– Выметайся прочь! – проорал Рудольф, схватив любовника за грудки и как следует тряхнув. – Чтобы ноги твоей больше не было на моей территории!
– Ну уж нет. – огрызнулся Вивьен и было уже собрался освободить руку, лишь больше повредив её, но Рудольф вогнал кинжал по самую рукоять, сорвав новый вопль с губ мужчины.
Откинув прочь кинжал, граф принялся наносить удар за ударом по лицу блондина, явно собираясь превратить его в кровавое месиво, сбивая костяшки. Дёрнувшись в очередной раз, Вивьен вцепился в горло графа.
Охотник любил потасовки и даже участвовал в большей их части, но тут уже было не до смеха – всё это набрало слишком серьёзные обороты. Граф мог погибнуть или убить Вивьена – ни то, ни другое не было бы хорошим исходом событий. Если бы граф умер, Гастон бы перешёл, как пленник, победителю. Если бы Вивьен вдруг умер, то Рудольф срывался бы только на своего раба. Однако победа осталась за Рудольфом. Очередным мощным ударом сломав блондину нос, он вытащил кинжал и, отбросив его в сторону, поволок к воротам, что были метрах в двадцати от этого места. И Гастон отчётливо слышал, как Рудольф рычал на брыкающегося любовника:
– Не смей сюда больше являться, Вивьен. В противном случае – не жди пощады!
Ворота со скрежетом захлопнулись. Гастон видел сквозь просветы между деревьями, как Рудольф, окровавленный и хромающий, шёл в сторону особняка, зажимая кровоточащую рану на руке ладонью и едва не падая. Гастон хотел ему помочь, но затем торжество и ненависть в нём взыграли вновь, и он улыбнулся. «Мучайся, тварь», – про себя произнёс Гастон и продолжил прерванную прогулку с Оливером, хотя на душе скреблись кошки.
Вечером, вновь озаботившись состоянием, похоже, серьёзно заболевшего пса, Гастон сидел в своей комнате, всячески промывая его глаза, проверяя его на предмет паразитов. Оливер тихо лежал в углу, изредка поскуливая и приподнимая голову. Бока его тяжело вздымались и опускались.
– Хозяин желает видеть вас за ужином. – ледяной голос Луи заставил охотника вздрогнуть и резко обернуться. Слуга уже держал в руках одежду для брюнета.
– Передайте, что я не могу.
– Отказ не принимается. – тем же тоном произнёс слуга и, схватив Гастона за шкирку, отволок в сторону.
Охотник едва не задохнулся, пока его тащили к шкафу – тонкие руки хрупкого на вид мальчишки скрывали такую силу, какая не снилась Гастону в его лучшее время. Подошедшие слуги переодели его в свободную тунику и столь же свободные брюки, а затем препроводили в личную трапезную графа, где уже был накрыт стол. Войдя в комнату, охотник поморщился – комната так пропахла спиртом, что ему становилось тошно. Ко всему прочему примешивался запах крови, которой здесь пролилось, видимо, не мало. Граф стоял у окна, позволяя Аннет забинтовать себя. Лицо его хранило одно из тех непроницаемых выражений, из-за которых хочется мигом убраться прочь. Однако это брюнету не позволили.
– Аннет, пойди прочь. – сухо произнёс мужчина, и девушка, недовольно поджав губы, забрала свою аптечку и быстро покинула трапезную, не глядя на Гастона. – Садись.
Брюнет сел за стол и поглядел на то, что было в его тарелке. Длинная лапша в томатном соусе с мидиями и зеленью напомнила ему про Рауля, что очень хорошо разбирался в морепродуктах. Рудольф, накинув на плечи чёрную рубашку, поднял на Гастона взгляд и опустился в кресло напротив. Движения его были скованными, чуть неуверенными, а бледность лица отливала некоторой синевой. Не говоря ни слова, Рудольф принялся за еду. Пленника шокировала его молчаливость – его почти и не пускали за один стол с графом, а тут вдруг удостоили такой чести и даже не стали обливать грязью. «Что же это, очередная ловушка?» – про себя поинтересовался Гастон, насторожившись и принявшись за еду. Та была невероятно вкусной, впрочем, как и другие блюда, что готовились на местной кухне.
– Зачем ты меня сюда позвал? – подал к концу ужина голос Гастон, глядя на молчаливого графа исподлобья.
– Отчитываться перед тобой я не обязан. – сухо отозвался Рудольф, делая глоток крепкого вина. – И я имею право делать с тобой, что захочу. В том числе провести тихий ужин.
– В полнолуние здесь куча народа. Обычно. Где же Вивьен? – поинтересовался брюнет, желая задеть графа.
– Не смей при мне называть его имя! – взревел граф, отчего Гастон вжался в кресло. Вскочив со своего места, мужчина единым резким движением опрокинул стол. Раздался звон бьющейся посуды, треск дерева. Канделябр со свечами рухнул на пол, тьма тут же сгустилась вокруг Гастона, но он видел, как блистают в лунном свете глаза графа. «Совсем, как зверь», – мельком подумал мужчина, но эта была последняя отчётливая мысль, мелькнувшая в его голове, да и она утонула в водовороте боли и страсти, что закрутил его, как только он оказался в сильных руках мужчины.
========== Ария шестая ==========
Мечтать о счастье – как смешно!
Когда всё в жизни решено,
Когда как воду вновь и вновь
Ты проливаешь чью-то кровь.
И снизу дно, и сверху дно,
Кругом темно.
И даже днём в твоё окно
Не светит солнце.
И ночью беззвёздно
В твоей душе!
Счастье, Счастье!
Что это слово значит?
Счастье, Счастье!
А мне нужна удача.
Листья должны были вот-вот осыпаться с деревьев окончательно, кругом царили серость, мрачность и холод, а особняк, казалось, умер – никто более не приезжал к графу и не собирался его навещать, видимо, вовсе. Гастон же вовсе не выходил из своей комнаты, сидя возле Оливера, которому с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Волкодав его, по всей видимости, был болен чумкой, что могло привести к двум исходам – либо пёс умрёт, либо после долгих мучений придёт в себя, расписываясь в своей полной беспомощности.
В этот день Оливер почти не открывал глаза, уже подёрнувшиеся белёсой плёнкой, дышал хрипло, с трудом – сильная грудь волкодава тяжело поднималась и опускалась. Мужчина мог посчитать каждую его кость – настолько больное животное исхудало. То ли присвист, то ли хрип вырывались из его разгорячённой пасти. «Быть может, граф что-то может с этим сделать?» – промелькнула мысль в голове Гастона, и он уцепился за неё, как утопающий за соломинку. Этот пёс был ему дорог, как родной сын. Во всяком случае, будь у Гастона сын, он бы испытывал к нему именно такие чувства – нежность, ответственность и бесконечную любовь. Оливер помогал ему не провалиться в пучину горя, а он не мог позволить псу умереть.
Поднявшись с пола и бегло погладив волкодава по голове, охотник покинул комнату и почти бегом направился к покоям графа, что в последнее время почти не заходил к нему. Но что он мог сказать? Имел ли он право вот так заявиться к Рудольфу и потребовать помощи для своего пса, когда сам был самым обыкновенным рабом? Замерев на мгновение перед дверью, мужчина решительно постучал и, не дожидаясь ответа, ворвался в комнату, застав Рудольфа за чтением толстенной книги. Граф, совершенно ошарашенный такой наглостью, вскинул на Гастона взгляд и даже чуть приподнял брови:
– Где-то пожар?
– Моему псу нужна помощь, – заявил мужчина, захлопнув за собой дверь и сделав несколько уверенных шагов к креслу.
– Ах, это, – хозяин особняка отложил книгу на соседнее кресло и закинул ногу на ногу, словно никуда не торопился и совсем не проникнулся проблемой Гастона. – Аннет мне про это говорила. А так же сказала, что ему уже ничем не помочь.
Отчаявшийся Гастон уже хотел было отступить, но он был твёрдо уверен, что у Рудольфа обязательно должно быть что-то, о чём он не говорил, а потому он склонился над графом, едва не схватив его за сюртук:
– Ты, вшивый, высокомерный графишка, – рыкнул он, на миг углядев в глазах Рудольфа тень страха, а оттого лишь осмелев, – я здесь мучаюсь только потому, что ты в любой миг можешь сделать что-то с Оливером. И если ты…
– Ты мне угрожаешь? – поинтересовался Рудольф, чуть вскинув бровь и огладив набалдашник трости, что стояла рядом с креслом, отчего горло мужчины вмиг сдавил золотой ошейник. – После всего, что я для тебя сделал, ты смеешь мне угрожать, неблагодарный мальчишка?
Волна отчаяния и жгучей обиды мигом захлестнула охотника, отобрав оставшийся воздух в лёгких. «Сделал?! Ах, сделал?!» – про себя взревел мужчина, но смог лишь захрипеть, повалившись на колени и схватившись за шею, вновь и вновь пытаясь чуть отодвинуть ошейник, чтобы сделать глоток воздуха. Рудольф наблюдал за его муками до тех пор, пока губы пленника не посинели, а затем вновь коснулся трости. Жадно глотнув воздуха, брюнет повалился на пол, прямо к ногам графа, тупо уставившись на мыски его лакированных сапог. Когда же взгляд его и сознание прояснились окончательно, мужчина приподнялся на локтях и поднял на Рудольфа умоляющий взгляд:
– Ну что тебе стоит, Рудольф?
Хозяин особняка содрогнулся всем телом, изумлённо уставившись на своего пленника. Мало того, что взгляд его был столь затуманен горем, так в голосе слышалась искренняя мольба. Казалось – вот оно! Стоит только позволить псу умереть, и сломленный пленник будет полностью принадлежать ему, но что-то, шевельнувшееся в груди хозяина особняка, не позволило ему поступить так. Рудольф приоткрыл было рот, но не мог подобрать слова. Как объяснить Гастону, что он может вылечить псину только единственным способом, и тот его хозяину наверняка не понравится? Как рассказать всё то, что крылось за его поступками?
– Прошу, – взмолился мужчина, уцепившись за полу сюртука графа. – Рудольф. Только одна единственная просьба – больше ничего не нужно. Только помоги моему псу.
Скрипнув зубами и поджав губы, мужчина поднялся с кресла и поправил одежду:
– Хорошо, подожди.
Он говорил сухо и даже слегка хмурился – он понятия не имел, как это скажется на Оливере, какие негативные последствия будут. Но знал точно – волкодав будет жив. Гастон проводил графа взглядом, внимательно следя за тем, как он скрывается за дверью уборной. Несколько минут ничего не происходило, а затем дверь вновь приоткрылась и граф кивнул мужчине на дверь:
– Идём.
С трудом поднявшись на ноги, охотник первым покинул комнату, но успел заметить, как мужчина одёрнул рукав рубашки и положил в карман небольшую склянку с тёмно-алой жидкостью.
Добравшись до комнаты Гастона, мужчины вошли внутрь, и охотник в первую очередь метнулся к своему псу, чтобы проверить, дышит ли он ещё. Оливер всё ещё дышал, смотря на хозяина отупевшим взглядом, хотя вряд ли он мог его рассмотреть теперь. Рудольф тихо подошёл к ним и присел рядом на колени, хотя он и считал, что графу не пристало делать подобное.
– Воды. – холодно отдал приказ он, и Гастон, только благодаря огромной силе воли заставив себя отойти от пса, принёс воды, как и просил мужчина, в небольшом бокале.
Граф, достав склянку с жидкостью, осторожно вылил её в воду и, чуть взболтав, вручил в руки Гастону. Взяв бокал, охотник напряжённо уставился на Рудольфа, что приподнимал голову его пса и приоткрывал его рот. Волкодав сдавленно зарычал, и рык его казался чуть булькающим, неприятным, и он лишь больше угнетал брюнета.
– Чего встал столбом? – рыкнул на Гастона граф, метнув на него злой взгляд. – Осторожно давай ему это пить!
И брюнет, повинуясь приказу хозяина, осторожно принялся вливать жидкость в рот питомца. Оливер несколько раз булькнул, но жидкость послушно проглотил и прикрыл глаза. Граф осторожно уложил его голову на подушечку. Пёс уснул, задышав чуть спокойнее. Гастон смотрел на то, как стали спокойнее подниматься его бока, и молча поражался, краем глаза следя за тем, как Рудольф принимается промывать его глаза вином.
– На сегодня всё. – заявил Рудольф, поднимаясь с пола и внимательно смотря на спокойно спящего пса. – Пара недель, и скотина твоя снова встанет на ноги.
Гастон чуть прикусил губу и, поднявшись вслед за графом, чуть поклонился:
– Спасибо.
Рудольф кинул на него внимательный взгляд и чуть улыбнулся ему:
– Вечером приходи ко мне в трапезную.
Не сказав более ни слова, Рудольф покинул покои Гастона, что в полнейшем недоумении замер там, где стоял. С чего бы его хозяину вдруг улыбаться, так вежливо обращаться да ещё и помогать? Впрочем, где-то на заднем плане отчётливо прыгала мысль о том, что вечером придётся это отработать, да не один раз, а потому брюнет недовольно поморщился и снова опустился на пол рядом с Оливером. Две недели… Две недели и его пёс снова будет в порядке! Погладив волкодава по голове, мужчина довольно улыбнулся и, прикрыв глаза, прислонился лбом к стене, да так и задремал.
Вечером, когда уже вокруг особняка сгустилась темнота, Гастон вошёл в трапезную своего господина, но сделал это крайне тихо, чтобы не помешать – ещё из своей комнаты он услышал божественные звуки скрипки, что так и пела. В самом деле, Рудольф стоял к нему спиной у малого камина, извлекая из инструмента прекрасные звуки, что заставляли призадуматься даже охотника. Тихо скользнув в комнату, Гастон присел в кресло и перевёл жадный взгляд на хозяина особняка. Тот, похоже, ничего вокруг не замечал кроме пляски огня и звука скрипки. Однако Гастон ошибался.
– Тебе нравится? – поинтересовался мужчина, перестав играть и повернувшись к Гастону.
Его бледное, прекрасное лицо стало лишь красивее – на губах Рудольфа сияла едва заметная улыбка. Охотник потерялся во взгляде янтарных глаз, но тут же пришёл в себя и кривовато улыбнулся в ответ:
– Никогда не любил музыку.
Граф чуть печально глянул на него, перестав улыбаться и убрав скрипку в футляр. Ему только хотелось сделать что-то приятное, как всякое желание мигом пропало, только разве что хотелось бросить Гастона на кровать и долго, долго насиловать, выбивая из него жизненные силы, вырывая из груди крики боли. Однако непроницаемое лицо Гастона говорило лишь о том, что он готов к любому повороту событий. Про себя зло цокнув языком, мужчина опустился за обеденный стол напротив своего пленника и предложил приступить к еде, которая состояла из жареных куропаток и свежего хлеба с молоком, а так же свежих овощей.
– Приятного аппетита. – произнёс мужчина и, чуть кивнув Гастону, принялся за трапезу.
Охотник напряжённо вглядывался в его лицо, не зная, чего ждать на этот раз, хотя он был готов даже к тому, что его прикуют куда-нибудь и будут насиловать. Впрочем, он старался вести себя так, чтобы ничем не раздражать хозяина и не страдать лично. На его взгляд куропатки были слишком жирными, поскольку уже через пару кусков горло его сдавило судорогой и захотелось всё вернуть обратно на тарелку. Заметив, как позеленел Гастон, Рудольф подозвал слугу:
– Уберите это.
Слуга послушно убрал куропаток и принёс Гастону бокал красного вина, который мужчина тут же и опустошил. Рудольф внимательно смотрел на него, делая несколько глотков молока и слизывая «молочные усы». Охотник всем своим старался показать, насколько ему плевать на происходящее вокруг, но бледно-зелёный цвет его лица говорил о том, что мужчине совсем не плевать на то, что его вот-вот вырвет.
– И зачем ты над собой издеваешься? – улыбнулся мужчина, поднимаясь со своего места и тихо направляясь к Гастону, что жадно глотал воду, пытаясь заглушить мерзкий, жирный вкус в горле, который словно обволакивал и причинял жуткую боль. – Тебе мало моих издевательств?
Гастон поднял абсолютно непонимающий взгляд на мужчину и чуть прикусил губу, тут же уставившись на стену, что показалась ему куда как интереснее чем прекрасный граф, от которого можно ожидать и ножа в спину, если ему что-то не нравится.
– Кто ж знал, что в этот раз ужин получится настолько отвратительным? – выдавил из себя Гастон, искоса глянув на графа, который словно чего-то ждал от него, Гастона.
– Тебе не понравилось абсолютно всё? – несколько расстроенно поинтересовался Рудольф и, неожиданно для брюнета, почти мягко погладил его по щеке мягкой, тёплой ладонью.