— Есть одна идея, но она подойдет только, если ты сумасшедший, — Джунки нехотя говорил, рассказывал, жалел в ту же минуту, как глаза мальчишки одобрительно загорелись. Но ничего изменить он не мог, Чонгук пошел бы тараном, именно так он выглядит. — Устройся на работу в клуб.
От дискуссии и обсуждения деталей плана парней отвлекла трель телефона.
— Да, отец, — Гук подозрительно покосился на телефон, думая, не послышался ли ему всхлип.
— Сынок, — голос отца резал сердце младшего сына, он высекал на запястьях узлы, затягивал их потуже и каждым своим словом перекрывал не только поступление крови, но и кислород в легкие Чонгука.
Гук слышал отца, но после первых слов он его не слушал, только качал головой в стороны, покрепче сжимал руку подошедшего Джунки, заглядывал в обеспокоенные глаза и тихо оседал на пол, запоминая адрес больницы.
***
Что-то давило в груди, а повсюду мерещился запах малины, альфа уже думал, что он сошел с ума, окончательно лишился рассудка, а затычки для носа, которые оказались совсем бесполезными, катились по столу, остановившись лишь ударившись о пепельницу, в которой одиноко тлела сигарета. Позвонить бы Намджуну, попросить пистолет и застрелиться, вот только он только посмеется и напомнит, что сегодня вечером выступление в клубе.
Решение пришло мгновенно, а раздумывать больше сил не было. Хотелось еще хоть разок втянуть малиновый запах, запечатлеть его навсегда, заполнить ним все внутренности, запустить малиновый дурман в голову. Это конечная черта, а пересечь ее, кажется, было так легко и нужно. Юнги в сотый раз посмотрел на номер папы Чимина, жалел, что не добился номера самого омеги, но понимал, что он не был в том положении, чтобы что-то требовать. Плевать, все заслонки давно сорвало, правила приличия казались сейчас пущей ерундой, а тормоза отказывали. Ровно до того момента, как Юнги услышал в трубке заплаканный голос господина Пака, его рыдания прибили Мина к стулу, бетонная плита навалилась на грудь, и он выдавил из себя все, на что способен:
— Что с Чимином? — слышать ответ было невыносимо нужно, но в трубке раздавались только рыдания, всхлипы и чужие голоса, который эхом отбивались в голове Юнги.
— К-красавчик? Ты с клуба? — голос омеги звучал так разбито, что Мин вдыхал через раз, неосознанно делил боль с чужим человеком и боялся услышать плохие вести.
— Да, почему вы плачете? — хотелось попросить не отвечать, попросить сделать вид, что не расслышал вопрос, но омега не мог больше держать все в себе.
— Минни в больнице, он попал в аварию, — истерика накрыла обоих, Юнги бросил ту самую пепельницу в зеленую стену. Ему всегда говорили, что зеленый цвет успокаивает, поэтому он выкрасил все стены в своей квартире этим цветом, меняя лишь оттенки и тона. Он сорвался с места, захватил в прихожей пуховик и помчался к машине, попутно повторяя в голове информацию, которой с ним поделился папа омеги, который так сладко пахнет малиной. Лишь бы с ним было все в порядке.
***
Тэхен застегнул рубашку и с подозрением покосился на довольно лыбящегося омегу. Кима осмотрели, докопались до всех внутренностей, разобрали по полочкам и еще раз сложили, попутно спрашивая о всех подробностях интимной жизни. Тэхен нервно сглотнул, когда дверь отворилась, а следом вошел тот самый альфа, сверкая белизной своей улыбки.
— Все готово, — омега сладко пролепетал, спихивая Тэхена из койки, — твой малыш чист, как слеза младенца, невинен так же.
— Спасибо, Вантхан, — альфа улыбнулся и даже если его удивило заявление омеги — совершенно не проявил этого, — пойдем, — он подал руку Тэхену, но тот лишь презрительно поморщился, окинул альфу взглядом и задержал его на серых волосах, оценивая красивую укладку.
Опять маленькая комнатка, опять теплое одеяло и тихое смирение. Можно было бы кричать, бушевать, требовать выпустить и биться головой об стену. Но разве это поможет? Лучше из-под тишка искать выход, молча вырисовывать пути побега, мечтать о том, что совсем скоро опять втянет ночной воздух родного мегаполиса, услышит голос Чонгука.
Ах, Гукки, почему же так все сложилось? Разве нельзя было сделать все по-иному? Раскрыть все карты, не пугая. Тэхен тысячу раз уже успел пожалеть, что сбежал, что обозвал монстром того, кто терпел глупые поступки, спускал с рук различные выходки, никогда не кричал и давал тискать себя за щеки, себе же в ущерб. Если бы только Тэхен знал, он бы не отошел ни на шаг от своего альфы, поцеловал бы его прямо на той площади, перед тем злосчастным торговым центром, доказал бы, что альфа — центр его вселенной. Теперь же приходилось только молча глотать слезы и пытаться не разрушить напускное спокойствие.
— О чем задумался? — альфа стоял около окна и наблюдал за раскатами грома, которые украшали вечернее небо.
Тэхен дернулся от звука грома и только сильнее завернулся в одеяло, пытаясь скрыть свой страх.
— Боишься грозы? — мужчина вытянул руки из карманов и поправил пиджак, подходя к кровати, — знаешь, я ценю и боготворю все звуки, — альфа присел на край постели, — я композитор, — Тэхену захотелось завыть от странности этого монолога, вырубится и проснуться в теплых объятьях своего альфы, вдыхать странный аромат кофе с молоком.
— Зачем ты похищаешь людей? — кое-как выдавил из себя, боясь удара в ответ.
— Я даю им лучшую жизнь, — альфа прикрыл глаза и медленно выговорил каждое слово, окунаясь в них, словно в океан печали и горечи:
— Я сирота, у меня не было ни дома, ни игрушек, ни родительской поддержки, ни-че-го, — он сглотнул, но уверенно прочистил горло и продолжил, — у меня был один друг, который, как и я, бредил музыкой, стакан теплого молока перед сном, противный воспитатель в детском доме, побои, а потом и плохая компания. Я не такое исчадие ада, как ты себе надумал. Да, мои люди похищают омег, но не для того, чтобы мучить, к тебе же хорошо здесь относятся, нет? Тебя никто не бьет, не унижает, не делает больно и не заставляет делать что-то против твоей воли. Поверь, многие из тех, кого мы похитили, стали добровольно работать на меня, они благодарят меня и считают купюры, ездят на машинах с личными водителями. Это элитный бордель, а не дешевый притон.
С каждым сказанным словом мужчина становился все грознее, больше, а раскаты грома на заднем фоне заставляли Тэ бояться еще больше.
— Что с теми, кто не согласился?
— Что ты хочешь услышать? — мужчина вымученно усмехнулся, — я не убивал никого, если ты об этом.
— Почему я должен тебе верить? — Тэ подался вперед, заглядывая в темные глаза. Он искал там намек на ложь, вспышки вранья, но увидел лишь непробиваемый взгляд и жесткую уверенность в правоте своих поступков.
— Послушай, те, кто не хочет — уходят, я не держу никого больше недели, — альфа придвинулся к Тэхену и схватил пальцами его подбородок, — но ты мне понравился, — он с удовольствием наблюдал, как зрачки омеги расширились, а сам парень ощетинился, пытаясь вырваться из хватки.
Тэхену показалось, что все снято в замедленной съемке: мужчина приблизился к его лицу, прикрыл глаза, не обратил внимание на сопротивление, вкусил мягкость губ омеги, попробовал их на вкус и отстранился, не проникая дальше, не пугая больше.
— Так вкусно, как я и думал.
А Тэхену страшно, коленки дрожали, зубы так и клацали, лишь бы укусить этого ублюдка, который украл первый поцелуй, осквернил и оставил сидеть в одиночестве, наблюдать за вспышками молний и жалеть, что Тэ не умер еще тогда, когда тот мужик из магазина огрел его по голове тяжелым предметом.
***
Сокджин еще раз перечитал письмо и нажал на крестик в правом верхнем углу. Вся работа, составление всех планов — коту под хвост, а на следующей неделе будет негде проводить встречи клуба знакомств. Депутат, которому Джин так уверенно отказывал поужинать, теперь окончательно обозлился, дал понять, что у него лопнуло терпение и прекратил спонсировать дело всей жизни омеги.
Сколько может тянуться это длинное воскресение? Хочется уже завтрашний день, пойти в офис, завалиться кучей бумаг, писать отчеты и не думать о том, что придется все разослать письма о том, что клуб пока прекращает свою деятельность.
Джин уже окончательно протрезвел, а та одинокая бутылка из-под вина валялась в мусорном ведре, улики ведь нужно уничтожать. Нельзя даже самому себе было позволить думать, что Ким Намджун на него хоть как-то влиял, заставлял нервничать и бояться. Нет, пускай только попробует заявиться еще хоть разок — Джин больше не будет трястись от страха, отсиживаться в своей квартирке и пытаться не шевелиться. Он выскажет все, назовет дикарем, ударит его по самодовольному личику, не позволит больше себе так глупо вестись. Вырвет из головы запах бергамота, затопчет его и выбросит, так и не вспомнив больше никогда.
Раскат грома заставил омегу подпрыгнуть, отвлечься от своих мыслей. Звонок в дверь заставил занервничать. Бросив взгляд на часы, омега удивился, кто это может беспокоить его в десять вечера, но встал, чтобы открыть двери. Это наверняка тот придурошный альфа, пришел опять запугивать. Сокджин напустил на себя всю уверенность, которую имел в арсенале, за минутку подвел глаза, чтобы одним взглядом заставить Намджуна упасть на колени и во всю распахнул двери, не ожидая там увидеть двух скалящихся альф, которые тут же врывались в квартиру, захлопывая за собой дверь.
Бежать некуда, страшно ужасно.
— Вы кто такие? — Джин с вызовом спросил, решая, что лучшая защита — нападение.
— Дорогуша, тише, — прошипел один альфа и подошел к Джину, хватая его за волосы.
— Мы — твое наказание, — подхватил второй, вплотную подходя к омеге сзади, — ты пожалеешь, что не согласился поужинать с господином, — он втянул запах, проведя носом по линии роста волос, — он ведь был так добр — спонсировал твой захудалый клуб, — он повысил голос и ударил омегу по коленям, заставляя упасть на холодный паркет.
Джина тошнило от страха, вся уверенность улетучилась, и когда оцепенение прошло, он принялся истошно кричать, кусая чужие пальцы, игнорируя сильные удары, роняя слезы на пол. Где сейчас Намджун? Изо рта вырывалось лишь его имя, а ребра нещадно болели, вся грудь горела, а точные удары приходились по почкам, заставляли харкать кровью, пожалеть обо всем на свете, винить себя за свою глупость, за беспечность, за уверенность в неприкосновенности, за детскую наивность.
Лицо не трогали, но от этого не легче, особенно, когда они начали стягивать спортивные штаны, которые и держались-то на одной веревке, которая была крепко обвязана вокруг пояса омеги. Джину еще никогда не было так обидно, так грустно и печально. Задетая гордость, чувство справедливости были повержены, а омегу прижимали лицом к ковру, заламывали руки и оставляли синяки по всем теле. Джин готов был поставить на то, что, если выживет — все тело будет изуродовано фиолетовыми, синими, желтыми отметинами, такие же останутся и на душе омеге, только они не пройдут, неважно сколько воды истечет, они останутся и будут напоминать, терзать, подталкивать. К чему? Джин и сам не знал, ему оставалось лишь отключить мысли, перенестись в другое место и игнорировать то, как с него стягивают нижнее белье.
Сокджин так и не понял, когда кто-то хлопнул дверью, когда тяжесть туш, прижимавших его к полу, пропала, когда брызги крови замарали его любимый ковер, когда теплые руки обернулись вокруг полуголого тела и убаюкивали, раскачивая в объятьях и даря надежду. Запах бергамота укутал омегу, вот только примешавшийся вишневый аромат мешал почувствовать альфу целиком.
— Эй, только не закрывай глаза, — Намджун подхватил его на руки, одевая и неся к выходу.
— С утра ты заявил, что я твой, а теперь от тебя несет чужим омегой, — Джин еле прохрипел, а на душе стало как-то тяжко, захотелось, чтобы Намджун опровергнул, усмехнулся и сказал, что это не то.
— Не думай сейчас об этом, — ни капли сожаления в глазах альфы вызывали большую боль, чем те удары. Он не отрицал, что его целовали чужие губы, не пытался оправдаться, а Джину захотелось спрятаться. Он назло закрыл глаза и понадеялся, что, когда откроет их — поймет, что все это был страшный сон.
***
Чонгук стоял около этого блондинистого друга Чимина Юнги и косился на него, но его то и дело отвлекал отец, причитающий, что засудит всю больницу, если они не скажут, что с детьми.
Юнги же приперся телом о стену и с сожалением посмотрел на папу Чимина, как тот прижимал к себе мужа и что-то говорил старшему альфе, видимо, отцу Чон Хосока. Крутясь в шоу-бизнесе, они с Хосоком парочку раз пересекались, но не более.
Мин посмотрел на телефон, проверяя, не пришло ли новых сообщений от Намджуна. Юнги отменил сегодняшнее выступление в клубе Кима, но тот будто сквозь землю провалился — на звонки не отвечал, омежки с клуба говорили, что он ушел, а сердце болит за друга.
— Вы родители Пак Чимина и Чон Хосока? — Юнги отвлек голос врача, и он повернулся на источник звука.
— Д-да, — Хэджин подорвался с диванчика и уставился на доктора, выжидая подробностей, — это мы.
— Мне очень жаль, — все, что сказал мужчина в халате, а Юнги дальше и не слушал, просто сполз по стенке и пожалел, что Чимин так его и не простил.
========== 8. ==========
Чонгук покосился на отца и передал бумажный стаканчик папе Чимина, тот рассеяно кивнул головой, окинул размытым взглядом и поблагодарил, принимая стакан из рук Чона. Он всегда такой веселый и добрый, Чонгук знал, что дядя Хэджин слегка недолюбливал его, но только потому, что очень сильно любил Тэхена. Переживал за омегу, принимая его за второго сына, поддерживал и хорошо понимал, что родителям Тэ на сына наплевать.
Отец братьев Чон только сидел и тупил взгляд в стену, заставляя Чонгука нервничать. С того момента, как доктор сказал, что у Хосока серьезный перелом большой берцовой кости, легкое сотрясение и ушибы, Чонсок только причитал, что его мальчик не мог так пострадать, что он хореограф и он не переживет отказа от своей работы. А теперь, когда все слова кончились, он безвольно сидел и совершенно не чувствовал поглаживания по руке, не слышал младшего сына, и отказывался сходить поесть.
Травматическое повреждение сосудов головного мозга — вот что получил в награду Чимин. Сильное кровоизлияние с поражением ствола головного мозга. Геморрагический инсульт.
«Только нейрохирургическое вмешательство.»
Отец Чимина — Джунхен — занимался всей бумажной волокитой, не поддавался панике, знал, что молодой организм выкарабкается и быстро восстановится, вот только видеть плачущего мужа уже не было ни сил, ни воли. Если бы придумали машину времени, то он бы отдал все на свете, лишь бы предотвратить, не позволить и слезинке скатиться по любимому лицу Хэджина. Их бедный Минни, луковое горе, всегда такой неуклюжий. Сначала хотелось разбить лицо Хосоку, но тот так и не пришел в себя, да и видок у него был такой, будто бы он не выдержит еще хоть один удар.
Чонгука напрягал парень в углу, Юнги, кажется. Он на подсознательном уровне вызывал неприятные ощущения, заставляя поежиться, потуже запахнуть куртку и положить ладонь на руку отца.
Юнги же плевать. Ему хотелось только еще хотя бы раз взглянуть на рыжего мальчишку, вымолить прощение и вдохнуть любимый аромат, но запах больницы и дезинфектора убивали все надежды, а страх шептал, что парень не сможет очнуться, ведь почти сорок процентов пациентов с внутримозговым кровоизлиянием заканчивают летальным исходом. Но нет, этот паренек сильный, он выглядел сильным. Юнги казалось, что у него жизнь перед глазами проносится, каждый раз, когда мимо него проходил мед работник. Он так боялся плохих вестей, что был готов замуроваться заживо, лишь бы их не слышать.
— Простите, вот, — Юнги обернулся к темноволосому пареньку и заострил внимание на его настороженных глазах, но опустил взгляд на руки, которые пытались всучить ему бумажный стаканчик, — это кофе, а я Чон Чонгук, — альфа пояснил и Юнги не понял, откуда больше пахло кофе — от того самого Чонгука, или от обжигающей жидкости, которая рябью колыхалась в стакане.
— Спасибо, — Юнги кивнул головой и подавил желание расспросить о Чимине, так хотелось узнать все его повадки, его увлечения, узнать его всего, — Мин Юнги, — он протянул руку и крепко пожал ладонь Чонгука.