попросить консорта, чтобы не покупал мне никаких зеркал, а нанял лучше хоть завалященького мага?»
Она боялась высунуться из-под дерюги, чтобы не получить в лицо острой щепкой или, Канн сбереги, жгучими брызгами яда. Но судя по тому, как перекрикивались бойцы, дело шло на лад. Сира Маргарита тряслась, как в лихорадке, но глупостей никаких не делала — оставалось только дождаться окончания внезапной битвы.
— Ну всё, Беда, теперь тебя точно никто замуж не возьмёт. Это ж надо — виверну завалить! Все мужики разбегутся.
— Догоню какого ни на есть, — с ленивым смешком отозвалась Берта. — А не догоню, так согреюсь.
Так, раз пошли шуточки, можно вставать и смотреть, каких бед успела наделать проснувшаяся не вовремя тварь. Что столы в щепки — это понятно, это ерунда, а всерьёз? Катриона торопливо обежала взглядом бойцов, выхватывая то Берту, которая чему-то хмурясь, разглядывала свой арбалет и уж о нём точно беспокоилась посильнее, чем о том, что её замуж не возьмут; то кузнеца с обоими сыновьями, вот уж кто наверняка помахал молотами, как в кузне — все трое забрызганы кровью, но вряд ли своей; то сира Бирюка, как обычно мрачноватого и молчаливого, вытирающего лезвие меча какой-то тряпкой; то Ренату, прикладывающую горсть истоптанного снега к переносице… и кстати, так и одетую в штаны и довольно тонкую рубашку. Катриона помогла подняться сире Маргарите и торопливо подошла к колдунье, стягивая на ходу свою лисью безрукавку:
— Надевайте скорее, просту’дитесь!
Та посмотрела на Катриону так, будто не могла понять, чего от неё хотят, и Катриона почти силой напялила на неё нагретую телом безрукавку.
— А, — вяло и словно бы сонно проговорила Рената, — одежда с хозяйского плеча. Я польщена, сира. Буду носить её с честью, не сомневайтесь.
— Э… — Катриона обескураженно оглянулась по сторонам, надеясь, что сир Бирюк где-то рядом и что уж он-то объяснит своей напарнице, как она всё неправильно поняла: никто и не думал дарить ей старую безрукавку, у которой мех уже местами протёрся до проплешин. — Если хотите, я вам лисьих шкурок дам, таких же рыжих, прямо к вашим глазам. А такое старьё дарить стыдно.
— Ничего вы не понимаете, — заявила Рената. Она горделиво выпрямилась, отняла руку с комком талого снега от лица, разукрашенного потёками грязной воды и крови, и королевским жестом запахнула безрукавку. — Сеньора с себя одежду сняла и отличившемуся бойцу пожаловала. Да будь это хоть подвязка от чулка, такую честь ещё заслужить надо.
Да она пьяна, дошло наконец до Катрионы. Как только с магией своей управлялась, так набравшись? К ним протолкался наконец сир Бирюк, молча взвалил напарницу на плечо и потащил в казарму егерей. А Катриона убедившись, что все живы и даже более или менее целы, беспокойно обернулась на брошенную ею гостью, но ту уже обнимали в четыре руки покровитель и сын, а вот младший Меллер устремился к своей супруге с таким видом, будто не знал, то ли обнять, то ли отвесить хорошую затрещину.
В общем, раненые были, конечно. У четверых оказались нешуточные переломы, кое-кто отделался вывихами, а синяки и ссадины имелись вообще у всех, кто был во дворе. Даже у тех, кто жался по углам, в драке не участвуя. А ещё многим прилетело ядовитыми брызгами — счастье, что одеты почти все были тепло, и яд по большей части проел проплешины в одежде, а не обжёг кожу всерьёз. Да ещё, оказывается, Рената наколдовала небольшой смерч, который сбивал виверне ядовитые плевки, и брызгами защитникам крепости досталось только на излёте. Барону тоже перепало, кстати. Травница смазала ему пятна обожжённой кожи на лице какой-то жирной вонючей дрянью, а Катриона послала гонцов в замок, чтобы везли сюда целителя, потому что не нравилось ей, как красные пятна продолжают расползаться из-под мази.
Голову виверны, понятно, забрал барон. И чешую покрупнее тоже — весь остаток дня охотники срезали её с дохлой твари. Мелкую и поломанную сир Георг разрешил взять всем желающим из тех, кто участвовал в убиении виверны, и та же Беда азартно принялась выдирать чешуйки себе на охотничью куртку: ни дождя, ни снега не боятся, железом не пахнут, да и полегче весьма, чем стальные пластинки или даже кольчужная сетка. Хвост у Катрионы выпросил Томас Меллер — не задаром, конечно. Катриона подумала и потребовала взамен привезти хорошего вина к следующим праздникам, причём на всё село, а не бочонок ведёрный. (Сельчане, сбежавшиеся поглазеть на убитую виверну, согласно загомонили.) Крылья, простреленные и подпалённые во множестве мест, и гребень со спины Катриона оставила себе, думая со временем повесить их над входом, что ли, или ещё где-нибудь на видном месте. Остальное оттащили за ворота и скинули в лог. Волки на такое угощение вряд ли позарятся, но лисы, крысы, вороны — эти не откажутся.
Сир Георг, конечно, после всей этой суеты задержался ещё на день. Предлагал остаться и матери Кларе, но та собралась быстрее, чем оседлали лошадей для гонцов, и уехала с ними в Волчью Пущу. Катриона сама неприятно поразилась тому, с каким облегчением она восприняла отъезд служительницы Девяти, но чего уж врать, не нравилась ей мать Клара, и даже думать не хотелось о том, что со временем именно она может заменить матушку Саманту. Разве что оглянется наконец по сторонам, поймёт, где оказалась, и будет помогать людям, а не путаться у них под ногами, поучая и командуя.
В общем, день получился длинный и хлопотный, и Катриона думала, будто упадёт в постель и тут же заснёт, как провалится. Ну, то есть так оно и вышло, только среди ночи она проснулась в холодном поту, резко сев и судорожно комкая беличье одеяло, потому что в её сне виверна нацелилась именно на них с сирой Маргаритой.
— Спите, сира, всё хорошо, это просто кошмар.
Тёплая и расслабленная со сна рука потянула её обратно, и Катриона послушно улеглась, против воли прижимаясь к консорту.
— Когда вы успели прийти?
— Почти сразу, как вы свечу погасили, судя по запаху.
— Я даже не почувствовала.
— Вот и славно, — сказал он, плотнее обнимая её. — Спите, вам надо отдохнуть наконец.
Она повозилась, поудобнее устраиваясь в его руках, и спросила:
— Почему вы за меня испугались? Ведь испугались же?
— Ещё как, — легко признал он.
— Но вы же ничего не теряете, овдовев, а любить вам меня не за что.
— А кто говорит о любви, сира? Вы теперь член стаи, и я не хочу вас терять.
— Чем больше стая, тем она сильнее?
— Конечно.
— Понятно, — пробормотала она, и благодарность за то, что Меллер не стал врать, мешалась с разочарованием: ну, мог бы и приврать хоть чуть-чуть, что ли. Супруга она ему или кто? Просто крыса из его стаи?
А ещё ей было любопытно, приедет ли, сопровождая целителя, сир Кристиан, чтобы повидаться с её консортом.
========== Глава 12 ==========
— …Не-а, — с нахальной ленцой в голосе ответила чародейка. — Не отдам.
Катриона глубоко вдохнула, припоминая про себя самые любимые выражения отца и брата, но попыталась ещё раз достучаться до здравого смысла наёмницы:
— Рената!
— Для вас — госпожа Винтерхорст, — отрезала та. — Мы не друзья, сколько я помню.
— Да зачем вам это молью траченное старьё? — раздражённо спросила Катриона. Вот честно, сил уже не хватало сдерживаться! Сначала мать Клара со своим длинным носом и дурацкими поучениями, теперь эта остроухая со своими капризами… — Во’рот потёртый, подмышками уже кожа голая виднеется, ворс сваливается, и вообще она у меня только чтобы по кладовкам шариться, когда хороших вещей жалко.
— Ну, так радуйтесь, что у вас будет законный повод сшить новую.
— А не проще вам новую сшить? Я же с вас денег за шкурки не беру!
— А мне нужна эта.
Катриона злобно выдохнула, просто не зная, что сказать.
— Проклятие, что ли, навесить хотите по старой вещи? — уже просто наобум спросила она.
— Я стихийница! — возмутилась Рената. — Какие проклятия?! Молнии, огонь и лёд — я даже сглазить как следует не могу, не то что проклясть по-настоящему.
— Тогда зачем?
— Да вам-то что за дело, сира? Нравится мне эта.
— Мне она тоже нравится, — безнадёжно сказала Катриона.
— Отец подарил? — напряглась чародейка. — Или брат?
И ясно стало, что если соврать, сказать да, она тут же перестанет маяться дурью и вернёт эту несчастную безрукавку.
— Нет, — вздохнула Катриона, кляня себя в душе за неуёмную — или просто неумную? — честность. — Просто я к ней привыкла. Она такая… ну как сапоги, уже разношенные по ноге.
— Вот, — наставительно подняла палец Рената. — Теперь поняли? Сира, я за контракты ценой меньше сотни марок вообще не берусь, так что купить я себе могу хоть пардусовый плащ до пят. А такие вещи, чтобы надеть и понять: «Вот оно, моё», нечасто попадаются.
— Ладно, — сдалась Катриона, отчасти чародейку поняв. — Но тогда с условием, что вы мне ответите на один вопрос.
— Да ради Предвечной! — Она в упор не заметила, как возмущённо вскинулась сеньора Вязов при упоминании этой Предвечной. — Не сплю я с вашим консортом и не спала никогда. Непрофессионально. А попросту — грубейшее нарушение Устава Гильдии наёмников. Сколько угодно могут легенд и баллад сочинять про барона Драконлинга и его возлюбленную, а я говорила и говорю: глупо и непрофессионально. Не должен охранник спать с нанимателем, хоть какая там будь любовь. Вернее, если уж приключилась с тобой такая любовь — немедленно разрывай контракт и требуй замену. Понятно, что штрафы Драконлинг за свою фаворитку мог выплачивать какие угодно разорительные, но Грета Лягушачий Рот бросает тень на всю гильдию, а о ней песенки поют, вместо того, чтобы на пальцах объяснить, что так делать нельзя ни в коем случае.