Омега пострадал больше, хоть ничего и не сломал. Хосоку было очень жаль, что невинному пассажиру досталось намного хуже. Ему было больно видеть закрытые глаза Чимина, но он с остервенением требовал, чтобы его к нему водили каждый день. Когда же омега начал приходить в себя, Хосок почувствовал, как тяжелый груз свалился с его груди, теперь там сидела совесть, которая забавно подпиливала коготки и все твердила, что теперь уж Минни точно не полюбит в ответ, будет всю жизнь винить и ненавидеть.
Когда Чимин впервые позвал папу, то Хосок сидел возле него, слушал врача, который вертел перед лицом снимок ноги Хосока и твердил, что ему нужно лежать, а не сидеть на каталке и упрямиться. Оба мужчины переглянулись, когда из уст омеги вырвалось отчетливое «папа». Врач поспешил проверить показатели, а потом вышел за дверь, в которую, через минуту, влетел Хэджин.
— Солнышко, — омега проигнорировал Хосока, упал на колени перед кроватью и, не позволяя всхлипам вырываться изо рта, сжал безвольную ручку сына.
— Папочка, что случилось, к-кто эти люди? — омега уставился с непониманием в глазах, а у Хосока в жилах кровь застыла, угрожая льдом покрыть и самого альфу.
— Детка, что? — Хэджин чуть не взвыл, ему хотелось сквозь землю провалиться от этого растерянного взгляда, — ты не помнишь Хосока? — он подавил истерику и посмотрел на Чона, который лишь сжимал ручки каталки до побелевших костяшек и, кажется, дышал через раз, а то и через два.
— Хосок? Нет, я помню, что хорошо сдал сессию, Тэтэ еще жаловался, что пойдет мыть полы, — помню, как мы следили за Чонгуком, но дальше, — он нахмурился и поджал губы, — ничего не припоминаю, дыра будто бы. Хосок-ши, — он обратился к альфе и улыбнулся, — меня зовут Чимин.
— Господи… — Хэджин всхлипнул, но поднялся на ноги, повернулся к врачу.
— Мы вводим ему в капельницу препараты, снижающие артериальное давление, но частичная амнезия — это одно из последствий, мы не можем ничего с этим сделать, — доктор был не так ошарашен, но пролепетал это, опустив глаза.
— Когда это все пройдет? — Хэджину было плевать на всю терминологию, ему нужен был здоровый сын, он был готов на что угодно.
— У пациента слишком серьезная травма головы, в хороших случаях большая часть восстановительных процессов проходит в первые 6 месяцев после травмы. Постепенное улучшение состояния может происходить до 2 лет после инцидента, — отчеканил доктор, почти не запнувшись.
— У пациента? Это мой сын! — Хэджин кричал и утирал слезы, но повернулся к Чимину, когда тот дернул его за рукав пуловера.
— Папочка, не кричи, дядя не виноват, — тихо пролепетал омежка, — а почему я здесь? Почему у Чимини травма головы? — он наивно хлопал глазками.
— Господи, ты же до восьми лет говорил о себе в третьем лице, — омега осел на пол и, сжимая пухлую ручку, разрыдался, не обращая внимания на застывшего Хосока, на врача, который подбежал и попытался успокоить. Значение имели только поглаживания пальчиков сына по хэджиновым высветленным, мягким волосам.
— Больно, — Чимин воскликнул и забрал обе руки, прислонив их к глазам.
Врач тут же подбежал и принялся осматривать омегу, а Хосок встрепенулся, но мог только молча наблюдать, никакой роли не играя. Его опять больно резанула мысль о том, что он свою роль хорошо уже и так сыграл — Чимин в палате, на больничной койке, прижимает ручонки к глазам, отпихивает руки настойчивого доктора и плачет, роняя перлы слезок на свою больничную рубашку.
Хосоку хотелось разгрызть себе глотку, вырвать из себя жизнь, отдать свои годы, которые ему судьбой уготовано прожить, Чимину. Он искренне недоумевал, почему мальчишка так пострадал, чем он заслужил такое наказание. Или, может, это и есть наказание Хосоку — видеть мучения, причиной которых он стал, быть бессильным, потерять все, что дорого, без возможности все вернуть и исправить. Но если бы Чимин умер — все бы было хуже, тогда бы уже ничего не держало альфу, тогда бы он и сам долго здесь не задержался.
Хосок не знал, что ему делать, особенно, когда в голове проскальзывала мысль, что может это не наказание, а подарок судьбы. Чистая память Чимина — это холст для красок альфы, его можно обмануть, привязать к себе, влюбить в себя, а когда память вернется — Чимин уже и не обратит внимание, не видя ничего вокруг, кроме Хосока. Но терзания не прекращались, совесть во всю кричала, что Чимин — живой человек, что так поступать нельзя, а Хосок сделает лишь больно. Обоим.
Но разве слышит влюбленное сердце протесты мозга?
Определенно не сердце Чона, оно настолько изранено долгими отказами, что было готово на все, лишь бы почувствовать на губах губы желанного омеги, поглубже вдохнуть запах малины, который сначала даже раздражал, но потом приелся, стал самым любимым ароматом, а его обладатель — самым дорогим и нужным.
Хосок провел два дня в своей палате, а потом, попросив отца принести ему букет пионов — любимых цветов Чимина — потребовал отвести его к омеге, на что санитары в очередной раз закатили глаза, но просьбу исполнили, боясь, что Чон Чонсок опять прибежит и будет кричать, что сына ущемляют.
— Спасибо, — Чимин смущенно улыбнулся и принял протянутые цветы, — вот только у меня нет воды, куда их положить? — он казался таким маленьким на больничной постели, смущенным милым омежкой, обидеть которого не составит труда.
— Я не знаю, — Хосоку было тяжело говорить, он не хотел вообще открывать рот, лишь наблюдать, радоваться улыбкам и успокаивать себя тем, что Чимин не скоро вспомнит, кто послужил причиной его пребывания в больнице.
— Давай позовем медбрата и попросим вазу? — омега подмигнул и поднес цветы к носику, забавно втягивая аромат и щурясь, трогая пальчиками лепестки раскрывшихся бутонов, — они такие красивые.
— Ты ведь не помнишь, что мы встречаемся? — Хосок прохрипел, а все горло покрылось битым стеклом, мешая сделать и вдох.
— Прости? — Чимин отвлекся от разглядывания листиков и нахмурился, — встречаемся? Папа сказал, что мы с тобой попали в аварию, что мы знакомы с детства, и ты мой хён, — омега наивно хлопал ресничками, понимая, что однозначно что-то упускает, — даже фотографии мне показал, но я ничего не вспомнил.
— Твой папа не знает, что мы встречаемся, ты не хотел разглашать это, даже Тэхену не говорил, а мне запретил рассказывать Чонгуку, — Хосок выдавил из себя, и каждое слово отдавалось эхом в черепной коробке.
— Папа сказал, что Чонгуки — твой брат, — он неловко начал теребить одеяло, — я помню всех: старых одноклассников и всех родственников, преподавателей, людей с клуба знакомств, красивого омегу Ким Сокджина и Тэхена с Чонгуком, но тебя — нет. Не думаешь, что это странно?
Хосок лишь пожал плечами и почесал затылок, моля, чтобы омега не заметил его безумно дрожащие пальцы. Так страшно было врать тому, кто легко может все завтра вспомнить. Хосок в тысячный раз напоминал себе, что ему нечего терять и только улыбался омеге, все равно жутко переживая.
— А ты помнишь, почему мы ехали в Тэгу? — Чимин уже говорил, что помнит лишь последний экзамен и слежку за Чонгуком, но попытаться стоило.
— О! Вот о чем я хотел спросить — почему мы оказались на трассе?
— Мы ехали к дедушке Тэхена, Тэ на Гука обиделся и трубку не поднимал, — правду говорить Хосоку было намного легче.
— Так вот почему он не приходит, — омега отставил цветы на прикроватную тумбу и подался всем телом в сторону Хосока, — хён, последнее, что я отчетливо помню — это как мы с Тэ зашли в парфюмерный магазин, он еще сказал, что здесь мой запах не учует Гук, а дальше — темно и глухо. Почему Тэхен обиделся на твоего брата? — Чимин любопытно навострил ушки и ждал всех подробностей, но разочаровано цокнул, когда Хосок сказал, что не знает.
Альфе было в новинку наблюдать за таким Чимином, он вел себя по-детски забавно, и если бы не страх быть разоблаченным во лжи, то Хосок бы уже таскал его за щеки, приговаривая, что «хёну можно».
— Поцелуй меня, — омега покраснел и отвел взгляд от ошарашенного альфы.
— Что? — Хосок поморщился и уставился на своего Минни. Еще недавно он и мечтать не мог о том, что малыш согласится на свидание, а теперь он просил поцеловать. У альфы чуть глаза не вывалились, но он лишь прокашлялся и уставился на Чимина, в ожидании объяснений.
— Может, я все вспомню, когда ты меня поцелуешь? В сказках такое срабатывает, — Чимин смущенно пролепетал и приложил ладошки к щекам, скрывая густую краску, которая украсила его лицо.
Хосок не нашел в себе сил для ответа, он только поближе придвинулся и заглянул в любимые светлые глаза. Было страшно увидеть в них насмешку, издевательство омеги, который решил развлечься и разыграть Хосока. Но ничего этого там не было, только искреннее смущение, приправленное щепоткой страха. Это ведь первый поцелуй из тех, которые он запомнит. Наверняка они с Хосоком уже целовались и Чимин усердно корил себя за то, что не помнил этого.
Альфа одной рукой коснулся мягкой щеки рыжего и провел по шелковистой коже, игнорируя аритмию, которая угрожала остановкой сердца. Хотелось впиться во влажные, пухлые, блестящие нежно-розовые губы, но Хосок сдерживал себя. Наконец-то он дорвался, и не важно, что путь был устлан дорожкой, нити которой были сотканы из вранья, это уже не имело никакого значения. Были лишь границы, пересечь черту которых омега сам сейчас приглашал, дрожь во всем теле и вопиющая радость, которая разрывала альфу на части.
Губы были такими желанными, а Хосок запоминал каждую секунду того, как приближался к любимому лицу, он наблюдал за тем, как Чимин прикрыл глаза, как расслабил губы и сам подался немного вперед. Уже почти прикоснулся, когда услышал скрип двери.
Омега тут же отстранился, скидывая руку Хосока и отвернулся к окну, а Хосок так и замер, смотря прямо в глаза Мин Юнги, который вошел в палату вслед за Хэджином.
— Вот, Красавчик, проходи, — кличка к Юнги привязалась, — Хосок, подбирай свои бинты, укатывай в коридор, дай молодежи поговорить, — Хэджин махнул рукой, призывая Чона следовать за ним, но тихий голосок Чимина заставил его замереть.
— А кто это, папа? — омега ткнул пальчиком в Юнги, а Хосок чуть было зловеще не рассмеялся. Все-таки да, вселенная ему благоволит.
***
— Он не ест уже второй день, — прошипел Вантхан и уселся на диван в углу комнаты, разглядывая свои ногти.
— Мне его покормить? — Намджун не хотел язвить, на душе и так кошки скреблись, еще одну ссору он не выдержит.
— Чего же ты такая мразь? А? — омега разочарованно цокнул и уставился на Джуна, вопросительно поднимая бровь.
— Вон из моего кабинета! — терпения больше не было, хотелось приложить слишком самоуверенного мужчину лицом об стол, но альфа лишь сжимал кулаки, надеясь, что боль впивающихся в ладони ногтей отвлечет, но она только раззадоривала, подталкивая разбить что-то.
— Знаешь, я так долго этим занимаюсь — отмываю грязных бродяжек, делаю из них дорогих омег Ким Намджуна, слежу за здоровьем твоих проституток и молчу в тряпочку, — омега поднялся с дивана и подошел к столу, — но я просто не понимаю, — он обошел стол и подошел к сидящему альфе, становясь позади и запуская руки в его жесткие, высветленные, серые волосы, — зачем тебе два парня, с которых ты не планируешь иметь прибыль?
— Ладно, я схожу к Сокджину, но не обещаю, что он начнет есть, — Джун скинул руки со своей головы и поднялся, застегивая верхнюю пуговицу пиджака.
— Что насчет Тэхена? Что мне с ним делать? Он уже своей тени боится, только ноет и ноет, — Вантхан теребил подол своего пуловера и прикусил губу.
— Не знаю, меня начинает раздражать его дружок, — он подразумевал Чонгука.
— Тот, который устроился к нам охранником?
— Да, я сначала думал, что это будет забавно, но он не рыпается, в героя не играет, просто наблюдает, — альфа поглаживал пальцами подбородок и жмурил глаза, — бесят оба придурка.
— Я понимаю, что тебе законы не писаны, но отпусти их, они же еще совсем дети, — омега вцепился в кресло, не отводя глаз от нахмуренного босса.
— Делай свою работу, остальное тебя заботить не должно.
Намджун развернулся, вышел со своего кабинета и пошел по знакомому маршруту, прямиком к двери, которая влекла его запахом бриза. Ключ от двери всегда лежал в кармане брюк, давя и оттягивая, наливаясь стокилограммовым свинцом и побуждая воспользоваться им.
Приглушенный свет и бардак сразу не понравились, они вызвали отвращение, а вместе с грязью — воспоминания о детском доме, которые были не из приятных. Подобрав с пола статуэтку небольшого слоника, Намджун поставил ее на тумбу, попутно разглядывая омегу, который притаился и весь сжался, не шевелясь лежал на кровати, на которой еще недавно стонал под альфой. Вспоминания о том утре шелохнули что-то в груди альфы, но он подавил в себе порывы обнять омежку, только подошел и заглянул в темные глаза, которые не выражали ничего, кроме оголенного страха, что фонтаном бил из хрупкого сердца, затапливая все остальные органы, всю омежью сущность.
— Вантхан говорит, что ты не ешь, — Намджун присел на край кровати, наблюдая за тем, как омега застыл, словно восковая фигура — сдвинешь только огнем.
Джин просто смотрел и молился, чтобы Намджун поскорее ушел, ему было страшно говорить, просить отпустить.
— Почему же ты не ешь? — альфа потянулся к омеге, рукой поглаживая его черные, смоляные волосы, но в ответ только молчание. Он отчетливо видел, как Сокджин весь сжимался, загнанно глядел, — знаешь, мне нравятся смелые, сильные, самодостаточные омеги, ты показался мне таким, а теперь ужасно разочаровываешь, — альфа помотал головой в стороны, досадливо цокая.
Намджуну показалось, что сейчас перед ним сломанная кукла, играть с ней желания больше не было, хотелось выбросить в урну и найти другую. Мысленно отметив, что нужно приказать Вантхану давать Джину подавители — чтобы не чуять аромат морского бриза повсюду — он хотел было уже подняться, чтобы навестить второго омежку, посмотреть на еще одну непригодную игрушку, когда Джин дернулся, подорвался с кровати и вскинув руку, всадил что-то колючее прямо в бедро альфы.
Намджун почувствовал боль и кинул взгляд в низ, видя, что из бедра у него торчала вилка. Гребанная вилка. Он выдернул ее и, превозмогая боль, бросился за бежавшим омегой, который резко выбежал из комнаты и захлопнул перед носом альфы дверь. Штаны стало жаль, на светлой ткани отчетливо проступали потоки крови и виднелись четыре дырочки от вилки.
Намджун ухмылялся, когда следовал за омегой, а бедняжка первоначально побежал не в ту сторону, направляясь не к выходу, а прямо в тупик — в кабинет Намджуна. Альфа радостно потирал руки, но расстроился, когда зашел в собственный кабинет и увидел сидящего на полу Джина, а возле него — Вантхана.
— Убирайся! — альфа прорычал старшему омеге, ухмыляясь и подходя ближе к Сокджину.
— Успокойся, — Вантхан встал щитом между парнями, — ты не сделаешь ему больно.
— Еще как сделаю, — альфа подошел к своему подчиненному, но тот лишь вскрикнул и прошипел:
— Если сейчас пальцем его тронешь — тут же соберу вещи, а тебе придется искать нового дурака, который будет переживать за твоих шлюх и лечить их, — омега выговаривал каждое слово четко, чувствовал, как его штанину сжимал Джин, искренне ему сочувствовал и не показывал, что тоже ужасно боится.
— Ты забываешь свое место и то, кто я такой! — Намджун бросил бутылку виски, которая спокойно стояла на комоде, в стену, и стал приближаться к омегам, медленно, словно хищник. Но, увидев твердость в глазах Ватхана, он закатил глаза и, ухмыляясь, проговорил, обращаясь к Джину:
— Ладно, не сегодня, котенок, но ты обязательно поплатишься за это, — он уселся на диван, оглядывая бедро, — отведи его в комнату, а потом вернешься обработать мне раны, — он прикусил губу, чтобы не рассмеяться, — а то мой котенок сегодня выпустил коготки.
========== 10. ==========
Чонгук подпирал собой дверцу отцовской машины, глядел на двухэтажное здание и ждал. Внутренние метания заменила уверенность в том, что он сможет забрать Тэхена с клуба, но для этого ему нужна помощь, а поскольку Чимин с Хосоком валялись в больнице, Мин Юнги, с которым Чон пил — мудачье, которое ясно дало понять, что против начальника не попрет, а Джунки исчез, не появляясь уже третью неделю, оставался один верный вариант, который сейчас как раз парковался возле подъездной дорожки.