— Нет, ты будешь просто моим личным.
Звучит грязно, как самое отвратительное подпольное шоу Нового Орлеана, о которых рассказывал Гримшоу. Будучи чуть старше Луи, Ник успел много где побывать, много что повидать, и порой его рассказы о большом мире выходили за рамки реальности, пугали своей изощрённостью и извращённостью.
С холодным потом, покрывшим спину в секунду, Луи осознаёт, что его затягивает на дно того мерзкого мира, о котором он знал лишь по рассказам друга.
— Я не могу оказывать вам такие услуги, — сипло, едва слышно произносит Луи. — Я не девушка.
— Конечно, ты не девушка, — уверенная улыбка ни на секунду не покидает лицо мужчины, и он как будто доволен разговором. — Именно поэтому я выбрал тебя.
— Я не… — Луи пятится назад, врезается в стоящий неподалёку стул, и тот с грохотом падает на пол. Безумие разрастается, и мальчишка чувствует, что не может вдохнуть: кислород застревает в груди, а голова кружится от безрезультатных попыток дышать. — Я не буду… Я не могу.
— Конечно, ты можешь, ягодка, — Стайлс оказывается рядом. Большие тёплые ладони на плечах Луи чувствуются наручниками, кандалами, которые лишают свободы. — Как только я увидел тебя: этот красивый загар, — он ведёт пальцами вниз, касается жёсткими мозолистыми подушечками кожи, — потрясающие бёдра, — рука достигает его талии, и Луи содрогается, но Стайлс прижимает его к столу. Ладони упираются в широкую грудь, и вызванный страхом всплеск адреналина возвращает мальчишке его природную дерзость. — Ты доставишь мне массу удовольствия.
— Я не буду вашей шлюхой, — выплёвывает он. Удар, резкий и злой, отталкивает, казалось бы, несдвигаемого Стайлса на шаг, и Луи в мгновение оказывается у двери.
— Прежде, чем открыть её и уйти, подумай вот о чём: есть вещи гораздо страшнее, чем моё предложение.
Голос расслабленный, спокойный, но в его глубине Луи слышит зреющее недовольство, низкий рык угрозы. Ноги подгибаются от ужаса, но перспектива оказаться под стерильно-белым пологом чужой кровати в этот момент пугает сильнее смерти.
Будто все демоны ада преследуют его, Луи слетает по лестнице и проносится сквозь полутёмную бильярдную, практически сшибая Лиама с ног. Его пальцы трясутся, а внутренности скручивает в отвратительную спираль, тело отказывается слушаться, наполненное оцепенением ужаса.
Пробежав два квартала, Луи останавливается в самой тёмной подворотне, и его тошнит прямо под ноги.
Кажется, он совершил ошибку.
Сентябрь, 17, 1949 год.
Соня Фернандез вновь на сцене, и Гарри концентрирует внимание на ней и тяжёлом запахе пота и дыма в воздухе клуба. Вульгарное белое платье облегает округлые бёдра, на нём слишком много блёсток, чтобы одежда выглядела хорошо, но что-то в поведении певицы не позволяет Гарри заклеймить её. Статная, со вздёрнутым подбородком, выдающим несгибаемый характер, она буквально излучает ум и силу.
— Мистер Стайлс, — улыбается женщина и, кивнув ребятам, оставляет микрофон, чтобы спуститься со сцены и подойти к его столику.
Никакого желания приглашать её присесть нет, но Гарри всё равно кивает на стул рядом с собой, и певица грациозно опускается на него, закидывает ногу на ногу, оголяя бедро. Её портсигар отливает серебром, когда она достаёт тонкую папиросу и склоняет голову набок в ожидании.
Лёгким движением кисти Гарри останавливает одного из своих парней, самостоятельно прикуривая ей. Ярко накрашенные губы обхватывают серую бумагу с табаком, она втягивает дым полной грудью и, с наслаждением прикрыв глаза, выдыхает.
В клубе почти никого нет: до открытия ещё пара часов, и они могут позволить себе посидеть, лениво раскинувшись на стульях, размышляя каждый о своём. И хотя молчание вовсе не чувствуется неестественным, женщина первой нарушает его.
— Осень началась для вас удачно, мистер Стайлс? — спрашивает она. Носок белой туфли находится в дюймах от идеально отглаженной штанины его брюк, а глаза цвета верескового мёда внимательно следят за лицом.
— Вполне, — сдержанно кивает он. — Для вас, как вижу, тоже?
Женщина с улыбкой оглядывается на тонущую в свете софитов сцену, делает ещё одну глубокую затяжку. Клубы сизого дыма вокруг неё теряют очертания, продолжая свой танец, по пути к потолку зала, чтобы раствориться окончательно вверху.
— Кажется, я наконец добилась какого-то признания, — пожав плечами, говорит певица, а Гарри приподнимает едва заметно бровь: он привык к испорченным куклам, требующим повышенного мужского внимания и обожания толпы. Но, кажется, восходящая звезда Нового Орлеана действительно достойна интереса, вспыхнувшего в зелёных, полных силы глазах.
— Вы прибедняетесь. Это настоящая слава.
— Наверное.
Соня последний раз затягивается, удерживая клочок обгоревшей бумаги между наманикюренными пальчиками, а потом безжалостно вдавливает остатки сигареты в пепельницу.
— Музыка — всё, что имеет для меня значение. Но когда инструменты замолкают и наступает тишина, рядом не оказывается человека, способного отвлечь от скуки. Поклонники поверхностны и полны лишнего обожания, мои музыканты слишком грубы и очарованы свалившимися на них деньгами и привилегиями, — изящная женская кисть замирает в дюймах от его плеча, женщина так и не касается дорогой ткани пиджака. — Ваше общество доставляет мне искреннее удовольствие, мистер Стайлс. Заходите почаще.
Мудрые, пропитанные тёмным мёдом и знанием жизни глаза радостно смеются, хотя губы сложены в почтительную улыбку. Гарри уверен, что это не флирт, а тот же интерес, что испытывает он, глядя в её начинающее стареть, но всё ещё красивое лицо. Певица подмигивает Лиаму, бесплотным стражем стоящему за плечом своего короля, и кокетливой походкой уходит прочь от них, к сцене, что заменяет ей любовь и дружбу.
— Что с мальчишкой? — спрашивает гангстер, разглядывая готовящихся к репетиции музыкантов. Слова об удачно начавшейся осени, произнесённые с её французским акцентом, всё крутятся в голове, формируя мысль, которая до этого не имела формы.
— Я сделал всё, как вы велели, — ассистент покладисто опускает голову.
— Хорошо.
Мазнув взглядом по циферблату наручных часов, Стайлс поднимается. Множество дел ждут внимания, и предаваться праздным мыслям некогда, но ощущение того, что, как только мальчишка окажется у него, осень, наконец, начнёт радовать, не покидает. Поэтому всю дорогу до офиса он раздумывает не о новых каналах поставки оружия или важной подписи мэра на его бумагах, нет. Гарри Стайлс рассуждает о том, насколько быстро Луи сломается, и прикрывает полуулыбку полями тёмной шляпы.
***
Переживать за кого-то из своих парней не было смысла: они всегда лезли на рожон, но успевали смыться до того, как неприятности схватят за задницу; будто скользкие ужи пролезали в любые щели и незаметной тенью прятались по углам. У всех ребят, продающих газеты, должен был быть врождённый талант выживания. Без него улица поглощала, не пережёвывая, и выплёвывала кости обратно, наглядно показывая, как тяжела жизнь. Поэтому они лишь смеялись над неприятностями и преодолевали каждую с задорным блеском в глазах.
Но сейчас смех мексиканской колючкой застревает в горле, пока Луи смотрит на едва дышащего Хэнда, чьи руки сбиты в кровь, а грудь сжимается в попытках глотнуть больше кислорода. В его глазах нет задорного блеска — лишь тихий трепещущий ужас.
— И ты думаешь, это не просто какие-то мелкие преступники? — выдавливает из себя Луи, потому что не может дольше молчать под пронзительными взглядами ребят. Он их негласный лидер, и в очередной раз ребята надеятся, что Луи не подведёт, но он понятия не имеет, с кем они столкнулись в этот раз.
— Нет, Ти, это не ребята, которые метят на нашу территорию. Здоровые парни с автоматами, я еле ноги унёс, — он припадает губами к жестяной кружке, жадно пьёт, пока Луи переваривает информацию, сканируя повреждения на теле. — Костюмы на них дорогие.
— Почём ты знаешь? — скептически кривится Найл. — Ты в одной рубашке третий год как.
— Мамка моя портнихой была, — щетинится Хэнд, на эмоциях машет руками, проливая воду вокруг. Капли падают Луи под ноги, пыль медленно впитывает их. — До того, как скончалась, я много ей помогал. На этих ребятах одежда не чета нашей.
Оранжевое осеннее солнце пробивается сквозь тучи, но не золотит улицу, скорее, подсвечивает коричневую неприглядную грязь да обшарпанные стены. Ребята расходятся, волоча за собой коробы со свеженапечатанными газетами, тихо шепчутся. Напуганные. Непонимающие.
Рядом остаётся лишь верный Найл. Он ждёт, внимательно разглядывая Луи с ног до головы, пока тот ковыряет носком ботинка почву, и, закусив нижнюю губу зубами, увлечённо раздумывает о случившемся.
— Люди мистера Стайлса? — спрашивает Хоран. Испуг в голубых глазах спрятать почти невозможно, и Луи не поднимает головы.
— С чего бы королю Луизианы посылать своих ребят разбираться со шпаной вроде нас? Бред, — изо всех сил он сдерживает дрожь, потому что каждая его клеточка кричит о том, что Найл прав. Это начало конца. — Мы же не сделали ничего: нигде не пересеклись с его интересами, а деньги, которые он может получить с нас, — гроши в сравнении с его ежедневными доходами. Я не вижу причин.
Враньё соскальзывает с губ всё проще с каждым произнесённым словом, и к концу собственной речи Луи и сам готов поверить в эту ложь, но голубые глаза друга всё ещё подозрительно сощурены.
— Может, это расплата за тот раз, что ты сунулся к нему в тачку?
Луи смеётся и молится небесам, чтобы голос не дрогнул.
— Тогда бы они пристрелили меня прямо там, Ни, у колёс его шикарного автомобиля, — парень качает головой. — Им вовсе незачем мстить всем мальчишкам за мою дурацкую оплошность.
— Наверное, ты прав, — Найл спрыгивает с ящика, на котором сидел, и, проходя мимо, дружески хлопает лучшего друга по плечу. — Может, те ребята просто спутали Хэнда с кем-то, а мистер Стайлс тут и вовсе не причём.
Луи кивает. И, разглядывая подсвеченную негреющим солнцем спину друга, думает о том, что месть здесь и правда не при чём. Это давление.
Основной вопрос: сколько Луи продержится, прежде чем вернуться в ту, пропахшую горькими сигарами комнату?
Сентябрь, 24, 1949 год.
Новый Орлеан знает, на что способен его хозяин. В грязи самых далёких углов улиц, на светлых кухнях домохозяек, в ярких садах особняков люди каждого класса и сословия произносят его имя шёпотом, в ужасе от мысли, что однажды Гарри Стайлс окажется недоволен ими. Тогда смерть покажется перспективой более заманчивой, чем гнев криминального короля.
Луи кричит от бессилия, пиная носками старых ботинок стену типографии. Боль и ужас выплёскиваются из сознания вместе с надрывными всхлипами, а пальцы впиваются в корни волос. И хочется волком выть и крушить всё вокруг без разбора.
Как он мог быть так глуп? Думать, что у него есть выбор, есть право сказать «нет»? Гарри Стайлс берёт то, что хочет, и никто не способен его остановить. Теперь Луи видит это кристально чисто, и мутит его не от страха перед грядущим, а от того, что не согласился раньше. Найла не уберёг.
— Ти! — зовёт его Купер. — Врач ушёл.
— Что сказал?
— Пара сломанных рёбер и ушибы. Через три недели-месяц встанет на ноги и будет как новенький, — мальчишка улыбается, а Луи даже глаз на него поднять не может. Боится вновь увидеть алеющую розу ожога на лице Купера. — Но сейчас он спит, ты не сможешь его увидеть.
— Хорошо, — кивает он. — Я зайду, когда вернусь.
— А ты куда? — удивляется мальчик, а Луи врёт в ответ. Просто чтобы сохранить его жизнь.
— Поработаю, — бросает он.
— Но газеты… Как же… Не возьмёшь?
Его робкое недоумение растворяется в свисте ветра, когда Луи срывается на бег, не жалея ни ног, ни лёгких, торопясь добраться до человека, испортившего ему осень.
Злость копится всю дорогу, когда Луи спотыкается о потрескавшийся асфальт или наступает в не высохшую после вчерашнего дождя лужу. Чувство аккумулируется в силу, в решительность. Губы плотно сжимаются в тонкую нить, а глаза способны испепелять ненавистью, которая бушует внутри с тех пор, как мальчишки притащили бесчувственного Найла в их комнату.
Сбит автомобилем. Чёрт! Это последнее, что может выдержать Луи после недели якобы случайных событий, наносящих вред его парням.
Поэтому он не стучится. Врывается подобно урагану в бильярдную, из которой бежал сломя голову несколько дней назад, громко хлопая дверью. Дым и свет бьют в лицо, ошеломляют. Луи кашляет в кулак, стараясь выгнать из лёгких отвратительный запах сигар, а по спине ползёт холодок от пристального внимания мужчин в помещении.
Они смотрят враждебно, некоторые — снисходительно, заставляя коленки Луи подгибаться, но страху больше не место внутри него: огонь злости даёт силы. Паренёк игнорирует ухмылки и гримасы, внимательно оглядывая присутствующих. Ищет один единственный взгляд.
Но мистер Стайлс игнорирует суматоху, вызванную появлением Луи. Всё так же разглядывает карту района, расстеленную на столе, даже не подняв своих невозмутимых жестоких глаз.
— Ты… — шипит Луи, к счастью для себя, недостаточно громко.
Грубая рука впивается в плечо, разворачивает. Прежде чем он успевает ударить, тёплые карие глаза испуганно расширяются, и одними губами, коротким кивком Лиам призывает к молчанию.
— Не нужно, не делай хуже. Они застрелят тебя не раздумывая.
— Я должен поговорить с ним, — восклицает он, а ассистент уже тянет за рукав рубашки прочь из переполненного дымом и агрессивным недоверием зала.
— Иди, — Лиам подталкивает его к лестнице наверх. — Подожди там. Он придёт.
Положив вспотевшую от волнения ладонь на гладкие, покрытые лаком перила, Луи всё же оборачивается, чтобы позволить вопросу слететь с языка:
— Почему ты предостерёг меня?
И хотя мальчик знает, зачем он здесь, ответ сотрясает землю, сталкивая Луи в пропасть.
— Мистер Стайлс будет недоволен, если не получит то, что хочет. А я не собираюсь быть тем, на ком он выместит гнев, если ты умрёшь из-за собственной глупости.
Дверь чуть хлопает, закрываясь за ассистентом, а Луи шепчет сквозь зубы: «Да пошёл ты», но выбора нет, и он поднимается по лестнице, чтобы снова оказаться в клетке, сбежать из которой сегодня так легко не удастся.
В комнате гангстера всё по-прежнему: аккуратно сложенные на столе бумаги, задёрнутая белым пологом кровать, блестящие на оконном стекле капли осеннего дождя. Привычным движением Луи ерошит волосы и стороной обходит стол; он совершенно не собирается расставаться с жизнью из-за узнанной случайно тайны.
Белоснежная ткань, чуть поблёскивающая в тусклом свете верхней лампы, манит, и не задумываясь Луи подходит, тянет в сторону.
Кровать круглая, огромного размера. С разбросанными по всей площади маленькими подушками. Будто полная противоположность своему хозяину, мрачному, пугающему монстру, выбраться из лап которого у Луи уже не получится.
— Чёрт! — произносит парень, задёргивает кипенно-белую ткань, зажмуривается, будто может выгнать навеянные этой кроватью образы.
Это невозможно. Они внутри него, ужасающими тенями пронзают сознание насквозь. Луи представляет сильные руки на своих бёдрах, жестоко изогнутые губы близко к своему лицу. Его тошнит от страха.
Злость растворяется в пахнущем горечью воздухе комнаты, который пропитан своим хозяином, безжалостным и жестоким. Лёгкие не могут получить кислород из него, лишь медленно убивающий яд, пожирающий коррозией ткани органов.
Внезапное головокружение и слабость приходят на смену скопленной за последние дни ярости, и Луи с трудом удаётся добраться до окна, открыть створку, чтобы глотнуть хоть немного кислорода. Удушье заставляет ноги дрожать от слабости.
Осенний воздух тугой струёй бьёт в лицо, но не отрезвляет. Разум скован паникой из-за предстоящего. Луи понятия не имеет, что именно мистер Стайлс собирается сделать с ним. Одно он знает точно: это не оставит его прежним.
Знакомый силуэт привлекает внимание, вырывает из кокона гнетущих мыслей. Луи прищуривается, стараясь разглядеть парня в конце улицы, чтобы в следующую секунду отпрянуть прочь: размашистой походкой по асфальту идёт Хэнд, и последнее, что нужно Луи — чтобы ребята знали, где он и почему.