Одежда тепло льнёт к телу, но жарко мне не потому – щёки горят огнём, и от этого по всему телу распространяется пламя.
Когда я выхожу, он – высокий, сутулый, усталый – стоит у двери, подпирая плечом стену. Заметив, что я освободил ванную, он поднимает уголки губ в намёке на ухмылку и насмешливо бросает мне:
– Неужели оказаться со мной под одной крышей для вас такой большой стресс, что вам приходится прятаться от меня в душе, мистер Поттер?
– Нет! – выпаливаю так отчаянно, что невольно краснею. И тут же закусываю губу. – Мистер Снейп, я… не взял полотенце, так что мне пришлось воспользоваться вашим. Надеюсь, это не…
Он прерывает меня самым наглым образом – запрокидывает голову и искренне, громко хохочет. А я зависаю на остром кадыке, ходящем вверх-вниз на длинной шее, и моргаю, когда он, всё ещё периодически срываясь на фырканье, произносит:
– Разумеется, теперь, когда к моему полотенцу прикоснулись вы, мне придётся выбросить его. Или сжечь. Мистер Поттер, – его тон неуловимо смягчается: незнакомые мне нотки, которые, к моему стыду, я хотел бы слушать, и слушать, и слушать, ловя каждое движение губ, – я не рассчитывал на то, что так скоро и незапланированно приобрету сожителя, но моё предложение остановиться у меня не было импульсивным. Не было оно и необдуманным, – он на секунду прикрывает глаза и заканчивает уже прохладно, явно устав от необходимости всё объяснять:
– Вы можете пользоваться всем, что вам необходимо, без вопросов и извинений. Есть только одно правило: не тревожьте меня, когда я в своём кабинете. Если вы всё поняли, я, пожалуй, всё-таки оставлю вас. Ложитесь спать, завтра будет трудный день.
Перед моим носом закрывается дверь, и я ещё долго смотрю на неё, не зная, как мне на это реагировать. Так или иначе, в гостиной меня ждёт стопка свежего постельного белья, и, аккуратно застилая диванчик, я вдыхаю едва уловимый запах порошка. И – совершенно необъяснимый, неделимый, травянистый – запах Снейпа. Им – едкими улыбками, насмешливыми фразами, спрятанным в глазах волнением – пахнет и подушка; я засыпаю, вжавшись в наволочку носом. И на грани сна и яви слышу тихое: «Спокойной ночи, Гарри».
Хотя, должно быть, это мне только снится.
Этой ночью пауки не приходят – словно они наконец-то решили оставить меня в покое. Не приходят они и на следующую ночь.
И даже через неделю.
Пятничным утром я встаю бодрым и полным сил, только ноет ранка на шее, но это столь незначительное ощущение, что я, даже не глядя на неё, леплю полоску пластыря и иду на кухню. Здесь до жути воняет горелым; Снейп стоит перед безнадёжно спалённой сковородой, хмурится, и я, с трудом сдерживая смех, осторожно интересуюсь:
– Не вышло?
– И вам доброе утро, Поттер, – цедит Снейп, чуть ли не плюясь в меня ядом. Я осторожно подхожу, прикасаюсь к его плечу, отдёргивая пальцы, когда он вздрагивает, произношу тихо:
– Может быть, я приготовлю завтрак?
И читаю в его взбешённом взгляде собственный приговор. Снейп вскидывается, как лошадь, встающая на дыбы, его ноздри гневно расширяются, он поворачивается ко мне, забывая об обугленной яичнице, почти рычит:
– Если ты, Поттер, считаешь, что я неспособен…
– Нет-нет! – вклиниваюсь раньше, чем он успевает закончить предложение. И куда подевалась робость, присущая каждому его студенту, знающему наверняка, как страшен Снейп в гневе? – Я просто хорошо готовлю, ну, родственники давали вволю попрактиковаться… – воспоминание о Дурслях портит настроение и мне. – Вам понравится, обещаю!
Он ещё с полминуты сверлит меня тяжёлым взглядом – недовольный и разозлённый то ли собственной неудачей, то ли тем фактом, что я стал её свидетелем. А потом расправляет плечи и надменно бросает мне:
– Что ж, должны же вы быть хороши хоть в чём-то. Прошу.
Я проглатываю шпильку молча, глушу в себе детскую обиду – у него просто отвратительное настроение по утрам, я знаком с этим не понаслышке… Может быть, вкусный завтрак сможет это исправить. Готовлю старательно, но быстро, памятуя о том, что времени не так много, выкладываю перед ним, сидящим на стуле, пышный жёлтый омлет, наливаю в кружку кофе. Снейп ест подчёркнуто медленно, почти аристократично, по его непроницаемому лицу невозможно понять, нравится ему или нет. А мне кусок в горло не лезет – отчего-то важно услышать приговор.
Делая последний глоток кофе, он небрежно, как бы мимоходом, бросает:
– Недурственно.
И тут же, словно стремится сгладить эффект от похвалы, добавляет:
– Возможно, вам стоило выбрать профессию повара.
И это задевает больно. Я вскидываю на него глаза, сжимая вилку в руке так сильно, что острый кончик впивается в ладонь, ищу призрак смеха или беззлобного ехидства на его лице, спрашиваю почти с отчаянием:
– По-вашему, из меня не выйдет хорошего врача?
В его взгляде почти изумление. Он молчит долго, так долго, что я, стараясь подавить в себе неуместное, но отчётливое ощущение разочарования, встаю и собираю грязную посуду. Включаю воду. Подставляю под горячую струю первую тарелку. Вторую. Кружку. Вторую…
И только тогда Снейп говорит – медленно и осторожно:
– Я бы хотел сказать, что считаю так. Вы, Поттер, потрясающе беспечны – далеко не лучшая черта для того, кто должен быть собран всегда. Ваши житейские неурядицы, неудачи, провалы – словом, всё то, что способно влиять на настроение – мешают вашей работоспособности. Вы склонны к гиперболизации, в вас отсутствует прирождённое чутьё, вам не хватает некоего изящества, тонкости… Полёта мысли, способности отойти от заученных парадигм и видоизменить их.
Я захлёбываюсь жалобным вздохом – каждое его слово впивается в мои виски. Я ждал откровенности, но эта бьёт под дых; в поисках опоры хватаюсь за раковину, закрываю глаза, заставляю себя дышать… Меня не должно волновать его мнение. Не должно. Разумеется. Это Снейп, всего лишь Снейп, который, пожалуй, и самого Гиппократа признал бы никудышным врачевателем. Это всего лишь Снейп… Он продолжает, сверля мою спину взглядом:
– Однако я не могу не отметить в вас того, чего порой не хватает даже одарённым студентам. Стремления. Вы, Поттер, умудряетесь сносно компенсировать отсутствие природных задатков усидчивостью и прилежанием, – я забываю, как дышать. Это… похвала? От Снейпа? Должно быть, я брежу или сплю. – Путь, проложенный не талантом, а упорством, сложен и тернист. Но результат…
Он замолкает, словно не находит слов. Я смотрю на свои побелевшие пальцы, и сердце глухо и тяжело громыхает у меня в висках. Ох, господи.
– Результат может превзойти все ожидания, – наконец произносит Снейп. – Вам не хватает сознательности, не хватает концентрации, но вашего прилежания и искреннего желания помогать людям у вас не отнять.
Мир сошёл с ума. Кухня качается и плывёт, под веками сухо, во рту горько. Слепая благодарность напополам с изумлением теснит мои рёбра.
– Хватит прохлаждаться. Собирайтесь, через двадцать минут вы должны быть готовы, – говорит Снейп. Очень сухо и чопорно. Я улыбаюсь, как идиот: уже знаю, что под этим тоном он прячет неловкость. Это так непривычно – Снейп, который кого-то хвалит. Который хвалит меня.
В гостиную я возвращаюсь с дурацкой улыбкой на пол-лица и тёплым сгустком под диафрагмой.
По дороге до университета он язвительней и угрюмей обычного – будто едкие фразы, сегодня неспособные меня задеть, могут отменить всё то, что он сказал мне. Кажется, я раздражаю его своей улыбкой, своими блестящими глазами, своим довольным видом, потому что уже у ступенек он буркает себе под нос:
– Поттер, с серьёзным выражением лица вы выглядите умнее.
– Вам бы тоже не мешало иногда улыбаться, – храбро выпаливаю я, и чёрная бровь в немом изумлении взлетает вверх. С секунду Снейп сверлит меня заинтересованным взглядом, а после поднимает выше ворот пальто, задирает подбородок, отворачивается, будто не его губы, строгие, неуступчивые губы, дрогнули на долю секунды.
– Наглый мальчишка.
Я фыркаю, смешливо щурясь, и хрипло отвечаю:
– Учусь у вас, сэр.
Он игнорирует этот мой выпад, с королевским достоинством удаляясь прочь, но меня всё равно накрывает тем ощущением, какое бывает у ребёнка, чья шалость удалась.
Сегодняшний день проходит великолепно. Я даже умудряюсь помириться с Роном и Гермионой. Странные боги, невесть почему избравшие меня в качестве жертвенного петуха, отступают в тень – надеюсь, там они и останутся. Герм с одобрением осматривает меня, а потом обнимает и вздыхает:
– Наконец-то ты выспался! Наверняка же сбил себе режим, вот и ходил весь бледный, с синяками, ещё и дёрганый!
– Хорошо, что наш Гарри вернулся, – с намёком гудит Рон, слишком сильно сжимая мои пальцы, и я понимаю, что это – хоть и дружеское – предупреждение: только попробуй поступить так снова. Знал бы ты, Рон, как я стараюсь не натворить глупостей. Знал бы ты.
Я отвечаю на пару вопросов Люпина, честно отсыпаю занятие Флитвика, играю с Роном в «морской бой», пока с кафедры что-то увлечённо вещает Трелони… В общем и целом день проходит на ура – и только потом, когда пары заканчиваются, я замираю в растерянности. Что мне делать дальше? Стоит поехать за вещами – или подождать Снейпа? Нужно уточнить. На удивлённый взгляд Гермионы, недоумевающей, почему я не иду домой прямо сейчас, я отвечаю улыбкой и очевидной, но даже не щекочущей совесть ложью:
– Просто решил позаниматься дополнительно, так что посижу немного в библиотеке.
Глаза подруги загораются, она явно хочет заявить, что пойдёт со мной, но Рон – мой спаситель – прижимает её к себе и почти строго произносит:
– Вообще-то у нас с тобой были планы.
– Ой… точно, – Гермиона тут же сникает, точно нет ничего на свете увлекательнее вечера, проведённого в обнимку с книгами. Мне хочется рассмеяться, но вместо этого я лишь целую её в тёплую щёку и говорю:
– Хорошо вам провести время, ребята.
– И тебе, – Рон ухмыляется, – что может быть лучше, чем обжиматься с книгой, какая девушка сравнится с этим…
– Рон! – в один голос восклицаем мы с Герм, и друг смеётся, подмигивая мне. Он одержим идеей отыскать мне даму сердца (главным кандидатом, конечно, он считает свою сестру).
Сейчас неприкрытый намёк в его словах меня почему-то злит. Я прощаюсь с друзьями скомканно, почти сразу же поднимаясь к Снейпу, и замираю перед его кабинетом. Дверь не скрадывает голосов: он с кем-то разговаривает. Я не должен… Я уже хочу отойти, но вылавливаю в потоке речи свою фамилию. И тут же прикипаю щекой к двери. Говорящий торопится и нервничает; я с изумлением опознаю в нём Драко Малфоя – равнодушного, гордого, надменного Драко Малфоя, которому несвойственно так глотать окончания слов и задыхаться, как от быстрого бега.
– Я точно знаю, что… – пропадает, звук отодвигаемого стула перекрывает окончание фразы, я склоняюсь ниже, к замочной скважине, ведомый любопытством, прищуриваюсь, разглядывая виднеющийся в крохотную щёлку кабинет; Снейп сидит в кресле, скрестив руки на груди, спокойный и безмятежный, Драко Малфой мерит шагами комнату. Я приглядываюсь – и едва не ахаю. И это Драко? Вот это? Боже, что с ним стало. Несмотря на пятна взволнованного румянца на щеках, он невероятно бледен – неприятный землистый оттенок кожи, какой бывает у глубоко больных людей. Он и раньше был тощим, пусть не отличался нескладностью, но теперь… теперь Драко Малфой походит на скелет: так остро выступают ключицы, что того и гляди прорвут кожу. Не пальцы – паучьи лапки.
Меня начинает тошнить, и я глухо сглатываю, на секунду зажмурившись.
– Поттер тоже! – звучит как обвинение, тон у Драко укоряющий, будто я в чём-то виноват. – Поттер такой же, так почему тогда он, а не я?
Расплывчатые формулировки не дают ясности, я растерянно морщусь, едва не врезаюсь лбом в дверь, закусываю губу. Снейп молчит. Мне не разглядеть выражения его лица, но вся эта поза – нарочито небрежная и величественная – говорит только об одном: он в ярости. И только титаническим усилием воли контролирует себя.
– Думаешь, он сможет, а я нет? Думаешь, с ним ты можешь отсрочить неотвратимое, а со мной не стоит и пытаться? – Драко почти подбегает к столу, с размаху опускает на него ладони, нависает над Снейпом так близко, что это походит на поцелуй. – Почему, Северус?
Меня обжигает лёгкость, с которой он называет Снейпа по имени. Как будто они… нет. Нет. Сжимаю зубы до боли, почти не дышу, секундная ненависть давит мне на грудь – а потом пропадает, но эфемерный отзвук тяжести остаётся.
– Уймись, Драко, – льдом в его голосе можно изрезать пальцы, но под ногти впивается не это. Снейп называет Малфоя Драко. Малфой называет Снейпа Северусом. Я проглатываю комок в горле вместе с истеричным смешком. Господи.
– Уняться?! – я никогда не видел таких бешеных глаз. Драко снова вскакивает, начинает судорожно расстёгивать рубашку, я, ошарашенный и взволнованный этим зрелищем, застываю в неловкой позе – скрючившись, приникнув к двери… Гаденький голосок нашёптывает мне: «Как думаешь, чем они будут заниматься?» Я не нахожу, что ему ответить.
Но это и не нужно. Потому что, когда рубашка падает на пол, я вижу, что вся грудь Драко – бедного, бедного, бедного Драко Малфоя – увита чёрными прожилками; это походит на кадр из фильма ужасов, словно кого-то вывернули наизнанку, выжрали изнутри, вытравили ядом… Боже правый!
Мне вспоминается плоскомордый мопс, лежащий на лужайке, и я с трудом подавляю рвотный рефлекс. Ох. Чёрт.
– Видишь? Видишь? – Малфой почти шипит, стискивая пальцами единственный светлый участок, оставшийся на груди: небольшая, размером с кулак, область, в которой – сердце. – Видишь?! Ещё немного, и я сдохну, так почему ты не хочешь попытаться помочь мне?
Снейп прикрывает глаза. И, хотя мне трудно различить даже выражение его лица, я едва не падаю от неожиданного, мучительного, беспощадного шквала боли, обрушивающегося на меня. Его боли.
– Драко… – Снейп протягивает руку, но Малфой отшатывается: зверское выражение лица, горькая гримаса на губах, прижатая к груди ладонь.
– Не трогай меня! – почти вопит он. И тут же – из одного в другое – добавляет отчаянно:
– Северус, я не хочу умирать! Я, чёрт побери, не хочу!..
– То, о чём ты просишь, убьёт тебя скорее и вернее, – медленно произносит Снейп. Его пальцы, сжимающие край стола, белеют от напряжения. Во мне рождается глухой сдавленный всхлип, и я давлю, давлю, давлю его, и я…
Там, за дверью, блистательный и холодный Драко Малфой умирает. Прямо сейчас. Посекундно. Там, за дверью, безжалостный и бесчувственный Северус Снейп мечется, не зная, идти ему на риск или нет. Там, за дверью… У меня нет сил смотреть. Больше нет. Я сползаю на пол, усаживаюсь на кафель рядом с дверью, приваливаюсь затылком к стене и закрываю глаза.
– Пожалуйста, Северус! - нервные шаги, суетливые постукивания каблуками, будто он готов вот-вот сорваться с места, только дай ему повод. Только дай ему шанс. Сжимаю зубы, прижимаю к лицу ладонь, впиваюсь в мякоть тыльной стороны укусом. Соль на языке ненадолго отрезвляет меня, запускает заново сбившееся с ритма сердце, и несколько долгих секунд, пока его удары звенят у меня в ушах, я не слышу ничего из того, что происходит в кабинете. Слух возвращается резко, наплывом, на секунду выбивая из колеи:
– …шу тебя! Плевать на последствия, у меня нет другого выхода! – голос Малфоя дрожит и ломается, словно он в шаге от слёз. Слышно, как Снейп поднимается с места, как куда-то идёт, а потом его голос, глубокий и низкий, успокаивающе произносит:
– Хорошо, Драко. Хорошо. Я всё сделаю.
Кое-как поднявшись на ноги, я заглядываю в замочную скважину – и отшатываюсь, сражённый увиденной картиной: плачущий Малфой вжимается лицом в плечо Снейпа. И Снейп гладит его по спине осторожно и мягко, как ребёнка. Этого оказывается слишком много для меня: слабеют колени, я прислоняюсь к двери, облокачиваюсь на неё всем своим весом… И она – предательница – жалобно скрипит.