Птица Смерти - Olivia N. Moonlight 8 стр.


– Только добро на вас переводить.

Чиркнула спичка, и затлел кончик короткой сигары. Ник несильно затянулся, потом вставил сигару в рот, забрал чайник и перелил содержимое в свою флягу. Будь в жидкости настойка опия, она была бы слишком ценна, чтобы просто так выбрасывать. Закончив, мужчина задумчиво смахнул каплю крови на подбородке Мо, выдавленную острым золотом. Ресницы девочки трепыхнулись. Ник оттянул воротник блузы и приложил два пальца к вене на её шее. От грубого прикосновения девичья ладонь сдвинулась, накрыв несессер.

Мужчина не обратил на это внимания. Он дымил и улыбался. Его лицо лоснилось. Ему шла роль победителя.

В кустах тонко завыла птица. Пальцы мальчишки покачивались у широкого горлышка бутыли.

Устав созерцать недвижных подростков, Ник отшвырнул остатки сигары на землю и задавил носком. Но когда он поднял взгляд от умершего огонька, голова Шерли уже не сминала скатерть. Зелёные глаза впились в него, в руках юнец сжимал ту самую бутыль:

– Это тебе за Ретберта, гнида!

Миг, и маслянистая вонючая жидкость окатила Ника. Ладонь Мо юркнула в несессер, выхватила коробок, и в следующее мгновение в мужчину полетела спичка. Раздался нечеловеческий вой.

– Прикури, – выплюнула Мо, оправляя воротник.

Красный всполох взметнулся в воздух. Ник безумной юлой крутнулся на месте, рухнул в траву и покатился. Шерли осторожно приблизился к мужчине и взял за руку подошедшую Мо. Улыбка первой озарила её губы. Сначала робкий и нервный, смех её быстро перешёл в гомерический, сливаясь с густым голосом Шерли и собачьим воем…

– Угомони его, не то всю деревню на ноги поднимет, – пробурчал Ник, отряхиваясь. – И хватит глотки драть, лучше помогите мне.

Шерли обнял за шею растревоженного пса, а художница поспешила к мужчине помочь подняться с земли.

– Держи, – кряхтя, Ник отдал ей красный платок, которым и махал в воздухе. – Вы меня уморите своими играми. Теперь ещё одежду от масла отчищать. И что это за выкрик: «За Ретберта»?

– Ну, я подумал, что в истории с отравлением преступник должен сначала опробовать яд на животном, – пояснил Шерли.

Мо с расстроенным видом коснулась проколотого подбородка.

– Я еле смогла досидеть до конца, чтобы не дёрнуться. И зачем вообще было надевать эту булавку?

– Хочешь играть в реконструкции, деточка – соблюдай точность. Вайолет обожала надевать материнские украшения. Бывало, ходила вся увешанная брошками, булавками, серёжками. Эту я сохранил на память, хоть в тюрьме за неё я мог получить целый блок сигарет.

Ник похлопал себя по карманам, но раздражённо заметил, что курево кончилось. Последнюю сигару он растягивал на несколько дней, и вот сегодня прикончил.

– Дай-ка мне коробок, детка.

Мо протянула Нику спички вместе с брошью, и мужчина, чтобы занять пальцы, стал зажигать их одна за одной и бросать в траву, где давил каблуком. За десять дней жизни на воле он начал набирать вес, и ключицы больше не торчали у него, как у скелета. Черная щетина превратилась в аккуратно подстриженную бороду, покрывающую раздвоенный подбородок. Стало заметно, что мужчине нет и тридцати, хоть лицо и голос всё равно казались поизносившимися.

Шерли и Мо нашли для Ника идеальное укрытие вместо гиблого обрыва. Близ побережья было много деревень, и в полукилометре от одной из них, неподалёку от мыса Бичи-Хед*, находились три частных дома. Два были полуразрушены, но один крохотный коттедж изредка посещала хозяйка. Сама она давно жила в городе с дочерью и её мужем, и навещала дом не чаще раза в год. Нику пришлось поверить Шерли на слово по поводу этого. Беглец никак не мог привыкнуть к тому, что этот пацан, посмотрев на одну вещь достаточно долго, может выдать целую историю о ней. Несмотря на царившее в доме запустение, Нику казалось, что он переселился из преисподней в рай. В погребе даже оказались запасы джема, вполне съедобного. Дети приносили беглецу еду и кое-что из одежды, но не могли ручаться, что Ник не подворовывает в деревне.

– Мы были похожи на них, на Вайолет с Питером? – спросил Шерли, присаживаясь на траву возле Ретберта.

– Ага, – протянул Ник, отшвыривая очередную спичку, – как голуби на ящериц.

– Сколько им было, когда… всё случилось?

– Вайолет исполнилось одиннадцать, её брату – едва стукнуло восемь. К опекуну они попали за пять лет до этого, сразу после смерти родителей. В то время я как раз устроился в особняке Освальда Хамфри садовником.

Подобрав юбку, Мо уселась на скрещенные ноги возле Шерли. На самом деле подростки уже слышали эту историю, но не прочь были послушать ещё.

– История была вечная – старик Хамфри мечтал прибрать к рукам наследство племянников. Однако его мать, мир её праху, отчего-то привязалась к детям и не выпускала их из вида. Старуха была с причудами, но добросердечная. Она-то и наняла меня. Помню, что мне часами приходилось возиться с этой троицей в саду: одному горшок поднеси, другой – судно. Так я и сошёлся с Вайолет и Питером. К исходу четвёртого года они с меня не слазили, как щенки с суки.

– А вы что?

– А я был рад. Местные надо мной глумились – дескать, ещё бы с ними на горшок сел. Да только эта парочка могла дать фору любому взрослому. Проказники были страшные и часто огребали ремнём от дяди Освальда за то, что рылись в его кабинете и переводили запасы виски. И не только на детские эксперименты. Это и натолкнуло опекуна на мысль об опиате. Чего же проще, подлить его в графин и оставить дверь незапертой, а потом исчезнуть из особняка куда-нибудь в людное место на целый день. Время пришло, когда умерла старуха-мать. Хамфри понадобилось несколько месяцев, чтобы отшлифовать план. Четыре дня опекун выезжал в свет, оставляя дом в распоряжении племянников, и однажды, под вечер заглянув туда, Освальд увидел их, Вайолет и Питера, прикорнувших у стола с порожним графином дурманного виски. Ему бы сразу поднять тревогу, но старый пень решил сначала удостовериться сам. Дальше вы поняли, что произошло.

Ник окинул взглядом цветной сосуд у ног Шерли, несессер Мо и чиркнул в очередной раз о коробок. Эту привычку он приобрёл в тюрьме и не мог от неё отделаться. Спичка прочертила в воздухе огненную дугу – художница проводила её взглядом.

– Как же они смогли? – вымолвила девочка.

– Кто сейчас скажет? То ли доза опия была не слишком большой, то ли они вовремя его распробовали. Вкус-то до боли знакомый.

– Опия?! – изумился Шерли.

Ухмыльнувшись, Ник кивнул.

– Я же говорил вам, что мать Освальда была с причудами. После того, как она потеряла взрослого младшего сына, с ней случился нервный срыв, и, по её собственным словам, ей прописали настойку опия для успокоения. Где она брала её на самом деле – чёрт её знает. Однако мало того, что карга сама к ней пристрастилась, так ещё и потворствовала детям пробовать всё, чего бы они ни захотели.

– Моя мать скорее отгрызла бы себе язык, чем предложила мне подобное, – выдохнул Шерли то ли с ужасом, то ли с завистью.

Ник подарил ему тонкую улыбочку. Тут в разговор вмешалась Мо:

– Я имела в виду – как дети смогли спалить человека заживо, своего родственника?

– Опекуна, пытавшегося их убить, не забывай, деточка. Лучше бы удивилась, как у них вышло это провернуть. – Ник зажёг спичку, но не бросил, а приблизился с ней к Мо и задул, дымя в лицо художнице. – К счастью или к беде ещё одной их страстью было всё поджигать. Племянники Хамфри хранили в моём флигеле целый арсенал горючего. За него меня и посадили. После того, как их дядю доставили в больницу в тяжелейшем состоянии, к детям приставили сиделку до выяснения обстоятельств. Всё-таки отравление сказалось на них, но у Вайолет хватило сил рассказать мне всё тайком и подарить мне булавку на память.

Мужчина помолчал, взял со стола розетку с джемом, и, зачерпнув немного пальцем, продолжил:

– В ту ночь я спал в своём флигеле. Мне нездоровилось, и я заткнул уши, чтобы не растревожить и без того беспокойный сон. А на утро обнаружил пепелище на месте особняка и полицию у своего порога. Ни Освальда, ни его мать, ни детей местные недолюбливали, точнее, ненавидели и боялись, как змеи боятся сокола. Вайолет и Питера прозвали Чумой с Погремушкой. После всего случившегося мелкое терпеньице местных жителей лопнуло, а может они решили, что подвернулся удобный случай. Конечно, они всё отрицали, но в их руках ещё дымились факелы. А у меня во флигеле обнаружили целый арсенал, и меня бросили в застенок до суда.

Джем потёк по пальцам Ника, он слизнул тёмно-красную жидкость языком.

Мо сглотнула ком и почувствовала, что Шерли плотнее сжал её ладонь.

– Каким же образом вам удалось сбежать? И как вы обожгли руку?

– Это уже другой вопрос. На сегодня хватит, – отрезал мужчина, делая вид, что не заметил насупившихся личиков. – Гадость – этот джем из позапрошлого века. – Ник вдруг с грохотом отставил розетку на стол. – Принесёшь мне свежий, парень. Я видел, в деревне в первом доме по третьей улице на окне стоят отличные банки.

– Дом на третьей улице? – сощурился Шерли. – Я туда не пойду!

– Ещё как пойдёшь. Зря я, что ли, тут с вами время трачу? Я видел, как карга из этого дома курит кубинские сигары. И коньяк в её доме, думаю, найдётся.

– Сигареты я могу вам достать у Джекила. У меня и сейчас немного припасено для вас.

– Не нужно мне то дерьмо, что твой Джекил курит. Сыт им по горло. На воле я хочу только сигары!

– А я сказал, что к этой карге Мэйбл я и ногой не ступлю!

– Ты что, сковородки её что ли отведал однажды? – в шутку бросил Ник, но потому, с каким лицом отпрянул Шерли, понял, что попал в точку. – Ого, вот уж не думал. И за что она тебя?

– Не важно, – буркнул мальчик. – Просто пустяк. Моя мать тогда рвала и метала, из-за того, что кто-то кроме неё самой поднял на меня руку. Хотела накрутить седины Мэйбл на скалку, которой она меня избила в кровь, и подвесить на яблоне. Только отец смог её угомонить.

– И зря, я считаю. Кровь за кровь.

– Легко вам говорить.

Шерли вырвал руку у Мо и, насупившись, обнял своего рыжего сеттера. Беглец ухмыльнулся.

– Ладно, – мужчина поманил его пальцем, – давай, что у тебя там есть.

Мальчик покопался в кармане, достал пять помятых сигарет и протянул весь улов Нику.

– А себе ничего не оставишь?

– Да вы что? – удивлённо воскликнула художница. – Он не курит. Ему же только тринадцать!

– Четырнадцать! – огрызнулся Шерли.

– Какая важность, – улыбнулся Ник.

Мужчина вставил две сигареты в рот, а остальные убрал в карман. Раскурив их, Ник с наслаждением затянулся, пуская клуб дыма в мутно-голубое небо, а потом перебрался на траву рядом с Шерли и протянул ему одну. Мальчик поколебался, завороженно глядя на тлеющий кончик. Потом медленно взял сигарету тремя пальцами из рук мужчины и прикоснулся к фильтру губами.

– Завтра ночью мы вместе отправимся к Мэйбл за уловом, – произнёс Ник, и Шерли резко зашёлся кашлем. – Да не бойся ты. Я подслушал, что старая карга уезжает на неделю к родственникам.

– Пх… Пр… Пхавда?

– Пхавда, пхавда, – с улыбкой передразнил Ник и по-товарищески хлопнул мальчика по плечу. – Встретимся завтра здесь в час ночи. Идёт?

– Идёт.

Мо промолчала. С угрюмым видом она проследила, как Шерли снова поднёс к губам сигарету и одновременно с Ником осторожно выпустил сизую змеистую струю в стылый воздух.

Альпы, Австрия, 20**-й год.

Хруст застывших капель на траве заставил Молли пошевелиться.

– О, господи, кто ещё там? Да это же та, из Лондона. Мисс Хупер?! Мисс Хупер, с вами всё ладно?!

– А?

Смысл вопроса не сразу дошёл до женщины. Она находилась в утренней роще рядом с изуродованным нагим телом девушки, а секунду назад видела, как в испарине за зарослями исчез Шерлок, пряча за спиной обагрённые кровью руки. Шерлок чёртов Холмс, который должен быть за тысячи миль отсюда в своей чёртовой Австралии в поисках чёртова Свежевателя! Патологоанатом схватилась за виски – в голове тупой болью стучал набат, ей почудился запах горелого и сладкого, а потом белая рука в красном. На миг Молли решила, что сходит с ума.

– Мисс Хупер, вы ранены? – раздался другой голос, высокий и мужской.

Невысокий человек с мелированными волосами до плеч пробирался к ней через куст лысой жимолости, рядом с ним стояла полная женщина в фартуке и шали – кухарка, и ещё двое мужчин, по видимому, из персонала «Эдельвейса». Патологоанатом узнала в окликнувшем её Энтони Персиваля, второго совладельца курорта.

– Я… Мистер Персиваль, я…, – икнула Молли, с дрожью оборачиваясь к подвешенной Николь. – Я и не думала…

– Не думали, что…? – переспросил Персиваль. – Это же не вы…?

Энтони бросил взгляд на труп, потом на наспех одетую женщину, и в его водянистых рыбьих глазах зажглось подозрение.

– Вы же не думаете, что это я убила! – с ужасом выдохнула Молли. – Я услышала крик, увидела из окна женщину, бегущую из рощи, и бросилась туда. Для того вы меня и наняли, разве не так?

– Наняли? – тупо повторил один из членов персонала.

Персиваль вскинул узкие белые ладони.

– Тише, тише, вы столько пережили, мисс Хупер, – затараторил он. – Ужасное зрелище. Не лучше ли вам пойти к себе? Или лучше в мой кабинет. У меня есть бренди и коньяк.

– Бедное дитя, – кухарка перекрестилась, глядя на Николь, и лицо её было белее муки. Мужчины со страхом на лице бестолково топтались рядом. – Ну, чего встали? Давайте, снимите её оттуда.

– Полиция, – снова икнула Молли. – Надо вызвать полицию. Скорую помощь. Хоть кого-нибудь.

– Конечно, конечно. Но сперва вам надо отдохнуть, – убеждал её Персиваль, осторожно подталкивая к тропинке. – А потом рассказать мне всё, что вы видели. Что вы всё время оглядываетесь?

– Да так, – растерянно пробормотала женщина.

В возникшей суматохе она не могла взять в толк – галлюцинации у неё, или в тумане и вправду объявился Холмс? Но лучше не говорить это Персивалю – ещё примет за сумасшедшую.

– Отправляйтесь к парадному крыльцу, – продолжил Энтони. – Я догоню вас минут через десять.

Хупер зябко передёрнула плечами и заметила, что ладони её трясутся. Внезапно она ощутила прикосновение колючей шерсти к щеке, и пухлые руки накрыли её плечи.

– Идите в замок, девочка, – произнесла кухарка, набросив на Молли шаль.

Вместе с Персивалем они направили патологоанатома в нужную сторону, подальше от злосчастного дерева. Хупер не сопротивлялась, только обернулась и через плечо увидела, как двое служащих заслонили собой бездыханную Николь. Вскоре женщина не выдержала назойливого дыхания за спиной, вырвалась и сама бросилась прочь.

Молли брела, будто плыла, и в зелёной глади травы путались туфли. Однажды наступив в сугроб в тени ели, она промочила ногу. Туфли испачкались в красной глине, которая проглядывала кое-где сквозь землю и снег. Низкие косые лучи искажались в росе на молодых листьях, и игра света путала женщину. Роща незаметно сменилась широким коричневым коридором, где одной стеной была каменная кладка замковой стены, а другой – шершавые стволы мощных деревьев. Хупер цеплялась пальцами за выступы камней и осклизлый мох, поросший в трещинах. Один раз она сломала ноготь и обрадовалась отвлекающей боли. Но, в конце концов, глаза всё-таки заволокло солёной пеленой. Надолго…

Когда Хупер вновь распахнула влажные ресницы, никакого коридора вокруг не было. Она стояла на возвышенности, и нагой ледяной простор обнимал её. Молли задохнулась, оглядываясь назад. Слева, откуда она пришла, вниз, в бесконечную даль, убегала спина каменного дракона, поросшая хвойными или пробуждающимися лиственными рощами, покрытая серыми скалистыми буграми. Деревья вдали казались не больше волоска щетины, а вершины скал – шипа на спине чудища. Справа возвышенность упиралась в монолитную горную стену, но главное открывалось впереди. Угрюмой многотонной громадой очерчивался замок на бледном утреннем небе. По тому, как небо почти лизало основание замка, можно было догадаться об обрывающейся за ним высоте. Такой вид обычно бывает, когда впереди море или большая река.

Молли перехватила на груди концы шали. Ветер трепал её концы и подол ночной сорочки, выглядывающей из-под светлого пальто. Хупер чувствовала, как дуновения холодили её мокрые щёки и остужали лоб. Проплакавшись, ей не стало легче на сердце, зато прояснилось в голове. Мрачным трезвым взглядом женщина всматривалась в строение. Восхищения, как накануне ночью, «Алый Эдельвейс» у Молли больше не вызывал. Он был вовсе не прекрасен. И, кстати, не чёрен, как показалось ночью. Центральная часть замка из коричневого камня была неправильной формы, расширяясь справа благодаря широкой приземистой пристройке. Она практически не сужалась, переходя в крышу, края которой венчали болотно-зелёные изваяния. Там, где сходились углы сердца замка, устремлялись ввысь четыре башни. Патологоанатом рассмотрела шпили двух дальних, которые теперь вместо звёзд протыкали мутные облака. Две же, ближайшие к ней, вытянулись по бокам, словно сторожевые птицы. Цвет камня, слагающего их тонкие узловатые тела, был средним между белым и песочным. Из-за этого у Хупер появилось неприятное ощущение, что это человеческие кости. В подувшем от замка порыве ей даже померещился их сладковатый запах. Жуть какая. Старые кости, жавшиеся к коричневой сердцевине, подобной тленной плоти. Жидкие древесные кроны на востоке переливались в такт плывущему пуху облаков, и сам замок, чудилось, слаженно парил вместе с ними над горами. Смертельный полёт, изящный, неумолимый, жестокий, как и всё в этом месте.

Назад Дальше