Вот и сегодня, после пробуждения, Гарри продолжал слышать его смех, ощущать наглые, собственнические прикосновения на коже, но лицо вновь ускользнуло от его внимания. Хотя было одно кардинальное отличие сегодняшнего сна от других — он вновь вспомнил это издевательски нежное прозвище, которым чудовище наградило его десять лет назад.
Снежинка.
Гарри стряхнул наваждение, наклонился, чтобы затянуть упавшее одеяло обратно на кровать, а когда выпрямился, то едва смог удержать рвущийся из горла крик. Кто-то был за окном.
Тёмный силуэт поднял руку и костяшкой пальца постучал. В голове Гарри этот стук прозвучал набатом, возвестившем о том, что палач явился за его головой. После жуткого кошмара, приснившегося ему этой ночью, никакой другой мысли у Гарри не было — это демон, и только он.
Силуэт вновь постучал, сложил ладони вместе, будто спрашивая разрешения. Переборов нервную дрожь Гарри дотянулся до ночника и включил. Неяркий свет от ночной лампы разлился вокруг, и сгусток обрёл цвета — зелёный и белый.
— Луи, блин, — простонал Гарри, когда разглядел друга за стеклом: волосы в беспорядке, накинутая на белую измятую футболку зелёная рубашка расстёгнута. В голубых глазах словно застыла некая мольба, руки беспокойно перебирали ткань, и все движения отличались напряжением.
Гарри поднялся, не раздумывая открыл окно. Луи грациозно скользнул внутрь вместе с майским ветром и запахом предрассветных сумерек.
— Пять утра, — констатировал Гарри вместо приветствия.
Страх отступил, больше не душил, не стоял комом поперёк горла. Теперь лишь волнение покалывало в кончиках пальцев, как и всегда в присутствии Томлинсона.
— На самом деле мне приснился очень дурной сон.
Уголки его тонких губ были опущены, и глубокие горькие складки сформировались вокруг рта. Сердце скакнуло вверх, ударилось о грудную клетку и полетело вниз, в бездну первой любви. Гарри наполнился неумолимым восторгом только глядя в эти голубые, полные интриги и тайны глаза.
— И ты пришёл ко мне?
Голос дрогнул. Луи повернулся и взял его за подбородок: большим пальцем слегка провёл по нижней челюсти, затем поднял его, обвёл губы. Гарри прикрыл глаза — он ждал поцелуя. Жаждал его.
— Мне приснилась птица, попавшая в силки, — поцелуя не последовало. Горячий рот Томлинсона прижался к виску, руки скользнули вдоль плеч к спине, и тот прижал Гарри к себе. — Почему-то, когда я проснулся, то не смог думать ни о чём кроме тебя.
Запах Томлинсона, уютный и сладкий, как домашнее печенье, окутал с ног до головы, и Гарри вдыхал его полной грудью, удивляясь, как он смог погрузиться в это чувство так быстро. Луи сломал все его барьеры за жалких пару месяцев, проникнув под кожу.
— Я не верю в предчувствия и всякую подобную фигню. Я не особенный, у меня нет дара, — Луи вдруг расцепил руки и отошёл от Гарри. Он мерил комнату шагами, и волнение расплёскивалось вокруг крупными каплями. — Но почему мне кажется, что ты в беде?
Гарри тряхнул головой, отгоняя рассеянность, вызванную близостью Томлинсона. Он совершенно ничего не понимал в происходящем, но тревога, помноженная на нежданные, выбивающие из хрупкого равновесия, чувства к Луи, подобно сильному напору воды прорвали его плотину.
Гарри пристально посмотрел в голубые глаза напротив и правда хлынула из него потоком, сметая тайны и нерешительность со своего пути.
— Меня мучают кошмары…
Гарри видел реки крови, уносящие прочь всё человеческое. Стоя на возвышении он вглядывался в алый поток, внутренне содрогаясь. Внизу плескалась мутная субстанция чужой души.
— Это живёт внутри каждого из нас, — тихо прошептал Гарри.
Дыхание опалило его шею сзади, две ледяные руки обвились вокруг плеч, как лозы ядовитого плюща обвиваются вокруг мраморной статуи в тенистом саду. Гарри тяжелым выдохом отогнал страх и откинулся назад. В объятия ада.
— Вы приручили его, нарядили в шелка, — полился ему в ухо сладостный шёпот демона. — Вы сделали вид, что оно умерло. Вы загнали его в книги, фильмы и чувственные сны. Вы видите его в кошмарах. Но оно с вами постоянно. И оно живо, оно пульсирует, оно горячее и влажное, от него воняет мускусом и гнилым мясом.
Рука скользнула в вырез распахнутой школьной рубашки и лаская кожу опустилась ниже. Гарри закрыл глаза, отдаваясь наслаждению. Отдаваясь демону.
— Грех, Гарри.
Майское цветение в полной мере отражало чувства Гарри. Они словно бутоны назревали в груди в течении весны: март посадил семена первой встречей с Луи, а апрель поливал дождями, питал разговорами и взглядами украдкой. Сейчас они набрались сил и окрепли. Они были готовы выломать Гарри рёбра, чтобы вырваться на волю.
Глядя, как Томлинсон пересекал столовую, сжимая своими тонкими пальцами края пластикового подноса, Гарри слышал треск, с которым его влюблённость рвалась навстречу. Сдерживать вспыхивающий всполохами в глазах восторг становилось всё труднее.
— Хей, — поздоровался Томлинсон, присаживаясь за их столик. Его бедро плотно прижалось к ноге Гарри, и сквозь слои одежды тот почувствовал тепло чужого, желанного тела. — Как спал?
— Нормально, — с деланным безразличием ответил он. От близости к Луи дрожали пальцы, и Гарри приходилось контролировать свои порывы — хотелось скользнуть под руку Томлинсона, устроить свою голову на его плече. Хотелось иметь право это сделать.
— Кошмары отступили?
Гарри лишь кивнул и бросил быстрый взгляд через столик на Найла. Его тёмные, контрастирующие со светлыми волосами брови сошлись на переносице. Друг хмурился, и Гарри знал почему.
— Ты рассказал ему?
Подросток кивнул и уткнулся в собственную тарелку, пряча пунцовые щёки.
— Ревнуешь к оказанному мне доверию? — вздёрнул Луи аккуратную бровь.
Уголки его губ приподнялись вверх, и глянувшему на него в этот момент Гарри на долю секунды привиделся жестокий оскал. Перед внутренним взором мелькнули алебастрово-белые клыки и эти тонкие бескровные губы, но видение тут же рассеялось под светом улыбки Томлинсона. Он растянул губы, и его лицо преобразилось, будто наполнилось светом.
— Вовсе нет, — пожал плечами Найл и улыбнулся в ответ. — Я рад, что у Гарри появился ещё один друг. Уж вдвоём мы точно позаботимся о нём.
Улыбка Луи обезоруживала, и Хоран попал под то же очарование, что и Гарри. Оба они не смогли удержаться от смеха: губы растягивались сами собой и восторг рвался наружу короткими смешками. Счастье искрилось в воздухе, и по-настоящему хотело жить.
Гарри дышал глубокими вдохами, окутанный заботой своих близких друзей, и ничто не могло омрачить его радость. Даже вчерашний неприятный инцидент между ним и мисс Сторм. Он отгонял воспоминания о разговоре, о своём жёстком и категоричном отказе, дальше, потому что стыд заставлял кончики ушей пылать.
И будто подслушав его мысли, Луи спросил:
— Как твой переезд в Лондон? Ты принял решение?
Весенним ветерком развеялась лёгкость. Гарри сел прямее на стуле, откашлялся. Две пары голубых глаз жадно пожирали его. Друзья, подумал Гарри, глядя в эти вопросительно-напряжённые лица.
Не отдавая себе отчёта он потянулся вперёд и взял ладони парней в свои руки, сжал влажные и прохладные пальцы Найла, сухие и горячие — Луи. Облегчение смыло тревоги и последние сомнения, и, прежде чем произнести, Гарри окончательно принял свой выбор.
— Нет, я остаюсь тут. Мне не нужен Лондон, чтобы быть счастливым.
Пальцы Томлинсона дрогнули в его руке, и глаза по-настоящему загорелись. Гарри мгновенно забыл о чём шёл разговор: его дыхание участилось, а в висках застучала кровь. Луи был так близко, что в шуме столовой всё равно было слышно, как он дышит, а тепло его кожи рождало мурашки по позвоночнику.
Найл откашлялся, отпустил руку Гарри.
— Ты его надоумил? — спросил он напрямую.
— Я всего лишь сказал, что нужно следовать за своим сердцем, — Луи всё ещё держал ладонь Гарри в своей, будто это было привычным, и смотрел на Найла. — Если он чувствует, что не хочет, он не обязан.
— Это даёт ему возможности, которых нет в нашем городе, — повторил тот слова мисс Сторм. — Я просто, как и ты, хочу лучшего для него.
Прежде чем Луи успел возразить, Гарри ответил сам:
— Я более чем уверен, что мне будет лучше, если я останусь, — он тепло взглянул на своего нового друга, а свободной рукой потрепал старого приятеля по голове. — Луи просто помог сформировать мои собственные мысли.
Найл кивнул, хоть и не был до конца убеждён. Прозвучавший звонок всколыхнул учеников, и они, издавая тот шум, что наполняет школу жизнью день ото дня, поднялись со своих мест, торопясь на урок.
Гарри поднялся, вытер пальцы о бумажную салфетку и скатал её в упругий комок. Прежде чем они успели покинуть столовую, оставив произошедший разговор забыто лежать поверх пластиковых стульев, Луи придвинулся ближе, и тихо, едва слышно прошептал на ухо:
— Спасибо, что прислушался к моим словам и остался. Ты действительно нужен мне здесь.
Чья-то рука гладила завивающиеся волосы Гарри. Ласково. Так прикасаться может лишь по-настоящему влюблённый. Самыми кончиками пальцев даря нежность, невесомую негу. Гарри томно, разнеженно улыбнулся. Распахнул глаза.
Крик рванул горло, будто металлическим крюком, но мужчина положил ледяные пальцы на приоткрывшиеся губы, и порыв умер. Гарри задохнулся, заметался, но ни звука не издал. Демон качнул головой — в чёрных глазах полыхнули искры света. Это означало — нам с тобой слова ни к чему. Но на лице мелькнула ответная улыбка — скользнула по губам и пропала, точно облака в небе. Эта улыбка одновременно и манила и успокаивала. Тёмные, непроницаемые глаза устремились на Гарри с пристальной, какой-то жестокой нежностью.
— Я люблю тебя, снежинка.
— Обычно, сон бежит от меня, — медленно рассуждал Гарри. Они с Луи брели вдоль парка рука об руку, едва дотрагиваясь до кожи друг друга при ходьбе. Каждое прикосновение было подобно разряду тока, и мышцы внутри тела Гарри находились в постоянном напряжении. Он едва мог поддерживать разговор. — Я всё время твержу себе, что мне мерещится, но странное чувство, что рядом со мной что-то есть никогда не проходит.
С внешней стороны краска решётки поблёскивала новизной в лучах неспешно заходящего солнца, но изнутри, Гарри помнил, она облупилась, и будто бурые пятна крови, тут и там проступала ржавчина. Поэтому они и выбрали пройтись по улице, полной спешащих по своим делам людей, чем остаться вдвоём в мрачном уединении парка.
— Каждый вечер я вслушиваюсь в тишину — не различу ли звук чужого дыхания, я всматриваюсь в темноту — не увижу ли чью-то тень.
Луи молчал, только глазами выражая участие. Бледный аквамарин потемнел до цвета снежных туч, а горькая складка у губ давала понять, что он полон заботы о Гарри. Время рядом с ним всегда наполнялось теплом и смыслом. Назад ушли почти все тревоги, и всё меньше мыслей занимали кошмары. Дни Гарри принадлежали Томлинсону.
Ночи продолжали принадлежать демону. Пусть ему не стало места в голове Гарри при свете, тьма всё равно полнилась потусторонним присутствием. Вместе с ночью она наползала, будто волна на песчаный пляж, и утаскивала с собой на глубину. Гарри тонул.
— Честно говоря, это так выматывает, — сознался он.
Гарри говорил это не ради жалости, не пытаясь вызвать доверие или расположить к себе, а лишь потому что не мог больше молчать, обуреваемый пожирающими изнутри страстями. Луи стал его отдушиной, стал той опорой, что помогала держать голову над водой и барахтаться, держаться на плаву. Между ними родилось то доверие, какого никогда не было с Найлом: страх оказаться непонятым больше не парализовывал язык, и Гарри рассказывал все свои мысли, как есть. Без утайки.
— Теперь, когда я знаю тебя, — Луи остановился, повернулся лицом к Гарри. Между ними было расстояние не больше ладони, и он его сократил, чтобы закинуть руку подростку на плечо. — Знаю, с какими кошмарами тебе пришлось взрослеть и бороться. В одиночку. Теперь, — Луи прижался лбом к его лбу и тихо прошептал. — Теперь я восхищаюсь тобой ещё сильнее. Ты удивительный.
Момент был настолько интимным, что у Гарри перехватило дыхание. Он приоткрыл губы, стараясь дышать ртом, но кислород из воздуха выжгла близость Луи, его дыхание со вкусом чая и зефира. Ладони легли на поясницу под рюкзаком — медленно и осторожно Луи притянул его ещё ближе. Бёдра коснулись бёдер. Гарри широко распахнул глаза и будто оказался в центре безбрежного океана, когда встретился со взглядом Томлинсона.
Но Луи медлил.
— Ты нравишься мне, Гарри, — его голос странно осип. — Очень сильно. И я безумно хочу поцеловать тебя прямо сейчас.
— Что останавливает тебя? — едва смог выдавить подросток.
— То, что я провожаю тебя до церкви, — шепнул Луи, сжал руки вокруг талии сильнее, словно боялся отпустить. Потерять. — Я примерно представляю, что сказал бы твой душеприказчик, если бы ты явился на встречу с ним зацелованный другим парнем.
Слова едва пробивались сквозь стучащее в висках возбуждение. Оно пульсировало по всему телу, отдавалось в кончики дрожащих пальцев. Колени готовы были подогнуться, и Гарри положил руки на плечи Томлинсона, стараясь удержаться в сознании.
Всё его тело кричало, умоляло о поцелуе: от покрывшейся мурашками спины, до горящих в огне кончиков ушей. Доводы Луи лишь слегка остудили жар, но не избавили от него до конца. Тяжело дыша Гарри произнёс:
— Мне действительно лучше пойти.
— Да, — согласился Томлинсон, и выдох от его ответа коснулся губ подростка, оставил на них сладкое ощущение чужого дыхания. — Они скажут, что это грех, — продолжал шептать он, уверяя их обоих в неправильности происходящего, но опровергая собственные доводы склонялся всё ниже.
— Грех, — завороженно повторил Гарри, и его глаза заволокло пеленой, дымом страсти.
Где-то за углом улицы прозвучал низкий “бом”. Часы церкви отбили положенное время, напомнили Гарри о долге, о собственных принципах и представлениях, и он был готов отстраниться, но пальцы Луи скользнули под рубашку и коснулись голой кожи на пояснице.
— Ох, — выдохнул от неожиданности подросток и сам сократил оставшиеся дюймы до чужих губ.
На вкус Томлинсон был подобен праздничному рождественскому утру: сладость и чистота переплетались в нём с ощущением надежды на лучшее и веры в светлое. Гарри захлебнулся восторгом, когда чужие губы дрогнули под его напором, и весь Луи будто обмяк, расплылся под лаской.
— С ума сошёл, — просипел он, чуть отталкивая действительно обезумевшего от этого поцелуя Гарри. — Послушай, я не хочу… — Луи прижал ладонь к горящей щеке подростка, положил его голову на своё плечо и лихорадочно шептал в волосы, — я не хочу стать тем, кто изменит тебя. Ты единственный по-настоящему чистый во всём мире.
Пытаясь ответить Гарри почувствовал, что его тело начало погружаться в какое-то странное, загадочное оцепенение — ноги и руки потяжелели и едва двигались, голова не могла оторваться от плеча Томлинсона. Сколько он не пытался заглянуть в светлые аквамариновые глаза, нега одолела его. Единственным возможным желанием осталось тепло этих рук. Гарри закрыл глаза и взмолился, чтобы Луи не разжал объятия. Не отпустил его.
— Проводи меня домой, — просьба далась титаническим усилием: во рту всё пересохло и язык еле двигался. — Сегодня я не пойду в церковь. Отец Наварро простит, я уверен.
— Гарри, — протянул Луи, и сожаление сочилось из его голоса густым ядом, отравляющим душевное спокойствие.
— Я хочу провести этот вечер с тобой, — вцепившись в ткань футболки Луи прохрипел подросток. — Мне просто необходимо продолжить то, что мы только что начали.
Томлинсон не ответил, но его рука коснулась ладони Гарри, и пальцы переплелись, даря уверенность в том, что совершённое верно. И до самого дома Гарри они не разъединяли рук, а щекочущее чувство счастья не покидало груди.
Ни разу в сознании подростка не проскочила мысль о том, что он предпочёл свою веру любви Луи.
Когда ладони демона скользнули по его бёдрам, и мужчина резко дёрнул вверх, приподняв Гарри, у того внутри закрутилась воронка беспокойства. Такое смятение обуревает душу, когда падаешь с огромной высоты. Только он не падал, он был распят на стене, насажен на горячий твёрдый член, как бабочка под булавкой энтомолога.