— Что ж… — Гилдерой взял напыщенный тон, но не смог выдержать его до конца. — Тогда тебе не жить.
— И что же ты со мной сделаешь, позволь узнать?
Локхарт попытался сочинить страшную угрозу, но с его волшебным даром слова случилось то, что рано или поздно случается с потоком карманных денег от любящих родителей — он иссяк. Его попытки могли бы увенчаться успехом, если бы он скрылся за дверью подальше от насмешливого взгляда Риддла. Но не в его традициях было проигрывать словесные баталии.
— Я устрою тебе настолько ужасное будущее, что в языке нет слов, чтобы его описать.
С этими словами Гилдерой эффектно развернулся, полы мантии взметнулись, и на секунду сияние локхартовской славы показало бирюзовый цвет во всей его красе. Отступление ведь не позор, если обставить его должным образом. Уже у самой двери он бросил взгляд через плечо, чтобы добавить последний штрих и поразить коварного любовника прямо в его лживое темное сердце. Этим штрихом стала произнесенная с должным пафосом фраза:
— Считай, ты для меня умер.
Том стоял, спрятав руки в карманы мантии, голова его была чуть наклонена вбок, и падающая на лицо тень мешала прочитать его чувства.
— Хорошо, но должен тебя предупредить: из темных магов получаются очень нахальные мертвецы. Поэтому перед тем, как записывать меня в покойники, хорошенько подумай, хватит ли твоих хваленых магических умений, чтобы остановить меня, когда я ночью заявлюсь по твою бессмертную душу и нежное тело.
Вместо ответа Гилдерой хлопнул дверью, но доски были тонкими и хорошо пропускали звуки, так что он все равно услышал оскорбительный для его чувствительной гордости смех. И пожелал Риддлу лопнуть от самодовольства.
*
Адам Путмель не пожалел денег на свадьбу. Для своей королевы он снял настоящий замок, в который ей было не стыдно пригласить заклятых подруг. Платье невесте сшили во Франции, и по красоте и элегантности оно могло поспорить с нарядами фей. Легкая белая ткань плотно облегала стройную фигуру, шлейф растекался по полу, будто пролитое молоко. А чтобы добить тех, кто у кого был высокий иммунитет к зависти, мистер Путмель подарил любимой бриллиантовое колье. Оно составило хорошую компанию кольцу на ее пальце. Камешек в нем был таких размеров, что его могли разглядеть даже те гости, которые сидели в самых дальних рядах замковой часовни. Ее специально открыли для свадебной церемонии, и за ароматами роз и лилий ощущался легкий запах затхлости.
Букеты, составленные опытным флористом, придавали залу праздничный вид, хотя цветы и казались мертвенно бледными в скупом зимнем свете, льющемся через витраж. Здесь не помешал бы десяток другой горящих свечей — и света больше, и гостям теплее, но миссис Локхарт (она решила оставить фамилию первого мужа) терпеть не могла открытый огонь. А устроители свадьбы слишком увлеклись приведением часовни в приличный вид и позабыли о согревающих чарах.
Все бы ничего, да проводивший церемонию министерский чиновник распинался добрых полтора часа, в его случае щедрость мистера Путмеля сыграла против новобрачных. Но вот наконец он предложил жениху и невесте обменяться клятвами. Гости перестали нервно ерзать на скрипучих скамейках, дамы приготовили платочки, мужчины чинно сложили ладони на коленях. Большая часть присутствующих принимала участие в риддловском тотализаторе, и кто-то после слов «объявляю вас мужем и женой» торжествующе заулыбался, а кому-то, наоборот, пришлось подавлять разочарованные вздохи, когда Адам Путмель, смачно расцеловав благоверную, повел ее по алтарному проходу.
На выходе из церкви маленькие детки, наряженные ангелочками, обсыпали новобрачных рисом, и торжественная процессия, отогревшись заклинаниями, направилась к замку. День был хмурый, небо затянули серые тучи, и снежок выглядел скорее серым, чем белым. Природа не могла соперничать красотой с миссис Л., и та втайне этому радовалась. На парадных ступеньках невеста остановилась и бросила букет, но неожиданный, наверняка колдовской ветер подхватил его и унес прочь. Пара отчаявшихся девиц бросилась за ним прямо по лужайке, но вскоре они вернулись с пустыми руками и выпачканными подолами. Так что милым дамочкам оставалось лишь гадать, кто из них пойдет под венец следующей.
Гости проследовали в главный зал и расселись за столами, которые радовали глаз обилием еды и вина. И проигравшие воспряли духом, включая тех, кто в пылу азарта запустил руку в жестяную коробку из-под печенья, где жена хранила деньги на хозяйские нужды. За молодых пили много и часто, Локхарт встал и приготовился произнести речь, он стойко переносил свадебное торжество, мужественно держа на лице ослепительную улыбку. Хотя Гилдероя и передергивало каждый раз, когда взгляд падал на нового мужа матери. В элегантном смокинге, подогнанном известным портным под скоромный рост жениха, Адам Путмель все равно выглядел так, будто час назад стоял на Диагон Аллее и продавал доверчивым прохожим волосы из бороды Мерлина.
Уже завершая свое поздравление, Локхарт подумал, что все вокруг — лишь дурной сон, но тут косматый пузан явно из путмелевской родни по-разбойничьи свистнул. Этот звук выражал крайнюю степень одобрения и стал сигналом для настоящей лавины из хлопанья, топанья и свиста. В тот момент Гилдерою следовало бы проснуться в собственной постели, но нет — кошмар продолжался. И пришлось ему принять как данность, что теперь Адам Путмель и его троглодиты-родственники — часть его, Локхарта, жизни. «Но если мама счастлива, то и я должен быть счастлив», — в сотый раз повторил он себе. А миссис Л. была не просто счастлива, она упивалась своим триумфом и кислыми лицами подруг, ведь свадьба без зависти — все равно что чай без кекса.
Когда бокалы опустели достаточное количество раз, пришло время топтать дубовый паркет. Первый танец исполнили жених и невеста, а за ними и гости решились показать свои таланты. Гилдерой по очереди покружил в медленном танце трех путмелевских дочек. Все они внешностью пошли в папашу: приземистые, округлые, черноволосые и кучерявые, у самой старшей над верхней губой виднелась колючая щеточка усов. Сестры Локхарта тоже пришли на церемонию, но среди колдунов и ведьм они чувствовали себя неуютно и на банкет не остались. Пришлось ему одному отдуваться за всех: принимать смачные слюнявые поцелуи от новоявленных тетушек и кузин, сгибаться под градом ударов дядюшек и кузенов — те называли это похлопыванием, но вкладывали в этот якобы дружеский жест столько силы, будто устроили себе соревнование «кто с одного удара переломит известному писателю хребет». Гилдерой вел себя как подобает хорошо воспитанному колдуну — улыбался и не подавал виду, что ему хочется всех их убить. Утешала его лишь мысль о собственном превосходстве над этой толпой варваров.
Когда сыновний долг был исполнен, Локхарт решил, что пора подумать о себе и о своей новой книге. Он как раз успеет написать черновой вариант, пока мамочка будет наслаждаться свадебным, чтоб его, путешествием. Хотя ради этого ему и придется снова обратиться к змею в человеческом обличии, который тоже здесь присутствовал. Миссис Л. усадила Риддла за самый дальний край одного из столов, рядом с придурковатым дядюшкой Вилли, но Том, казалось, чувствовал себя довольным: пил, ел, переглядывался с миловидным блондинчиком, неизвестно как затесавшимся в путмелевское семейство. Решив не откладывать горькую пилюлю на завтра, Гилдерой направился к нему.
— Почему не танцуешь?
— Ты приглашаешь? — Риддл лениво усмехнулся. Локхарт обещал себе сохранять спокойствие и невозмутимость, что бы ни сказал его язвительный любовник. Но он представил, какое выражение будет у мамочки, если она увидит его и Тома, прижавшихся друг к другу в медленном танце, — и хладнокровие ему изменило. Кровь отлила от щек, и лицо стало бледным, как у жертвы вампира.
— Нет, так нет. — Том пожал плечами. — Тогда не мешай мне подсчитывать прибыль от моего небольшого предприятия.
— И много ты заработал на моей мамочке? — Локхарт пересилил себя и сел рядом. Он хотелось высказать проклятому темному магу все, что он о нем думает. Но приходилось сдерживаться ради новой книги, и он ограничился легким сарказмом.
— Достаточно. Хватит на компенсацию морального ущерба мне, Сеси и Макдуру.
Под столом кто-то пошевелился, Гилдерой приподнял скатерть; на полу валялись остатки растерзанного свадебного букета, но никого не было. Вдруг послышалось тихое рычание, Локхарт инстинктивно отпустил скатерть и вжался в спинку стула, едва его не опрокинув.
— Не бойся, это Сеси, я сделал ее невидимой.
— Ты притащил мантикору на мамочкин праздник?
— Она еще никогда не видела свадеб.
— Не понимаю, что мама нашла в этом уродце. — Гилдерой брезгливо поморщился. Наверно, на свете полно существ намного более отвратительных, чем Адам Путмель, но ему навскидку вспоминались лишь скручерви.
Том повернулся к нему, положил локоть на спинку стула и пристально посмотрел.
— Твой отчим богат и щедр. Он не поскупился на дорогое вино и отличных поваров. Мясо было вкусным, и если бы мне сказали, что его вымачивали в молоке единорогов и поливали слезами сирен или чем-то вроде, я бы поверил. Твоей матери повезло…
— Повезло! Да они выглядят смешно. Этот недомерок едва достает ей до груди.
— Неужели ты забыл, что Адам говорил насчет своего роста?
Гилдерой тихо застонал — он прекрасно помнил все, что говорил его отчим, тот умел выражаться образно и красочно, а потом эти образы въедались в память, как драконья кровь в котел зельевара. В тот раз Путмель сказал следующее: «Ребятки, сила мужчины не в росте, а в штанах. И какая сила! Если б я был одним из тех извращенцев, кто ходит до леса развлекаться со зверушками, то даже самкам гиппогрифа не пришлось бы жаловаться на мой конец».
— Том, твоему поступку нет оправданий.
— А разве твоя мама не съезжает?
— Она будет жить по соседству.
— Сомневаюсь. Они присматривают себе дом в Белгравии. И, думаю, покупкой одного дома дело не ограничится. Месяца не пройдет, как твой отчим, — Риддл употребил это слово специально, чтобы позлить Гилдероя, — купит ей виллу где-нибудь в Испании. Расстояние и деньги укрепляют брак лучше любви.
— И все равно твоему поступку нет оправданий, но я готов великодушно тебя простить.
— Не готов, тебе всего лишь хочется побыстрее начать новую книгу. Но я все еще не собираюсь делиться своими воспоминаниями даром.
— Я помню наш уговор… — Локхарт томно улыбнулся.
— Старый уговор. Теперь я решил, что слова очень даже нужны. Признай, что я умнее…
— Ты умнее, — послушно повторил Гилдерой сквозь зубы.
— Хитрее.
— Хитрее.
— Могущественнее.
Локхарт, скрепя сердце, повторил и это.
— Талантливее.
А вот с «талантливее» уже вышел перебор.
— Не глупи! Из нас двоих гений — это я!
— Но это я сочинил объявление, которое помогло избавиться от твоей матушки. Впрочем, не важно, я хотел проверить, на сколько тебя хватит. Поставил галлеон, что ты сломаешься именно на слове «талантливый». Одно хорошо — когда бьешься об заклад с самим собой, то никогда не проигрываешь.
Гилдерой придвинулся к Риддлу так близко, что они едва не стукнулись лбами.
— Больше никаких ставок, — прошипел он.
— Больше никаких родственников в нашем доме, — Том выставил встречное условие.
— Договорились.
Они встали и незаметно выскользнули из залы, намереваясь устроить свой собственный праздник. Сеси преданно потрусила следом, покачивая хвостом в такт романтической мелодии. Она устала, наелась и теперь мечтала об одном — свернуться клубком на хозяйской кровати. Но этой ночью ей предстояло спать на холодном полу коридора перед закрытой дверью. Там, где есть двое, третьему места нет.
========== Глава 12 ==========
День рожденья псу под хвост
День рождения должен отличаться от обычного дня, на то он и день рождения. В этом Гилдерой был уверен так же твердо, как и в собственном таланте. Утром он появился в столовой во всем блеске своих золотых кудрей и белозубой улыбки, а также в новенькой сиреневой мантии. Витаминный напиток был демонстративно отодвинут в сторонку, и Макдур получил задание — немедленно раздобыть форшмак, жареный картофель, кофе и лимонный кекс. Запахло вкусностями, особенно щекотал ноздри запах кофе. Локхарт хищно втянул воздух, смакуя букет из ароматов, желудок отозвался голодным урчанием, и тогда Гилдерой набросился на еду, будто бродяжка из Лютного переулка. Хотя зная его диету, было сложно сказать, кто из них питался хуже: нищий бродяга или помешанный на стройности богатый писатель.
Гилдерой отдал должное картошечке и форшмаку, посмаковал кофе, попробовал лимонный кекс, но его глаза все равно шарили по столу жадным взглядом. И Макдур впервые в своей адски долгой жизни порадовался, что он демон, а не шоколадный торт. Он поспешно схватил серебряный кофейник и наполнил опустевшую чашку. А потом поставил перед Локхартом маленький поднос с толстой стопкой конвертов — самым сладким из всех возможных десертов, включая шоколадный торт размером с демона. Конечно, Гилдерой не собирался их есть, как и читать. Для последнего ему требовалась соответствующая атмосфера, то есть тишина и уединение собственного кабинета, где бы он смог беззастенчиво ублажать самолюбие, раз за разом перечитывая хвалебные отзывы и млея от каждого лестного слова в адрес своего великого таланта. А сейчас его интересовали лишь имена.
Макдур успел разобрать пришедшую с утра почту, и на подносе лежали поздравления от элиты магического мира: аристократов, политиков, бизнесменов, известных журналистов… Локхарт всегда отвечал влиятельным людям лично и хранил их письма в особом ящике стола. А с посланиями от простых смертных разбирались Макдур или Гленда.
Тонкие пальцы быстро перебирали конверты, которые мелькали, будто карты в руках старой гадалки. Председатель Визенгамота, госпожа Забини, сам министр Фадж… Сегодня судьба определенно припасла для Гилдероя удачный расклад. На его лице засияла улыбка, настолько яркая, что с ней можно было идти на кладбище пугать вурдалаков в темный ночной час. С каждым новым именем настроение Локхарта становилось все лучше и лучше. Однако в самом низу стопки его поджидал неприятный сюрприз.
— Суккубий сын! — Гилдерой бросил конверт на стол. Всю его радость будто тролль растоптал и унес на своих подошвах. — У него еще хватило наглости отправить мне письмо.
Адресата звали сэром Бартоломью Кобольтом, происходил он из рода абердинских Кобольтов. Достаточно знатного и почетного, чтобы один из его отпрысков мог составить достойную компанию министру Фаджу или госпоже Забини. Во всяком случае, Макдур считал именно так и теперь не понимал, в чем же была его ошибка.
— Иш-то ны тък сэ-ырр? — осторожно спросил он. Формально только Том Риддл имел право его наказывать. Но Локхарта не зря называли мастером пера — ругался он также виртуозно, как и сыпал комплиментам перед прекрасными дамами. А даже демону неприятно, когда его сравнивают с вонючей серой из гоблинского уха.
— Этот напыщенный пустозвон называет себя разоблачителем обманщиков и шарлатанов. Когда я на прошлой неделе выступал с лекцией в министерстве, он во всеуслышание назвал меня лжецом и мошенником и пригрозил вывести на чистую воду. — Гилдерой презрительно хмыкнул. — Да он должен был сказать мне спасибо, что за эти слова я не наградил его ослиными ушами и свиным рылом. Нет, я не позволю кретину Кобольту испортить день моего триумфа. Лучше посмотрим, что пишет обо мне пресса.
Письма исчезли, а послание сэра Бартоломью превратилось в облачко пыли. Гилдерой одобрительно кивнул Макдуру, который порадовался, что сумел услужить капризному господину. Газету, появившуюся все на том же серебряном подносе, Локхарт разворачивал, чуть ли не насвистывая. «Пророк» полностью оправдал его ожидания — большая статья на первой полосе с двумя фотографиями, на которых он выглядел по-геройски мужественным и бесстрашным. Заголовок сообщал, что сегодня известного писателя будут награждать орденом Мерлина второй степени. Ниже автор не забыл упомянуть и про день рождения, совпавший с днем награждения. Статья была блестящей и заслуживала почетного места в альбоме, но лоб Гилдероя хмурился, а в уголке рта появилась складка. Причиной его раздражения стало как раз это пресловутое совпадение знаменательных дат. Два праздника в один день означали, что он получит в два раза меньше поздравлений, а пройдохи-журналисты напишут о нем в два раза меньше статей, и к тому же у него не будет лишнего повода нарядиться в парадную мантию.