========== Путь из Вероны ==========
— Боже, дядя, я же не аббатису монастыря соблазнил, за что такая страшная кара? Я готов ночевать в библиотеке на книгах, да хоть на псарне! Но делить покои с этим! А если он меня ночью решит прирезать, что тогда? Вы рискуете остаться без наследника!
Карета медленно ползла по дороге, оставляя позади Верону с ее бурной жизнью и увозя Меркуцио в прохладу леса и озера, на берегу которого стоял загородный дом герцога Делла Скала, на две недели превратившийся для Меркуцио в тюрьму. И он почти уже свыкся со своей участью, но тут выяснилось, что дядя решил лично сопроводить племянника до места отбывания наказания, видимо, чтобы напоследок еще разок прочитать какое-нибудь восхитительное нравоучение. Устроившись в карете напротив дяди, Меркуцио настроился молчать и слушать, дабы не гневить герцога еще больше. Но тут оказалось, что у дяди еще не все наказания закончились, самое интересное он припас напоследок.
— Меркуцио, я уже сказал, это не обсуждается, ты будешь жить в одних покоях с Тибальтом. И не говори глупости, оружие у вас изымается, ему нечем будет тебя прирезать, разве что он вздумает тебя задушить. Ну, а с этим ты справишься, главное, научись спать с открытыми глазами.
Меркуцио застонал и отвернулся к окну. Дядина шутка была бы очень к месту, если бы не дикая перспектива, ею обрисованная. Он-то рассчитывал, что хоть ночью можно будет отдохнуть от Капулетти, скрыться от него в своих покоях и до утра не вспоминать. А выясняется, что ему еще и спать с врагом под боком.
Герцог посмотрел на племянника почти с жалостью.
— Ладно, шутки в сторону, я хочу, чтобы ты понял, зачем я это делаю. Ты должен, наконец, научиться действовать, слушая сначала голову, а уже потом эмоции. Твои безобразные вылазки по городу с Монтекки могут плохо кончиться, однажды случится что-то, что ты будешь не в силах исправить. Я закрываю глаза на твое пьянство, на бордели, на дикую праздность, ты молод и рано или поздно остепенишься, со всеми это происходит. Но в драках с Капулетти ты рискуешь не кошельком и не честью, а жизнью, неужели не чувствуешь разницы?
Меркуццио нечего было на это ответить, поэтому он просто пожал плечами. Конечно, разница была, но в момент яростной схватки с противником разве станешь думать о таких вещах.
— Ты всюду следуешь за своими друзьями, влезаешь во все их драки, словно ты один из них. Но ты не Монтекки, твое имя Меркуцио Делла Скала, и ты мой наследник. Ты хоть помнишь об этом? Однажды наступит время, когда вы станете главами своих семей. И судьба города тогда будет на твоих плечах, тебе придется поддерживать мир. Если, конечно, тебе повезет, и ты не сгинешь в очередной глупой драке.
Меркуцио хохотнул и повернулся к дяде.
— О, как это прекрасно, умереть молодым в окружении друзей, истекая кровью! Чудная смерть.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как рука герцога рассекает воздух, и услышал хлесткий звук пощечины, вдруг резко опалившей его щеку. Когда перед глазами перестали плясать искры, Меркуцио увидел лицо дяди, бледное и перекошенное от гнева.
— Это что, по-твоему, смешно??? Бестолковый сопляк, смешно ему!!!
Голос герцога дрожал от ярости.
— Ты понимаешь, что, если бы вчера Тибальт попал шпагой совсем немного повыше, сегодня твоего Ромео уже отпевали бы! А Тибальта ждал бы эшафот, потому что за убийство я бы приговорил его к смерти. Могло оборваться две жизни разом, две семьи лишились бы наследников! Это чудно, по-твоему???
Меркуцио смотрел на дядю, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно, как не было, наверное, никогда. Глаза герцога горели праведным гневом, но Меркуцио смотрел сквозь него, в сознании стали всплывать лица друзей, с которыми он был неразлучен с детства. Ромео, мертвенно бледный и в крови, Бенволио, со шпагой в сердце… Неожиданно возник образ молодого Капулетти на эшафоте и палач, заносящий топор над его головой. И эта картина Меркуцио тоже не понравилась. Он тряхнул головой, прогоняя дурное видение, и вдруг понял, что голос стал каким-то севшим.
— Дядя, я прошу прощения. Вы правы, смерть не повод для шуток. Простите меня.
Герцог спрятал лицо в ладони, наклонив вперед голову, и Меркуцио увидел, что с боков волосы дяди уже тронула седина. А ведь он еще не стар совсем! Волна стыда накрыла Меркуцио вновь.
Он положил руку на плечо дяде и сжал пальцы, как это всегда делал его собственный отец, когда хотел подбодрить маленького Меркуцио. Герцог помнил об этом жесте своего брата и посмотрел на племянника. В его взгляде смешались боль, горечь и любовь к этому мальчику, ставшему ему сыном.
— Я прошу тебя, Меркуцио. Прошу. Начни уже, наконец, думать головой. И перестань ждать смерть с открытыми объятиями. Когда наступит твой час, она сама тебя обнимет. А пока тебе придется обнимать книги, собак или, в крайнем случае, Тибальта. Только не увлекайся, а то и правда задушит.
Меркуцио облегченно вздохнул, поняв, что герцог снова шутит. Он откинулся на сидении и посмотрел в окно. Деревья стали встречаться реже, вот-вот за поворотом покажется берег озера. Почти добрались.
— А все-таки, дядя, может лучше на псарне, а?
========== Наследник Капулетти ==========
— Синьор Тибальт, прошу вас, пересядьте в карету, пекло-то какое!
Старый лекарь высунулся из окна кареты, отдуваясь и вытирая лицо платком. Он сказал что-то еще, но молодой Капулетти только покачал головой в ответ и пришпорил коня, обгоняя экипаж.
Роптать на судьбу — удел трусов и вообще для мужчины непозволительная роскошь. Эту науку Тибальт выучил с самого детства и следовал ее заветам неукоснительно. Отец не был с ним жесток, но воспитывал сына сурово, и Тибальт учился не роптать, когда еще и не понимал вовсе значения этого слова. Он получал нагоняй от учителя за плохо выученный урок и не роптал, он делал ошибки на уроках фехтования, снова получал нагоняй и не роптал. Он был слишком болезненным ребенком, чтобы гулять в одиночестве, и не роптал. Отец и сам всегда следовал своему правилу, потеря жены в родах его не сломила, он взялся за воспитание сына и делал все, чтобы тот стал сильным мужчиной. Лишь однажды он показал свой страх, тогда Тибальту было пять лет, и с ним впервые случился приступ. Отец прижимал к себе корчащееся в судорогах тело сына и от страха не мог пошевелиться. Подоспевший лекарь привел мальчика в порядок и объяснил, что болезнь не смертельна, но, увы, это приговор на всю жизнь. Лекарство может лишь снизить частоту припадков, но исцелиться полностью от недуга нельзя. Тибальт не запомнил тогда лицо отца, но это был единственный раз, когда тот произнес:
— Господи, за что?
С тех пор Тибальта не оставляли одного, оберегали от случайных травм, которые могли вызвать приступ, и все свои силы мальчик тратил на книги под присмотром старого учителя. В десять лет лекарь после очередного осмотра позволил Тибальту заниматься фехтованием. Эти занятия давались ему очень тяжело, не привыкший к физическим нагрузкам, он спотыкался, ошибался и злился на себя. Но в ушах эхом стояли слова отца: не роптать. И он занимался, упражнялся до потери сознания, а во время вечерней молитвы благодарил Бога за те силы, что он дает. Отец был доволен успехами Тибальта, но на похвалу был крайне скуп, и мальчик привык к молчаливому одобрению. К тринадцати годам он уже вовсю прикрывал спину отца в схватках с Монтекки, дрался на равных со взрослыми мужчинами и всегда получал в награду молчаливое одобрение.
Смерть отца только укрепила в Тибальте решимость никому не показывать слабость и не роптать на судьбу. Все умирают рано или поздно, и его самого однажды ждет конец. А пока он примет на себя обязанности отца и будет выполнять свою роль в семье. Дядя и тетя настояли на том, чтобы осиротевший племянник переехал жить в их дом, пока не обзаведется своей семьей. Возможно, это и была забота о Тибальте, но в первую очередь юноша им был нужен как военный лидер и защитник семейства, принимающий эту роль у старого Капулетти, которому меньше всего хотелось греметь доспехами.
Сыновья четы Капулетти скончались в младенчестве, и их наследницей была единственная дочь, Юлия, совсем еще юная девушка. Увидев кузину впервые, Тибальт потерял дар речи и лишь молча любовался маленьким чудом, которое смотрело на него широко открытыми голубыми глазами. Тогда он принял решение остаться в доме тетки и оберегать эту девочку от всех напастей, какие могут ей угрожать. С тех пор прошло пять лет, Юлия расцвела и превратилась в прекрасную девушку, ее сердце горело к Тибальту сестринской любовью, и она даже не догадывалась, что кузен во мраке ночи мечется по постели в припадках ревности.
Когда становилось совсем тяжело, Тибальт шел в бордель. Это не очищало голову от мыслей, но разряжало тело, и становилось как-то легче. Шлюхи привыкли к тому, что молодой Капулетти замкнут и неразговорчив, поэтому молча и покладисто выполняли все, что от них требовал клиент, забирали плату и исчезали за дверью. А Тибальт под покровом ночи возвращался домой, выпивал кувшин вина и падал на постель, понимая, что этой ночью он, наконец, не будет видеть сны. Иных контактов с женщинами молодой Капулетти избегал, с дамами на приемах был холодно галантен и не обращал внимания на томные взгляды юных красавиц, мечтательно обволакивающие высокую черноволосую фигуру Тибальта. А в ночи его вновь посещали яркие сны с прекрасной голубоглазой девушкой, и просыпался наследник Капулетти весь в поту, как после кошмара.
Тибальт снова пришпорил коня, подставляя лицо под порыв ветра. Пекло не то слово как, от жары головная боль начала подниматься от самой шеи к вискам, и появилась горечь во рту. Но в карету он не пересядет, хватит и того, что тетка уговорила взять в сопровождение лекаря. Чувствовать себя больным Тибальт ненавидел больше всего и не позволял себе жалеть себя. Поэтому, стоя в большом зале в оковах, ничем не выдал горечь от установленного герцогом наказания. Его беспокоило лишь то, что рыжий племянник Делла Скала, находясь постоянно рядом, может оказаться свидетелем приступа. Но и этого было возможно избежать, главное, вовремя принимать лекарство и не срываться.
Впереди показалось озеро, повеяло водяной свежестью, и Тибальт увидел стены своей будущей тюрьмы. Роскошная, конечно, тюрьма, прекрасное охотничье поместье в живописном месте, но неволя есть неволя, даже в раю.
Перед въездом во внутренний двор Тибальт осадил коня, пропуская карету вперед, и оглянулся на оставшуюся позади дорогу. Две недели, две недели, и он галопом пустит коня в обратный путь, оставляя в прошлом свое заточение вместе с ненавистным Меркуцио.
Карета Капулетти остановилась, не доехав до парадной лестницы, напротив которой уже стоял экипаж герцога. Слуги выгружали из нее большой сундук с гербом Делла Скала на крышке. Меркуцио, облокотившись на дверцу кареты, пинал колесо мыском сапога и молча кивал, слушая стоявшего напротив герцога. Въехавший во двор Тибальт привлек их внимание. Меркуцио наклонил голову набок и развязно уставился на молодого Капулетти, который спрыгнул с лошади и направился в их сторону.
— Ваша светлость, — поклонился герцогу Тибальт, Меркуцио же он удостоил лишь холодным кивком.
— Ну что ж, вот вы и на месте, — герцог оглянулся назад и указал рукой на дом. — Вы вправе ходить, где угодно, но за территорию поместья выходить вам запрещено. В доме будет стража на случай, если кому-то из вас захочется нарушить мой приказ.
Герцог строго посмотрел на племянника, которому и было адресовано это высказывание. Меркуцио с напускным удивлением замахал руками, категорически отрицая, что подобное желание может прийти ему в голову.
— В остальном все так, как я и сказал, проживете две недели в мире и выйдете на свободу. Конечно, если ваши семьи не поспособствуют тому, чтобы вы тут задержались, вернее семья Капулетти. А то ведь я могу изменить решение и подсадить к вам Бенволио, — герцог увидел, как Меркуцио заулыбался. — И ему точно придется ночевать на псарне.
Меркуцио прыснул, вспомнив разговор в карете, и уставился на Тибальта, которому явно было не по себе от этих непонятных смешков.
— О, дядя, а ведь наш друг Капулетти не знает еще главную новость. Позвольте, я его обрадую, — Меркуцио прокашлялся и заявил нарочито торжественно: — Синьор Тибальт, сообщаю вам потрясающую новость: нам с вами предстоит две недели делить одни покои. Вы счастливы? Я — очень!
Меркуцио отвесил Тибальту насмешливый поклон и с удовольствием стал наблюдать, как тот меняется в лице. Бледность еще сильнее окрасила цвет кожи, глаза удивленно раскрылись, плотно сжатые губы застыли в немом вопросе. На лбу проступил пот. Ничего себе, да он испугался.
— Но, ваша светлость… — начал Тибальт срывающимся голосом, но герцог не дал ему договорить.
— Синьор Тибальт, это не обсуждается, вы с Меркуцио будете делить одни покои, сейчас туда поднимут ваши вещи и установят вторую кровать. Но прежде…
Герцог подозвал к себе стражника и указал на сундук Меркуцио, стоявший на земле. Второй сундук с гербом Капулетти слуги еще выгружали из кареты.
— Прежде ваши вещи осмотрят и убедятся, что у вас нет с собой оружия. Сдайте ваши шпаги и то, что носите при себе, сундуки осмотрит стража.
Меркуцио пожал плечами и, сняв с перевязи шпагу, передал ее в руки стражника, картинно похлопал себя по рукам и ногам, показывая, что больше ничего при себе не имеет. Настал черед Тибальта. Было видно, что для него это неприятно, он нехотя отдал шпагу и сжал пустую перевязь, словно надеясь нащупать там сталь. Стражник окинул Тибальта с ног до головы и нахмурился.
— Прошу прощения, синьор Капулетти, но сдать нужно ВСЕ оружие, — взгляд стражника скользнул вниз и задержался на высоком черном сапоге.
Тибальт вздохнул, наклонился и выдернул из голенища острый двусторонний кинжал. Секунду сталь лежала у него на ладони, и хозяин отдал нож стражнику вслед за шпагой. Вид у Тибальта был настолько потерянный, что Меркуцио стало жалко его. Может, он и спит с ножом под подушкой, ожидая нападения даже во сне? Тибальт почувствовал на себе взгляд Меркуцио и отвернулся, придав лицу выражения холодного безразличия.
Стражник передал полученные клинки слуге и подошел к сундукам, теперь уже стоявшим рядом на земле. Среди вещей Меркуцио не было ничего, что могло бы вызвать подозрение, вернее было, но подозрение это было иного рода. Когда стражник извлек из недр сундука седьмую бутылку вина, герцог даже засмеялся.
— Меркуцио, я так понимаю, ты весь винный погреб решил сюда перевезти, боишься, что местное закончится?