– По стене вьётся сухой плющ, справа… нет, слева от тебя! Вскарабкайся по нему.
Круг света метнулся под окно и потух. Послышалась чавкающая возня, потом шуршание, скрип, глухой стук, всплеск и обозлённое шипение.
– Ну как? – рискнула спросить Мо.
Снова вспыхнул фонарь, жёлтый свет растёкся в мокрых чернильных разводах ночи. Бесцветное лицо Шерли покрылось теперь чёрными пятнами, будто прохудилось в нескольких местах, и ночь отсвечивала в прорехах. Мальчик молча посветил на землю рядом с собой, полоснул лучом по окну мансарды, будто тщетно хотел ослепить Мо, а затем вновь остановил его на рыхлой клумбе.
– Тут есть садовник, а значит и сарай должен быть, – решил он, и Мо расслышала его уже чётче.
Волна дождя в очередной раз немного отхлынула, по крыше продолжало стучать, но уже не с прежней одержимостью.
– А в сарае может найтись лестница.
Девочка задумалась, видела ли она где-нибудь возле пансионата пристройку, похожую на сарай. Ничего подобного на глаза ей не попадалось, однако в левом крыле здания был служебный ход, откуда как-то выносили инструменты. Мо крикнула об этом Шерли, и тот исчез, ворча что-то о плюще и недогадливых девчонках.
Минуты три Мо рассеянно таращилась в рябящую каплями темноту, потом осторожно спрыгнула с табурета и двинулась к кровати. Лестница была неплохой идеей, но вряд ли она достанет до мансарды. Вздохнув, Мо стащила с кровати одеяло, свернула и взгромоздила его на стул, и принялась стаскивать простыни. Если не рвать их, а просто связать между собой, то всё равно выйдет недурной канат, хоть и короткий. На счастье, горничная, знающая щедрую руку Вирджинии Хупер, настелила ей целых три.
Закончив, девочка поставила на табурет у окна второй поменьше, взобралась на шаткую конструкцию и стала прилаживать один конец простыни к поперечной балке. Круглое окно находилось на уровне ног и бедер девочки, рама была приоткрыта, оттуда то и дело доносились мокрые вздохи. Табуреты качались под ногами. Если бы Мо не была полупьяной ото сна и полуночного визита безумного мальчишки, то ни за что не полезла бы под потолок, как домовой паук. Либо одеревенела от страха и точно вылетела бы в окно. А так движения её были мягкими и ленивыми, хоть и слегка смазанными.
Мо считала молнии, облокотившись щекой на оконную раму, когда снизу что-то прохлюпало вдоль стены, будто зверь с тяжеловесной поступью. Мигнул фонарик.
– Нашёл лестницу? – встрепенулась девочка, поправляя в руках рулон со связанными простынями.
Ответа она не получила. Жёлтый луч прошлёпал к стене сбоку от окон и потух. Всхлипнула лужа под мальчишечьими ногами, зашуршали сухие стебли под аккомпанемент дождевой дроби и шелеста крон. На этот раз никаких капризных замечаний. Мо только по пыхтению и поняла, что Шерли карабкается к ней по плющу. Выходит, он ошибся. Выходит, гроза только начинается.
Мо завороженно наблюдала, как судорожно пляшет внизу свет, всё ближе и ближе к мансарде. Повезло, что у живущих на нижних этажах старух проблемы со слухом, не то бы обязательно всколыхнулись и заметили вымокшего сорванца с фонарём в зубах, мелькающего в окне.
Когда до цели оставалась где-то треть пути, фонарь замер, на миг покрылся тёплым красным светом от обхватившей его ладони и исчез. Мо старательно вслушалась, но шелест стеблей больше не доносился.
– Ей, ты не застрял?
Шерли отозвался не сразу:
– Нет.
«Так в чём же дело?! Страшно?» – хотелось крикнуть Мо, но она сдержалась. Вместо этого девочка подобрала более сглаженную формулировку:
– Я могу помочь?
Мальчик отвечал урывками, в три броских фразы:
– Нет. Да, – и, наконец, – Не знаю. Кажется, тут плющ кончается.
– Хочешь спуститься?
– Не хочу.
– Погоди, я же приготовила канат из простыней! До земли не хватит, но до тебя – как раз. Сейчас я брошу тебе конец. Ну вот, лови! Поймал?
– Поймал, – хмуро хмыкнул Шерли, – да только что с того? Мне не взобраться.
Значит, всё-таки страшно.
– Может, ты спустишься и впустишь меня через чёрный ход? Или, может…
Остальные бессмысленные предложения потонули в громовом грохоте.
– Шерли, хватай крепче канат, отпусти растение и просто ползи наверх, – крикнула Мо жестче, чем хотела.
– Говорят, не могу, дурёха!
– Тогда ночуй в кустах, – равнодушно бросила вдруг Мо.
На миг внизу всё стихло. А потом Шерли одним угловатым движением оторвался от плюща и повис на простынях.
У Мо и в мыслях не было быть жестокой с Шерли, но, когда она уже помогала ему протиснуться в окно, втаскивая за шкирку, поняла, что нарочитая небрежность оказалась действенней, чем долгие уговоры и улащивания.
Мальчишка ввалился в мансарду, и Мо на миг успела-таки осознать, что они стоят на двух хлипких табуретах, прежде чем те с грохотом обвалились, а дети повисли на потолочной балке – Шерли, уцепившись за простыню, а Мо – за Шерли.
Мо расцепила руки первой. Сползла по ногам мальчишки до самых заляпанных ботинок и приземлилась на пол, круто пошатнувшись, но всё же не упав. Мальчик соскользнул по канату вслед за ней и втянул намокший конец внутрь комнаты.
Мо зябко переступила босыми подошвами:
– Надо бы закрыть окно. Вон как хлестает.
Встав на цыпочки, Шерли дотянулся до нижнего края рамы заледеневшими пальцами и притворил её, закрывая ход буре. Вой с улицы теперь доносился приглушенно, а единственным источником света по-прежнему были ослабевающие молнии. Оттянув заляпанный рукав свитера и найдя более-менее чистый участок, мальчишка утер лицо. Волосы его, когда-то кудрявые, свисали на детское лицо жалкими чёрными сосульками, облепили кольцами лоб, придавая ему пришибленный вид. Покрасневшие от воды глаза саднило, с носа непрерывно текло. Грязь противно липла к дрожащей губе, песком скрипела на зубах. Куртка и штаны были раздутыми и блестящими от воды, а в ботинках булькало при каждом движении.
– Т-так ты, в-выходит, на чердаке живёшь? – уточнил Шерли, выстукивая зубами дробь, – З-забавно.
Стены мансарды были обиты тонкой светло-серой тканью с бледно-розовым узором, в тон ночной рубашке Мо. (Пепел розы, прозвала про себя этот узор девочка, помня фразу из книги, что стащила у тёти). Материей были задрапированы и опорные сваи, в надежде скрасить их неуклюжесть. В погожие дни шелковистая ткань играла на солнце, а при сильном морском ветре, как сейчас, надувалась и колыхалась, подобно чердачному привидению. В одном углу помещались кровать, платяной шкаф и приземистая тумба из кедра, в другой – медный умывальник и крюк с вафельным полотенцем. Над тумбой в кадке виднелся силуэт какого-то засохшего деревца, бросающего причудливые тени на резное изголовье. Около окна притулился мольберт и круглый стол с молочником, кофейником и фаянсовым чайным сервизом. Чайник опрокинулся, и на кружевную салфетку тонкой струйкой сбегала заварка.
– А горячего чаю у тебя не н-найдётся? – спросил Шерли, глядя на сиротливую коричневую струйку.
Мо отрицательно мотнула головой.
Вздохнув, мальчишка отодвинулся вглубь комнаты, подальше от сквозящего окна и слякоти. Почти сразу же под ним выросла новая лужа, и воды всё прибывало – Шерли был словно губка. Пялясь под ноги, Холмс на миг ощутил себя грязным сгустком ночи, ввалившимся в девичий мирок. Разумеется, Хупер он в этом не признался.
– П-прохладно тут.
– Ну так скинь мокрое, – рассеянно брякнула Мо.
Шерли только того и ждал. Первой на дощатый пол полетела куртка, а затем и вымокший до нитки шарф. Мальчишка подхватил низ аспидного свитера и с облегчением стянул через голову, выворачивая наизнанку. Торопливо выпростал ноги из ботинок в комьях земли от подошвы до самых штанин. По правде говоря, ботинки больше походили на две клумбы неумелого садовника, с торчащими вкривь и вкось сухими стеблями и травинками. Похожая картина творилась у Шерли и на макушке. Не обращая внимания, мальчик нагнулся, чтобы расстегнуть ремень и стащить с себя брюки.
– Стой! – завопила вдруг Мо так, что Холмс вздрогнул. – У меня же в шкафу только платья и кофты. Мальчукового нет совсем.
Шерли, дурак дураком, так и застыл, в одной майке с полуспущенными подштанниками. Вскинул на Мо затравленный и одновременно злой взгляд.
– Опомнилась, – буркнул он.
Мо закусила губу.
– Уж прости, но ко мне не каждую грозу лазают в окно мальчишки. Чего ты вообще именно ко мне пришёл?
– Ты, что, с ума сошла? – искренне удивился Холмс. – Конечно, к тебе, а к кому же ещё?
Если у Мо и была охота устроить мальчишке взбучку, то теперь любое желание мигом отпало.
Шерли тем временем с тоской посмотрел в холодный пустой камин, вычищенный от золы и давно не топленный. На дне поленницы лежало одно полусгнившее бревно, и Холмс попинал носком груду мокрого тряпья, всерьёз обдумывая, не пустить ли его на растопку. Однако мысль о материнском ремне подхлестнула его память, и Шерли быстро вспомнил, что спичек у него с собой всё равно нет.
Мальчишка обречённо засопел. В горле было кисло, носовые пазухи горели – он здорово навдыхался воды, пока полз по стене. Дождь тогда заливал буквально всё – больно стучал по лбу и макушке, струился по загривку за воротник, затекал в глаза и уши. Вначале Шерли щурил один глаз, потом оба, а под конец карабкался почти вслепую, глотая сопли и дождевую влагу. В какой-то момент окостеневшие от холода пальцы уже не хотелось разжимать, чтобы снова цепляться на треклятый плющ. Хотелось просто обнять стену, позволить векам слипнуться и отдаться забытью. Представить, что и не было ничего в саду гнилой старухи Мэйбл, и не в его трясущиеся липкие руки Ник потом сунул сигарету. Но слова этой девчонки Мо подействовали как ушат кипятка, ожгли остатки самолюбия, и, смутно помня как, Шерли-таки ступил на дощатый пол мансарды.
Слезящимися красными глазами Шерли вгляделся вглубь комнаты.
– В умывальнике вода хоть тёплая?
– С утра была.
Это, похоже, окончательно его доконало.
Мо шагнула вперёд, ухватила пальцами бледное запястье и твёрдой рукой потянула мальчишку к умывальнику. Большой пузатый бак и овальная раковина тускло поблескивали медью из глубины мансарды. Пол под ними был облицован потёртым зелёным камнем, а внизу, загораживая слив, трепетала на полукруглой раме изумрудная занавесочка. Мо подтолкнула Шерли к раковине, намочила хрустящее полотенце и потянулась с ним к лицу грязнули. Шерли уворачивался, и пришлось поймать его за подбородок, на котором уже пробивалось несколько жёстких волосков. А Шерли-то старше, чем выглядит, подумалось вдруг Мо.
Девочка пыхтела и румянилась, стоя на носочках, чтобы вытащить стебли и сухие листья из спутанных кудрей. Её собственные волосы, уложенные в пучок на ночь, давно растрепались, и на глаза спадала кремовая прядка. Мало того, что лицо обгорело, когда она каталась на лодке, так ещё и кончики волос высветлило майское солнце. В конце концов, Мо сунула Шерли сухую салфетку в руки, а сама пошла к куче мокрой одежды на полу.
«Как бы всё это пристроить, чтоб тётя не заметила» – гадала девочка, вытягивая за воротник скомканный свитер. По мансарде поплыл запах мокрой шерсти, и Мо невольно вспомнился её сон за мгновения до пробуждения. Нехотя запустив руки в груду, девочка попыталась сгрести и оттащить куда-нибудь барахло Шерли.
Одежда резко шлёпнулась на пол. Мо не то что попятилась – отшатнулась, едва не споткнувшись о доски. Тупо уставилась на липкие тёмные ладони. Гром донёсся глухо, издалека, будто где-то ссыпали камни из кузова грузовика.
– Шерли, у тебя, что… кровь идёт? – сипло произнесла она то ли с ужасом, то ли с животным любопытством.
Холмс моментально напрягся:
– Ч-чего?
– Я только что вмазалась в… пятна на твоих вещах. Шерли, скажи, Шерли! Мэйбл оказалась дома, да? Ты ранен?
– Сказал же – нет! – мальчишка перешёл на крик. – Цел я, дурёха, это не м… – Шерли захлопнул рот на полуслове так, что зубы лязгнули.
– Не – что? Не твоя?
Рука девочки снова потянулась к тёмной куче, но неожиданно её грубо оттолкнули. Мо вздрогнула, когда Шерли неожиданно вырос рядом, всклоченный, с красными пятнами на скулах.
– Это просто джем, ясно! – рыкнул он, сам роясь по карманам волглых брюк. – Только чёртов джем!
Пальцы сгребли содержимое кармана и швырнули девчонке в лицо. Склизкие ягоды шлёпнулись о щёки, сползли к подбородку и на сорочку, как непрошеные слёзы. Со следующим ударом сердца Мо замахнулась и влепила Холмсу пощёчину.
В мансарде повисла такая тишина – хоть ломай с хрустом. Даже гроза на миг притихла, боязливо скребясь о крышу.
Шерли тяжело повернул кудлатую голову к Мо. Молния выхватила рваную картину – долговязую фигуру в белом белье, руку, взметнувшуюся вверх. На мгновение Мо уверилась, что друг ударит в ответ.
– Спасибо, – хрипло и как-то по особенному низко произнёс Шерли, держась за левую половину лица.
Громовой раскат расплылся по комнате, когда его уже перестали ждать, робко и вяло. Куртка, свитер и штаны к тому моменту были забыты. Позже Шерли сам уберёт их в угол, заодно подсохшими местами вытерев лужу под окном. Сейчас же мальчишка молча подался вслед за Мо, которая также молча поманила его к кровати. Толстый, простёганный ромбами матрас не прикрывало ничего, кроме сиротливо прислонённой к изголовью подушки в кружевной наволочке. Рядом, еле умещаясь на стуле, громоздилось снежное одеяло.
– Можешь закутаться в одеяло, если тебе холодно, – предложила девочка (сама она наскоро закуталась в вязаную паутинкой шаль тётки). – Только бельё тоже сними, а то весь пододеяльник вымокнет. И так уже простыни испорчены, – Мо тоскливо проследила, как качнулся в темноте самодельный канат.
Шерли выдал кривую усмешку:
– А ты застели их обратно на кровать, а горничной назавтра скажешь, что у тебя ночные проблемы.
– Дурак.
Мо зло сдула с глаз золочёный завиток, поджала губы. Но обида в этот раз вышла лёгкая, смешная, отпустило почти сразу и даже потянуло улыбнуться. Ухмылка Шерли также быстро превратилась в настоящую улыбку. У Мо щёки, что две розовые кляксы, подумалось мальчишке, а губы будто перепачканы вареньем. Собственно, он сам её только что и перепачкал. Шерли захотелось протянуть руку и убедиться в своих догадках, коснуться девичьего лица и золочёной прядки.
– Ладно, договорились. Давай своё одеяло. Но тогда и ты тоже разденься.
Услыхав угрожающее дыхание, Шерли добавил торопливо:
– На всякий случай, не то ещё простуду подхватишь. Всё равно тут ни зги не видно.
Мо слишком вымоталась, чтобы вновь спорить. Отяжелевшая ткань и вправду противно липла к телу, путалась у щиколоток, мешая ходить. Подсохшие катышки уличной грязи на груди неприятно пахли, а тётина паутиновая шаль не слишком спасала от холода. Мо только сейчас поняла, что босые ступни её заледенели, и саму её била дрожь не хуже Шерлоковой.
– Идёт.
Шаль соскользнула с рук и аккуратным треугольником легла на край матраса. Мо, в одной сорочке, выжидательно глянула на мальчишку. Пожав плечами, Шерли подтянул к себе ногу и, прыгая то на левой, то на правой, стащил с себя носки и отбросил их за спину. Запустив пальцы в растрёпанный пучок, Мо достала из волос обшитую жатым атласом резинку и положила поверх шали.
– Не считается! – возмутился Шерли.
– Ещё как считается. Ты в моей мансарде.
Шерли фыркнул, но возмущаться дальше не решился – свежа была память об оплеухе. Вместо этого он взялся пальцами за край майки и стянул через голову. Майка отправилась к носкам – Шерли хоть и бросал не глядя, промахнулся всего на пару дюймов. Взгляд Мо прикипел к этому белому пятну, никак не желая сдвигаться в сторону Холмса. Глупость какая – он-то разглядывает её, не стесняясь. Вспомнилось вдруг, как она тёрла Шерли над раковиной, и раскисшая стружка плыла в овальной мыльнице. Ну, подумаешь, мальчишечий торс, ничего особенного – бледный, нескладный, только кости торчат. Да и ночью всё равно почти ничего толком не углядеть. Резкие синие тени обрисовали талию, выступы рёбер и плоский живот и одновременно смягчили юношескую угловатость. Припомнилась вдруг колкая шерсть свитера и жёсткий подбородок; пара волосков над верхней губой, изломанной сердцем. Художнице стало любопытно, мягкая ли она на ощупь, если помять её большим пальцем. А что если скользнуть подушечкой в ямку между по-птичьи изломанных ключиц?