— Пересадка костного мозга? Звучит ужасно, — Гарри выглядит обеспокоенно.
— Ещё бы, но, может быть, у нас хотя не получится показывать это на наших лицах? — думаю, по нам всё видно.
— Всё. У кого-нибудь из вас есть аллергия на латекс? — она спрашивает, но мы молчим, и она даёт нам перчатки. — Готовы? — её весёлые светлые глаза смотрят на нас, и мы киваем, когда она входит в палату. Она заглядывает не полностью, а только просовывает голову. — Здравствуй, Ливи! Я тут привела тебе нескольких друзей, — медсестра поворачивается к нам, приглашая войти.
Моё сердце останавливается, когда я вижу её. Я думал, что девочка будет старше. Просто маленькая девочка со светлой улыбкой и капельницей в руке. Она выглядит такой хрупкой, но она заразительно смеётся, разговаривая с Дотти. Замечаю Зейна, который уже стоит со слезами на глазах. Клянусь, они с Гарри самые чувствительные в группе.
— Где твоя мама? — Дотти спрашивает её.
— Она пошла мне за шоколадом! — она взмахивает руками вверх.
— Я не думаю, что тебе не нужно много шоколада, юная леди, — Дотти дразнит её.
— Но моя мама сказала, что немножко можно, — она приподнимает подбородок с гордостью. — Кто это? — она смотрит на нас.
— Ну, это мои друзья. Это Найл, Гарри, Лиам, Зейн и Луи. Они пришли сюда, чтобы навестить тебя, — она указывает на каждого из нас, когда произносит имена.
— У вас длинные волосы. И у вас тоже, — Ливи указывает на Гарри и меня.
— У нас есть длинные волосы. У тебя тоже есть длинные волосы, — я говорю ей.
— Раньше они были длиннее, но когда я заболела, то многие выпали, — потираю своё лицо, не зная, что сказать. Это ужасно, что она так легко говорит об этом. Чем старше вы становитесь, тем сложнее принять подобный диагноз.
— Я побуду здесь с вами, пока её мама не вернётся, так ей будет более комфортно, — Дотти обращается к нам.
— Твой папа на работе? — Лиам спрашивает.
— Нет. Его здесь нет, — Ливи отвечает быстро.
— Оу, тогда чем ты хочешь заняться? — он спрашивает, ставя возле неё стул, чтобы сесть рядом с ней.
— Рисовать! — она практически кричит, и я не могу сдержать смех. Она выглядит бодрой.
— Привет! Я вернулась и купила твои любимые kit-katʼы в торговом автомате! — ещё не вижу, но сразу же узнаю этот голос. Оборачиваюсь, чтобы увидеть её. — Луи? — она также в шоке, как и я.
— Кейт?
Комментарий к 7.Она выглядит бодрой/She’s pretty cheerful.
Маленькие невинные умирающие дети - ещё одна причина, почему я ненавижу рак/лейкоз и прочие дефициты.
========== 8.Это пилюля жестокой жизни/It’s a tough pill to swallow. ==========
Kateʼs POV
Я захожу в палату Оливии, когда вижу Дотти и пять джентльменов. Понятия не имею, кто это, но все они разговаривают с моей девочкой.
— Привет! Я вернулась и купила твои любимые kit-katʼы в торговом автомате! — говорю громко, когда один из них поворачивается. — Луи? — спрашиваю. Чёрт возьми, да это парни из One Direction.
— Кейт? — он, кажется, также удивлён, как и я. Клянусь, что Зейн только что подмигнул мне, словно знает что-то, чего не знаю я.
— Ты знаешь их, мамочка? — моё внимание привлекает сладкая Оливия, или Ливи, как её называл отец, но это слишком сложно для меня, чтобы называть её так. Другие могут называть её так, но не я.
— Э-э, да, я знаю одного из них, — указываю ей на Луи. — Я познакомилась с ним в самолёте, когда летела сюда, — я мимолётно смотрю на Луи, а Зейн слегка подталкивает его, выводя из мыслей. Полагаю, Зейн уже знает обо мне.
— У него длинные волосы, — Оливия продолжает рисовать.
— О да, — смеюсь вместе со всеми в комнате.
— Ну, мне пора идти работать. Когда вы, парни, захотите посетить ещё палаты, то вы знаете, где меня найти, — Дотти похлопывает меня по плечу.
— Итак, сколько тебе лет, Оливия? — Гарри садится на край её кровати.
— Три. А тебе? — она спрашивает.
— Я старый. Мне двадцать один, — он улыбается.
— Моя мамочка старше, — люблю её трёхлетнюю честность, пока все оборачиваются ко мне, ожидая подтверждения.
— Именно так, — киваю и улыбаюсь. Чувствую себя так, словно мне шестьдесят. Двадцать три — не старость.
***
Через час Оливия устала. Она старалась не отставать от разговора, но я знаю, что она вымоталась. Ребята тоже заметили это, потому что Гарри предложил идти им дальше, и все они быстро согласились.
Я укрыла Оливию одеялом и положила рядом с ней маленькую игрушку слона, которую она назвала Хэмми, и поцеловала её. Она уже уснула, но я должна быть рядом, так что беру ещё одно больничное одеяло, укутываюсь в него и сажусь на диван с книгой.
Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть, и я вижу лицо Луи в дверном проёме.
— Можно? — он спрашивает, и я киваю. Он тихо закрывает стеклянную дверь и входит, поправляя маску. Они неудобные, но необходимы. Иммунная система Оливии слишком слаба после трансплантации. — Так, мы встретились снова, — он садится на стул возле меня.
— Похоже, что да, — уверена, что он всё ещё удивлён, как и я. Я не думала, что мы встретимся когда-нибудь снова, и я удивлена, что мы встретились именно здесь, в больнице.
— Итак, расскажешь мне о Оливии? — Луи спрашивает, немного нервничая. Делаю глубокий вдох, мне не нравится говорить людям о Оливии, как о больной. Окружающим становится сразу же жалко её, что я ненавижу.
— Полагаю, ты имел в виду не узнать, какой её любимый цвет? — он кивает головой. Вот почему я не говорю окружающим, что она больна. Они всегда начинают относится к ней по-другому, когда узнают. — Ну, она больна. У неё рак, а в частности, нейробластома, — смотрю на него, это грустно, но я продолжаю свой рассказ. — Примерно через семь месяцев после того, как Джеймс умер, я жила вместе с родителями и Оливией. Как-то она проснулась днём и просто плакала. Я не знала, что делать, поэтому предположила, что у неё режутся зубы. Я дала ей слабое обезболивающее, и она заснула. Когда она проснулась снова, то ей было всё ещё не хорошо. Когда моя мама вернулась с работы, всё становилось только хуже. На следующее утро, когда я готовила Оливии завтрак, она стояла в это время в столовой, и она просто упала. Я поднимала её, но она падала. Снова и снова. Она пошла в восемь месяцев, так что я была в ужасе, — делаю паузу, вытирая первые слёзы. Я могу практически легко говорить о смерти Джеймса, но когда речь идёт о болезни Оливии, всё становится сложнее.
— И что тогда? — Луи прерывает мои мысли.
— Я попросила маму приехать, и мы повезли её в приёмное отделение. Как только мы приехали, у неё пошла кровь. Они поставили ей капельницу, от лекарств она становилась сонной, так что они воспользовались этим и сделали МРТ. Это было хуже, чем когда я узнала, что Джеймс умер. Это худший кошмар матерей. Мой ребёнок был болен, и я не могу ничего с эти поделать, я не могла помочь ей. На следующей день ко мне подошёл врач с целой командой других врачей и медсестёр, я знала, что это не хорошо. Он сказал мне сесть, он был не очень вежлив, я говорила, чтобы он просто сказал мне, что с Оливией, на что он ответил, что у моей девочки опухоль вдоль всего спинного мозга. Вот почему она не могла ходить. Они хотели назначить операцию на следующее утро, но из-за того, что опухоль была слишком большая и её много, они сказали, что не смогут удалить её полностью. Они говорили так спокойно о том, что рак часто проявляется в её возрасте. Они дали ей 30% на выживание после операции, так что после неё у нас был окончательный диагноз: нейробластома и сразу же начали химиотерапию. Каждую неделю с течение четырёх месяцев, а позже было ещё и облучение, но этот рак является агрессивным, и они не могли остановить его дальнейшее распространение.
— Именно поэтому вы здесь? — Луи спрашивает.
— Врачи в США сказали, что исчерпали все их возможные ресурсы. Они продолжали комбинировать лечение, но опухоль продолжала расти на том же месте, которую с помощью операции они бы не смогли достать. Когда они пытались в очередной раз во время операции, то рак только распространился. Нам нашли донора для пересадки костного мозга здесь, в Лондоне, так что я ухватилась за этот шанс, пытаясь помочь ей.
— Я просто потерял дар речи. Я поражён, — он откидывается на спинку стула, очевидно, подбирая слова.
— Это пилюля жестокой жизни, — говорю ему, рассматривая свои руки.
Мы сидим в тишине некоторое время, избегая контакт глазами. Когда я, наконец, смотрю на него, то вижу слёзы в его глазах.
— О Луи, не плачь. Пожалуйста, не нужно, — чувствую себя виноватой перед ним.
— Я-я не могу поверить, что ты прошла через это всё. Это несправедливо, — я быстро иду к нему, обнимая.
— Я знаю, но ничего не поделаешь, — стараюсь не расстраиваться при нём. Он ничего не делает, а только обнимает меня, и я чувствую себя неловко.
— Как ты держишься? — он спрашивает.
— Я много плакала в самом начале. Химиотерапия ужасна, но ей это необходимо. Излучение болезненно, но она должна была даже несмотря на это проходить его. Я плакала каждую ночь, но это не то, что нужно Оливии. Ей не нужна мать, которая только и делает, что плачет. Она нуждается в матери, которая заставит её смеяться и будет играть с ней, пытаясь отвести от реальности. Я не помогала ей своими истериками, — это правда. Я отстраняюсь от него, нервно поправляя волосы и стараясь не смотреть на парня. Не хочу, чтобы он видел меня такой, мне было достаточно его взгляда, полного слёз.
Стук в дверь прерывает нас, Зейн просовывает голову, как делал и Луи.
— Эй, приятель, я собираюсь ехать. Ты идёшь? — он спрашивает.
— Э-э, нет, я побуду ещё немного. Спасибо, — Луи и Зейн смотрят друг на друга, и Зейн кивает, а затем смотрит на меня, а потом уходит.
— Ты не должен. Я не буду расстроена, если ты уйдёшь. Не думаю, что тебе нравится сидеть здесь, надев маску и перчатки, — говорю ему честно. Не хочу, чтобы он жалел нас, оставаясь здесь.
— Я хочу остаться здесь. Ты когда-нибудь отходишь? — он оглядывает комнату.
— Да, в семь часов Дотти заканчивает смену, и она сидит с Оливией, которая, как правило, спит в это время. В этот момент я иду домой и принимаю душ, собираю некоторые вещи на следующий день и обычно возвращаюсь к десяти или одиннадцати, засыпая на этом диване, — я поглаживаю диван, на котором сижу, стараясь рассмешить его.
— Когда её выпишут?
— Это зависит от того, каким окажется количество лейкоцитов в её крови. Её тело сейчас не в состоянии защитить себя даже от простой простуды, так что её продержат здесь как можно дольше. Доктора говорили, что около недели.
— Значит, ты будешь здесь ещё около недели? — он выглядит шокировано.
— Я бы могла отправиться в ад, лишь бы моя дочь была счастлива, Луи. Это больница ничто по сравнению с тем, что она переживает, — я знаю, что говорю строго, но это правда. Я стараюсь изо всех сил сделать её счастливой, потому что она единственное, что осталось мне от Джеймса.
========== 9.Потому что это имеет значение!/Because it does matter! ==========
Louis’ POV
Я остался на весь день. Мне казалось, что мы словно снова в самолёте, потому что время пролетело также быстро. Элеонор звонила мне дважды, но я решил проигнорировать её. После, она писала мне, но я только ответ, что хочу остаться подольше в больнице. Ей действительно лучше не знать настоящую причину.
Дотти зашла ровно в семь.
— Хей, я здесь, можешь идти ненадолго домой, — она улыбается нам с Кейт.
— Спасибо, она так быстро заснула сегодня. Думаю, сегодня был сложный день для неё, — Кейт улыбается.
— И ты был здесь всё это время? — медсестра поворачивается ко мне.
— Э-э, да, могу сказать, Оливия знает как применить своё обаяние, — говорю честно. Она весёлая, как её мама, но более живая в некоторых вещах.
— Не спеши. У меня завтра выходной, так что я могу остаться подольше, — Дотти уверяет Кейт, они обнимаются, и мы с последней выходим, снимая наши маски и перчатки, о которых я забыл.
— Куда тебя подвезти? — Кейт поворачивается ко мне, когда мы выходим из больницы. — Я на машине, так что могу подвезти тебя. Это, пожалуй, самое малое, что я могу сделать для тебя за компанию, которую ты мне составил, — я не решаюсь, потому что не планировал брать такси, но Элеонор уже не приедет за мной, потому что я целый день не отвечал на её звонки.
— Хорошо, — она улыбается мне, и я иду за ней на стоянку, когда мы подходим в чёрному внедорожнику Порше, а мои глаза округляются. Она может позволить себе Порше? Мягко говоря, он не дешёвый.
Она снимает сигнализацию, и мы садимся.
— Это ведь Порше? — спрашиваю всё ещё в шоке. Я думал, что это будет среднестатистический автомобиль, а не чёртов Порше.
— Ну да, есть быть точной, то Порше Кайен, — она сообщает мне.
— Он прекрасен, — говорю, застёгивая ремень безопасности и слушаю урчание двигателя. Сижу в мягком сиденье, любуясь машиной.
— Спасибо. Так, куда? — Кейт спрашивает, осторожно выезжая. Я объясняю ей, куда именно ехать, но потом вспоминаю кое-что.
— Не хочешь перекусить? — спрашиваю, сам удивляя себя. Она молчит, но потом улыбается.
— Конечно, — мы едем некоторое время, а затем подъезжаем к «Гранд Юнион». — Надеюсь, ты не против, если мы перекусим здесь. Это небольшой бар с отличным грилем, — она улыбается.
— Звучит неплохо, — мы выходим из автомобиля, и я открываю для неё входную дверь заведения, входя в это тихое маленькое местечко. Мы садимся за свободный столик, когда к нам тут же подходят.
— Эй, Кейт. Как Оливия? — молодая официантка подходит к нашему столу.
— Хорошо, Люси, спасибо. Она хочет гулять, и ты бы видела её реакцию, когда человек-паук чистил окна вчера, — она искренне улыбается, кажется, говоря про мойщика окон.
— О, как мило. Держу пари, тебе как обычно? — официантка спрашивает, и Кейт только кивает. — А вы бы что хотели, сэр? — девушка поворачивает ко мне, и я быстро изучаю меню, заказывая чизбургер и картофель фри. Она берёт наши меню, уходя.
— Что ты заказываешь обычно? — спрашиваю с любопытством.
— Пряные фрикадельки, они мои любимые, — Кейт улыбается. Всегда улыбается.
— Как давно ты открыла это место? — очевидно, что официантка хорошо знает её.
— Ну, каждый раз после врачей мы заходим сюда с Оливией. Она обожает хот-доги, — улыбаюсь, представляя Оливию с хот-догом.
— Ты самая сильная женщина, которую я знаю, — делаю паузу, а потом произношу негромко.
— Оу, спасибо тебе. Думаю, каждый, кто окажется в похожем положении будет поступать точно также. Это как при драке, в которой ты должен показать, на что способен, — не могу думать о том, что кому-то также плохо. — Итак, быть может, поговорим о чём нибудь другом? Чем ты любишь заниматься в свободное время? — она спрашивает.
***
Кажется, что мы с Кейт проводим чрезвычайно много времени, но посмотрев время, я понимаю, что ещё нет девяти вечера.
— Нам пора, мне нужно подвести тебя и ехать домой, — она встаёт и надевает пальто. — Спасибо за ужин, но ты не должен был платить.
— Но я хочу, плюс, я должен был тебе за воду и шоколадки в самолёте, — дразню её.
— О да, ты меня ими так разорил, — она смеётся.
— Ну, я могу пообедать с тобой ещё пару раз, чтобы компенсировать это, — мы оба замолкаем. Не знаю, почему предложил ей это, но мне легко с Кейт.
***
Кейт подвозит меня и тут же уезжает домой. Мы оба живём на северной части Лондона, но больница Оливии находится в южной. Как только я открываю входную дверь, Элеонор появляется тут же.
— Где ты был? — она спрашивает. — Я потеряла тебя.
— Я был в больнице. Там маленькая трёхлетняя девочка, и я не мог её оставить. Я вернулся на такси, — лгу. Я бы предпочёл не говорить ей, что мать этой самой девочки заинтересовала меня.
— Луи, нам нужно поговорить, — она говорит, и я делаю паузу, поворачиваясь к ней лицом.
— О чём? — спрашиваю осторожно.
— Я хочу помолвки, — Элеонор сообщает мне. — Мой младший кузен только что был помолвлен, и они оба моложе нас. Она с кузеном намного меньше в отношениях, чем мы, — она говорит, выделяя слово «моложе» и «меньше».