Или пауком.
Меня передёргивает от отвращения и брезгливого, гадкого страха, гнездящегося под горлом, и я заставляю себя идти опять – идти, идти, переставляя ноги, идти, игнорируя усиливающееся жжение, идти, не глядя на людей, которых я задеваю, и не слыша их недовольного бормотания за спиной.
Возле кабинета меня никто не ждёт. Конечно. Рон и Гермиона обижены, они сели вдвоём, ряды перед ними и позади них заняты. Ничего. Ничего. Я и не хочу сейчас ни с кем общаться. Сажусь на первый ряд, прямо под носом у Снейпа, и мне плевать на смешливые шепотки за спиной. Выуживаю из сумки учебник и тетрадь, склоняюсь так низко, что отросшие пряди лезут в глаза, но – какое счастье – скрывают лицо. Поправляю шарф, прижимаюсь пересохшими губами к плотной ткани, тяжело выдыхаю. Строчки пляшут перед глазами.
– Эй, Гарри, – Невилл касается моего плеча и чуть виновато улыбается: он сел рядом с Роном, но подошёл ко мне, значит, не поддерживает бойкот. Я благодарен ему за это до дрожи. – Ты выглядишь больным. Может быть, отпросишься с занятия и сходишь к врачу? Серьёзно, мне кажется, даже у покойников не такой серый цвет кожи.
– Всё в норме, Нев, – я легко сжимаю его запястье и выдавливаю из себя улыбку. – У меня просто… плохой день.
– Оставьте обсуждение своих проблем и житейских неурядиц на перемену, мистер Поттер, – холодно произносит возникший будто бы из ниоткуда Снейп и вздёргивает бровь, глядя на Невилла. Его голос приобретает вкрадчивые, едкие нотки, в тоне звенит металл. – Мистер Лонгботтом, занятие уже началось.
Невилл, сглотнув, торопливо садится на своё место под негромкое «Мисс Патил, вы, я вижу, хотите ответить? Извольте». Я – нелепый и почти гротескный в этом шарфе и растянутой футболке – остаюсь одиночкой, осмелившимся сесть на первый ряд. Стискиваю пальцами форзац учебника, жду, когда меня вызовут; Снейп не из тех, кто прощает неподготовленность.
Он и вызывает. Стоит, скрестив руки на груди, высокий и неприступный, строгий и резкий, оглядывает студентов, будто выискивая новую жертву, останавливается на мне. Медленно произносит:
– В прошлый раз готовы были не все. Сейчас у вас есть возможность реабилитироваться. Мистер Поттер, прошу.
Я выучил. Я выучил настолько хорошо, что сводит зубы, а в голове – мешанина из обрывков фраз. Выпаливаю как на духу, не давая себе даже секундной передышки, говорю, говорю, говорю, заведя руки за спину и нервно заломав пальцы, говорю, потому что знаю – если он увидит в моём ответе слабое место, мгновенно вклинится туда с тысячей вопросов. А потом изогнёт надменно-насмешливо чёрную бровь, возьмёт чёрную тетрадь, в которой с дотошностью педанта отмечает подготовку каждого студента, и выведет жирное «Т» напротив моей фамилии. Я знаю. Это под моими веками, когда я прикрываю глаза.
Но он не вставляет вопросов. Мне даже кажется, он вообще меня не слушает: взгляд у него гипнотизирующий, змеиный, но какой-то отсутствующий. Когда я заканчиваю, он встряхивает головой и командует:
– Садитесь. Мистер Уизли, ваша очередь.
Рон – неловкий, смущённый, с некрасивыми пятнами румянца на щеках, едва не падает, пока выходит на кафедру. Снейп на секунду закрывает глаза: выученный мной досконально жест абсолютной усталости от всех этих кретинов. И я внезапно для самого себя смотрю на мрачного, угрюмого, безжалостного преподавателя со странным пониманием.
И он отвечает мне долгим взглядом перед тем, как отвернуться к Рону и в безмолвном приказе скрестить руки на груди.
Рон отвечает путано и сбивчиво, сыплет заученными фразами и замолкает, вставляет долгие «э-э-э» между словами, чешет в затылке. Так ведут себя те, кто учил предмет за десять минут до начала занятия. Я знаю это. И Снейп знает. Когда Рон начинает нести околесицу, Снейп прерывает его взмахом руки, устало трёт переносицу и очень тихо – так тихо, что его не было бы слышно, не стой в аудитории гробовая тишина – произносит:
– Анатомия – это невероятно сложная и многогранная область медицины. Её невозможно заучить, тем более, – я чую кожей лёгкое пренебрежение его тона, – не имея к ней никаких способностей. Её нужно понять. Если вы не в состоянии сделать это, мистер Уизли, что вы забыли на моём факультете?
Рон багровеет, бессильно открывает рот, где-то позади отважная Гермиона восклицает: «Но, профессор..!», а я ловлю себя на отвратительной, жалкой, недостойной мысли о том, что мне Рона не жаль.
Совсем не жаль – ни капельки.
– Мисс Грейнджер, будьте добры, сядьте и замолчите, – льдом его голоса можно изрезать ладони, я почти задыхаюсь, таким холодом меня опаляет изнутри. Снейп не смотрит на меня, его хищный разозлённый взгляд прожигает Рона, и Рон съёживается, будто стремясь уменьшиться, уйти от чудовищной хватки глаз преподавателя.
– Сдать школьные экзамены на неплохой балл и поступить сюда – только полдела, мистер Уизли, – продолжает Снейп. – Вы выбрали профессию, которая подразумевает под собой очень важное качество: ответственность. И его я в вас не вижу. По-вашему, я учу вас чему-то неважному? – он – высокий, крючконосый, разъярённый – подобен коршуну, чьи когти вот-вот сомкнутся на плоти кролика, и меня передёргивает от этого сравнения. – По-вашему, какую-то тему можно недоучить, а какую-то и вовсе пропустить, полагаясь на то, что вас по ней не спросят?
Он страшен в гневе, хотя не кричит. Но голос, голос, тон этот – тон, полный разочарования, ярости и металла…
– По-вашему, когда вам нужно будет спасать чью-то жизнь, вы сможете отговориться фразой «Эту тему я не понял, а ту не выучил»? – даже странно, как этот человек умеет держать себя в руках: у него внутри всё клокочет, но голос ледяной, а на лице – маска пренебрежительного равнодушия. Я сжимаю пальцами собственные колени, и ранка на шее печёт и ноет. – По-вашему, когда на вашей совести окажется чья-то смерть, вы сумеете оправдаться перед самим собой?
Кто-то из девочек тихонько всхлипывает. Рон давится словами, междометиями, стыдом и ужасом. Снейп опирается на кафедру, точно ему вдруг стало тяжело стоять, закрывает лицо ладонью и сквозь пальцы бросает:
– Все свободны. Можете идти. На следующем занятии контрольная по всему пройденному материалу.
Испуганные, разозлённые его тирадой, перешёптывающиеся, они уходят. Герми обнимает Рона, почти на буксире оттаскивая прочь, Невилл задерживается на секунду в дверях, глядя на то, как я поднимаюсь и неторопливо убираю учебник в сумку, но сбегает почти сразу же: он слишком боится Снейпа.
Он так и стоит, не отнимая ладони от лица, неловко горбится, это не тот Снейп, которого я знаю, я не видел в нём раньше этой слабины и этого надрыва; будто он сам – безупречный, холодный, черноволосый Северус Снейп – когда-то допустил ошибку и позволил кому-то умереть. Мне нечем дышать.
– Поттер, – а взгляд у него по-прежнему хищный, – я, кажется, всех отпустил. Неужели не горите желанием присоединиться к однокурсникам и обсудить старого ублюдка?
Я вспыхиваю, смущённый и растерянный, прижимаю к груди сумку и отрицательно мотаю головой. Делаю шаг к нему. Смотрю почти жалобно, почти умоляюще, ну же, профессор, мне просто некуда больше пойти, я скоро сойду с ума. И шепчу едва слышно, боясь собственного решения:
– Вы говорили, что я могу обратиться к вам. Что, если понадобится…
Его взгляд – хлёсткий взгляд, отравленный пониманием – заставляет меня осечься. Снейп приближается ко мне, порывистый, резкий, в пальто, развевающемся за спиной, стискивает мой подбородок, зачем-то вглядывается в глаза. Я не знаю, что он ищет там, но разматываю шарф, сдираю пластырь, морщась от боли.
– Поттер, – хрипло произносит Северус Снейп. – Боже правый, Поттер, почему именно вы.
Я не знаю, что это значит и как мне следует ответить; его пальцы – холодные чуткие пальцы, неожиданно осторожные, хотя меньше всего на свете я ожидал от Снейпа осторожности – ложатся на мою шею, повторяя контуры ранки, и я дрожу, и мне почему-то кажется, что она стала чуть больше. Будто она… растёт.
– Что мне делать? – тихо спрашиваю я, и его спина каменеет. Я даже не спрашиваю, что это. И почему мои ночные кошмары, бредни сходящего с ума мальчишки, становятся реальными. И почему он выглядит так, словно я вот-вот взойду на эшафот.
Он почти отшатывается от меня. Запахивается в пальто, вновь становясь прежним ядовито-безразличным Снейпом, с потрясающим цинизмом отвечает мне:
– Что вам делать, Поттер? У вас есть два пути: позволить этому, – он не прикасается ко мне, но я чувствую отзвук невольной ласки его пальцев, – уничтожить вас или начать с этим бороться.
У меня идёт кругом голова, я не понимаю, что происходит, аудитория вокруг вертится, изгибается, раздваивается… Он цепко сжимает мои плечи, пытливо заглядывая в моё лицо, в моё серое, осунувшееся, исхудавшее лицо полутрупа, и отрывисто бросает:
– Возьмите себя в руки. Вы не один. Я помогу вам. Постараюсь помочь.
Я поднимаю на него больные глаза и выдыхаю то, за что мне будет стыдно ещё очень долгое время:
– Мне страшно возвращаться домой.
Его лицо – изысканная фреска, маска на грани божественной красоты и божественного уродства – не выражает никаких эмоций. Только руки, лежащие на моих плечах, держат так цепко, точно он боится, что я упаду. Я действительно не уверен, что смогу стоять на ногах без поддержки. Снейп морщится, будто уговаривая самого себя, и кивает:
– Пойдёмте, Поттер. Мы рискуем опоздать на поезд.
Понимание прошибает меня током, я мотаю головой, всё же вырываясь из его хватки, отступаю на шаг, тяжело опираюсь на парту, торопливо бормочу:
– Я не это имел в виду, так нельзя, вы… вам…
– Хватит мямлить! – на секунду в его голос врывается ярость, но он закрывает глаза и усмиряет её. А потом продолжает уже спокойнее, хотя острая сталь ещё звенит в его голосе и грозит исполосовать меня. – Послушайте, Поттер. Вы представления не имеете, с чем вас угораздило связаться. Это… если будет угодно, сила, стократно превышающая человеческую. Вы вернётесь домой, – его взгляд обжигает, – и как ни в чём не бывало ляжете спать. Принесёте этой силе себя, беспомощного и уязвимого, на блюдечке. Позволите себя уничтожить. Вы этого хотите?
Я смотрю на него непонимающим, испуганным, изумлённым взглядом, и Северус Снейп, прижимая ладонь к лицу, почти стонет:
– Он же почти ребёнок, Господи.
Я не успеваю возмутиться – он берёт себя в руки раньше. И, застёгивая пальто, холодно бросает мне:
– Или вы идёте со мной, или уходите из кабинета прямо сейчас.
– Вы же мне расскажете? – по-детски наивно спрашиваю я, заматывая шарф. Северус Снейп трёт переносицу, подхватывает портфель и, подталкивая меня к выходу из аудитории, на секунду задерживает ладонь на моей спине. Прикосновение обжигает даже через одежду.
Наверное, это «да». А даже если бы и «нет»…
Даже если бы.
========== Vestigia terrent ==========
Мне неловко до заползающих под шарф алых пятен, пока мы молча идём к метро. Я прячу взгляд, когда он случайно врезается в меня, повинуясь давлению людей позади. Я вспыхиваю, как спичка, когда он ненамеренно прикасается к моей ладони: кончиками пальцев к тыльной стороне, тут же отдёрнув руку, будто бы он смутился. Будто бы Северус Снейп вообще умеет смущаться. Мы молчим, и это молчание тяготит меня много больше маленькой ранки, угнездившейся на шее. Сказать по правде, я боюсь лишний раз взглянуть на него. Будто прочту разочарование и недовольство свалившейся на него новой обязанностью, будто он скажет, что я – ходячая проблема.
Наверное, так оно и есть.
– Пойдёмте, – коротко и невыразительно произносит Снейп, когда двери поезда разъезжаются в стороны. – Наша остановка.
«Наша» отдаётся в рёбрах нежданным, пугающим теплом, и я спотыкаюсь на ровном месте. И он смотрит на меня с насмешливым снисхождением, этот бледный высокий мужчина с раввинским носом, и иронично вздёргивает бровь, будто говоря: «Не сомневался в ваших способностях, мистер Поттер». Но отчего-то не произнося этого вслух.
Улица, на которой он живёт, безлюдна и тиха, только чей-то благовоспитанный мопс семенит мимо газонов, не осмеливаясь примять короткими неуклюжими лапами траву, и вертит плоскомордой головой. Лица его хозяина, идущего следом за питомцем, не разглядеть, так низко надвинута на лоб широкополая шляпа; такие, верно, носили мафиози – даже прищурившись, можно различить только тонкую линию носа и блестящие глаза. На нём странного покроя пальто – топорщащееся на груди и животе, как рубашка толстяка, которая мала ему, – но длинные ноги худы, как палки. Мы сталкиваемся взглядами, и он останавливается. Расправляет плечи, улыбается всем длинным телом, и мне отчего-то становится дурно. Медленно, будто при встрече с хорошим знакомым, при котором полагается снять головной убор, мужчина тянет шляпу вверх. Сперва обнажается подбородок: острый и узкий, нездорового землистого цвета. За ним – губы, тонкие и такие бледные, что кажутся почти синими.
Он улыбается. Улыбается, растягивая рот на всё лицо, улыбается, демонстрируя мне дюжину рядов острых зубов, улыбается, расстёгивая пальто, и по его длинным паучьим пальцам бегут миллиарды насекомых, выбирающихся из расширяющейся прорехи в его груди…
О Господи. Снейп, Снейп!..
Цепляюсь за костлявый локоть почти судорожно, впиваюсь пальцами, с трудом отрывая взгляд от чудовищного незнакомца, едва не падаю, бормочу, внезапно обнаружив, что голос почти пропал:
– Сэр… сэр!
– Что такое, Поттер? – Снейп останавливается, смотрит на меня удивлённо и непонимающе, будто бы за мной не стоит уродливая тварь с огромной пастью, хмурится. – Вы побледнели. Голова кружится?
– Вы… разве вы не видите? – одними губами выдавливаю я, и ухмыляющаяся пасть маячит перед моими глазами, и что-то мрачное, тяжёлое, густое наваливается на меня непреодолимой силой, и я чувствую, как отказывают ноги, и я лечу куда-то, и взволнованный голос назойливо стучится в дверь черепной коробки, и встревоженные чёрные глаза пронзают меня беспокойством, но через секунду они сменяются пустотой. И я падаю во тьму, и под веками у меня отпечатывается картинка: алое месиво на зелёной траве, толстое туловище, искажённая животным страданием плоская морда – развороченный, вывернутый наружу гниющими внутренностями мопс.
– Поттер! – будто сквозь вату. – Что ж это такое… давайте, Поттер, переставляйте ноги!
Он тащит меня почти на буксире, вынуждая выплывать из вязкого морока, и я почти прихожу в себя, оказываясь на пороге его дома. Меня подталкивают в спину, направляют, указывая, где повернуть, где прислониться к стене; я чувствую себя столетним стариком, лишившимся трости. В лицо лезут жёсткие чёрные пряди, щекочут губы и подбородок, мешают видеть дорогу, а потом – переворот – меня, как мешок с картошкой, сгружают на скрипящий диванчик, оставляют в одиночестве на долю секунды; я верчу головой, дезориентированный, потерянный, я задыхаюсь, мне не хватает кислорода, в груди жжёт, я жалобно мычу, ища его безмолвным порывом тела, и Северус Снейп, разозлённый и обеспокоенный одновременно, опускается передо мной на корточки, стискивает мой подбородок стальной хваткой, вынуждая открыть рот, вливает в меня что-то горькое, отдающее травами…
Медленно, очень медленно я начинаю дышать.
– Пришли в себя? – Снейп смотрит пристально, на щеках у него разгораются пятна румянца спешки, так не идущие этой бледной коже, и я тупо заторможенно киваю. Глаза – ямы с песком – ноют и чешутся, я закрываю лицо ладонями, выдавливаю из себя измученное и хриплое:
– Извините.
– Замолчите, – он отмахивается от меня, как от назойливого насекомого, заставляет вертеть головой и подставлять чувствительные глаза под луч фонарика, щурится, почти вплотную приближая своё худое некрасивое лицо к моему. Я смотрю на горбинку, украшающую крючковатый нос, на жёсткие складки у тонких невыразительных губ, на вечную морщину усталости, прочертившую лоб, на синевато-серые области под глазами… Я смотрю на него, и пока смутное, но уже сейчас обещающее стать острым ощущение желания собирается у меня в горле. Рот вяжет горьким.