— Хватит! — надрывал горло криком Гарри. — Хватит с меня твоей любви!
Но демон не слушал, скаля острые клыки в ответ, полностью поглощённый удовольствием. Это же удовольствие, наполненное огнём и кровью, приносящее стыд и боль, уничтожило внутри Гарри любые мысли и желания. Осталось лишь одно — лететь, бороться, такое властное и настойчивое.
И такое абсолютно… невыполнимое.
В звучащей чересчур громко музыке было что-то дьявольское, что-то заставляющее сердце колотиться о решётку рёбер. Разливающийся кисло-сладкий запах алкоголя пьянил, отдавался в кончиках пальцев пульсирующим волнением. Возбуждением. Гарри пробирался сквозь толпу в поисках Луи, одновременно желая этой встречи, но также боясь.
Вечеринка перевалила за полночь, и её дыхание, разгорячённое удовольствиями, касалось кожи Гарри, как напоминания о тех лёгких поцелуях, что Луи подарил ему вчера. Он разжёг искры первой влюблённости до горящего осенним костром желания, до замутнённой страсти.
Поэтому Гарри пришёл сюда, оставил свою тёплую, полную кошмаров постель, и явился в дом одноклассника, с которым никогда не дружил, на праздник, который никогда раньше не посещал. И пока он продирался сквозь скопление тел, будто сквозь разросшийся кустарник, в адресованных ему улыбках окружающих сквозило вежливое, но отчётливое удивление.
Всеобщее внимание не волновало Гарри. Он почти не чувствовал прикосновений незнакомой кожи к своему телу, не обращал внимания на звуки чужого голоса, не реагировал на попытки заговорить. Ладони касались чужих плеч и чуть подталкивали мешающих пройти подростков, глаза искали его одного.
— Стайлс на вечеринке! — воскликнул один из парней у окна гостиной, распахнутого настежь. В его бледных губах была зажата сигарета, мелко цедил от неё серый дымок, закручиваясь спиралью вверх. Ночной ветер уносил его прочь. — Мир рушится, или что?
В этих словах не таилось угрозы, и Гарри, коротко выдохнув, улыбнулся в ответ, смыв со своего пути неловкость и волнение.
— Видел Томлинсона? — уверенно вскинув подбородок, поинтересовался Гарри.
— Видел, — кивнул одноклассник и затянулся. Кромка сигареты окрасилась алым, вспыхнула огнём, и на мгновение перед внутренним взором Гарри блеснули демонические крылья, но он движением головы отогнал наваждение. — Такой же нелюдимый, как и ты. Я вовсе не удивлён, что вы сошлись.
Гарри лишь неясно хмыкнул в ответ: он то лучше других знал, что Луи полная ему противоположность. Открытый и смелый, он смотрел на мир с тем вызовом, которого не хватало Гарри. Весь огонь подростка выжег себя для демона, а Луи пылал ярко.
— Так где он? — с нажимом повторил он.
Пьяные глаза парня доли секунды изучали Гарри, и тот видел внутреннюю борьбу, попытку понять, будет ли забавно поиздеваться над тихоней или лучше просто отпустить. Победила разумность. Или может равнодушие, но одноклассник отвернулся к окну и выплюнул в ночную тьму, будто именно ей и предназначались произносимые слова:
— Облюбовал музыкальный салон моей мамаши, — и махнул рукой в сторону задней части дома, где Гарри ещё не был. — Только не трахайтесь на рояле.
— Сомневаюсь, что Стайлс знает, как пользоваться своим членом, — донеслось уже в спину. Гарри скривился от пошлости произнесённой фразы и поспешил затворить за собой дверь, оставив ребят наедине с сигаретным дымом, так нещадно сжигающим их лёгкие.
Обстановка дома располагала к классическому семейному уюту, но атмосферу, так любовно созданную дизайнером интерьера, портила грохочущая музыка и гвалт пьяных подростков. С каждым сделанным шагом Гарри удалялся от общего веселья всё дальше. В поисках Луи он открывал дверь за дверью, проверял комнату за комнатой, и лишь в дальней, одной из последних — нашёл его.
Бесшумно открывшаяся дверь не потревожила покой Томлинсона: его узкие пальцы не дрогнули на чёрно-белых клавишах инструмента. Гарри вошёл, не отрывая восторженных глаз от чуть сутулой спины, под трепет взбудораженного сердца, и неслышно затворил за собой дверь.
Рояль блистал. Тусклый свет лампы, стоящей в углу на полированном столике, отражался от крышки инструмента и, усиленный многократно идеальным лаковым покрытием, рассеивается по комнате. Кожа Луи приобрела абрикосовый оттенок, и Гарри против воли сглотнул выделившуюся слюну — со вчерашнего вечера единственное, о чём он мог думать, были поцелуи Томлинсона.
— Гарри на вечеринке, — вдруг произнёс Луи, и в голосе легко было различить его задорную улыбку. — Какой сюрприз.
— Приятный, надеюсь, — не задаваясь вопросом, как Томлинсон узнал, что это именно он, подросток подошёл ближе. — Могу присесть?
— Конечно, — Луи подвинулся на низком пуфе, освобождая место.
Рядом с ним было комфортно. Стоило только коснуться своим бедром его сильной тёплой ноги, как вечеринка растворилась за границей их пузыря, будто они двое существовали вне времени и пространства. Весь мир замер, оставив их в покое.
Об ощущении этого покоя Гарри мечтал много последних лет, преследуемый по пятами кошмарами, под гнётом давнего соглашения. Сегодня, глядя в насыщенно-голубые глаза Луи, он был готов поверить в увещевания Хорана — детский мозг придумал демона, столкнувшись с близостью смерти.
— И каким ветром тебя сюда занесло, снежинка?
Бум.
Напоминание о застарелом ужасе, бьющее точно в цель. Гарри вздрогнул и зажмурился. Чувства вдруг выключились, погасли, как гаснет свет по лёгкому щелчку переключателя. Всего одно слово разбило спокойствие и безмятежность, вернуло сердцу нестройный ритм, заполнило ледяным страхом до краёв.
— Почему? — слово застряло в гортани, встало острой костью поперёк глотки. — Почему ты назвал меня так?
За закрытыми веками замельтешили картинки снов, вырванные у памяти куски: жестокие пальцы, тёмная бездна глаз, мерзкий нечеловеческий язык. На ресницах скопились слёзы, Гарри чувствовал их жгучую влагу. Мир завертелся вокруг, увлекая всё глубже в круговорот душераздирающих эмоций.
Но тёплое прикосновение к щекам вдруг остановило набирающую скорость карусель. Луи провёл кончиками пальцев по пылающим щекам, нежно смахнул солёные капли с ресниц и вынудил открыть глаза одним искренним вопросом:
— Что я сделал не так?
В голосе звучало неподдельное замешательство, и когда Гарри открыл глаза и посмотрел в лицо, застывшее в дюймах от его лица, оно отразилось в аквамариновых глазах — их насыщенный голубой вдруг поблек, превратился почти в серый. Цвет смятения и неуверенности.
— Ты назвал меня… прямо, как он.
Удивительно, с какой точностью Луи уловил интонацию. Он мгновенно поменялся в лице: брови сошлись на переносице, образуя ломанную линию, а рот скривился в горьком понимании оплошности.
— Прости меня, — горячо прошептал он, крепко обнял всё ещё еле дышащего Гарри за плечи. — Я не специально. Я понятия не имею, почему это слово пришло мне в голову.
Гарри трясло. Хоть он и кивнул Луи, коротко обнял того в ответ, но все его конечности мелко подрагивали. Страх не желал отступать даже в тепле любимых рук. И он больше не был мелькающим на периферии сознания ночным кошмаром — с этой случайностью он стал реальным. Ощутимым. Как будто вместе со словом демону удалось проникнуть в осязаемый мир.
— Ну, Гарри, ну ты что? — Луи растирал его плечи ладонями, пытаясь поймать блуждающий по комнате взгляд в ловушку своих глаз. — Я всё испортил этим дурацким словом. Ты пришёл на вечеринку ради меня, а я… — он поджал расстроенно губы. — Позволь мне всё исправить.
В следующую секунду он вскочил с пуфика, оказался позади Гарри.
— Давай отвлечёмся от всех ужасов, сводящих тебя с ума, — он наклонился над плечом Гарри, медленно провёл ладонями по рукам вниз, обхватил пальцами тонкие запястья.
Следом за его руками по телу Гарри поползло тепло. Оно распространялось широкими волнами, вытесняя холод. Дрожь превращалась в едва заметную пульсацию желания.
— Давай забудем обо всём, что тревожит нас, — на ухо прошептал Луи, горячим шёпотом заполнив пустоту в груди. — Я покажу тебе кое-что, чего уже много лет не показывал никому.
Гарри вновь почувствовал себя безвольным цветком: Луи владел его желаниями и заставлял действовать по-своему одним лишь взглядом. Его сердце стучало так близко, и этот стук соблазнял. Уговоры, которые Луи продолжал шептать, действовали: подросток откинул голову на плечо Томлинсона и заинтересованно улыбнулся.
— Ты поцелуешь меня? — смело спросил он, но щёки всё же окрасил румянец смущения.
Луи положил кисти Гарри на инструмент, коснулся своими руками сверху. Не успел подросток опомниться, а из рояля полилась музыка: яркая, будто капли росы поутру, звонкая, как рассыпающееся стекло.
— Я буду целовать тебя вечность, — наконец произнёс Луи. Он управлял пальцами Гарри на клавишах, высекая звуки, подобно искрам для костра. — Если ты позволишь.
И всё оказалось так логично и естественно. Получилось само собой, но чувствовалось, словно сама жизнь свела их. Словно они созданы друг для друга. Гарри ни на секунду не спросил себя, почему он чувствует такую непреодолимую тягу к парню рядом с собой. Но щека нежного абрикосового цвета была так близко, что подросток чувствовал тонкий запах кожи, а глаза блестели вдохновением, пока Луи заставлял Гарри играть на рояле.
И возможно этот вид ангела, увлечённого созданием прекрасного, толкнул Гарри к точке невозврата. Или может то, как Луи накладывал тонкий ненавязчивый слой заботы, даже наслаждения, на незаживающие воспалённые раны, нанесённые многолетними кошмарами. В любом случае, Гарри произнёс это наконец:
— Я, кажется, люблю тебя.
========== Луи ==========
— Идём со мной, — внезапно, вместо ответа на серьёзные, важные слова, отрывисто произнёс Томлинсон.
Взял за руку таким привычным и тёплым жестом, что у Гарри не возникло ни одной мысли отказаться или хотя бы узнать, куда именно его ведут. Будто на заклание, он покорно последовал за Луи. Сквозь гудящую весельем толпу, не видя ничего вокруг, кроме узких подростковых плеч, затянутых в тёмно-синюю мягкую ткань кофты.
Они покинули дом, оставив за собой яркость жизни, пульсирующую энергию подростков, и вступили в ночь. На улице неярко горели фонари, прогоняя сумрак прочь: он теснился под деревьями, жался к стенам домов, клубился затаённой угрозой в парке, которым заканчивалась улица.
Луи повёл его в обратную сторону. Просто потянул за руку, пока Гарри, неясно околдованный летней тьмой, смотрел на ночных мотыльков упрямо бьющихся в фонарное стекло. Тусклое свечение придавало картине магии, создавало ауру вокруг хрупких созданий, но где-то внутри Гарри понимал — нет никакой романтики в том, что глупые насекомые стремятся к огню. Пусть они не понимают, но это смерть для бедных существ.
— Куда мы идём? — вдруг опомнился он.
— Доверишься мне? — вопросом на вопрос ответил Луи. В светлых глазах блеснул вызов, но улыбка, мягкая и дружелюбная, успокоила. — Почти пришли.
И правда, перед Гарри высился вычурный забор чужой территории. За ним в густом саду светили редкие фонарики, и их свет играл на тёмной глади бассейна с отражением летних звёзд. Луи обхватил пальцами металлические прутья, завитками уходящие вверх, и на окрашенном в чёрное железе они оказались бледными, почти белыми.
— Давай за мной, — воскликнул Луи и ловко вскарабкался вверх.
Не раздумывая, Гарри последовал его примеру: он крепко держался за прохладный металл и каждый раз, когда нога теряла опору или соскальзывала вниз, сердце в груди сжималось в ожидании падения. Вопреки всем страхам, он смог долезть доверху.
— Это же незаконно, да? — перебарывая закручивающуюся воронку восторга в груди, спросил подросток.
Томлинсон заговорчески подмигнул и спрыгнул. Будто кот, он приземлился внизу, грациозно и ловко. Темнота съела краски его одежды, оставив лишь силуэт и тихий звук дыхания.
Неуверенный, что сможет повторить трюк Луи и не сломать себе ноги, Гарри перевернулся, вновь сжал пальцы на железной ограде и, осторожно переставляя ноги, сполз вниз тем же способом, которым залезал.
— Ты прав, мы нарушаем закон, — шепнул Луи.
Как только ступни Гарри оказались на земле, тот прижал подростка всем телом к забору, не оставляя шанса вырваться. Ладони скользнули по бёдрам, губы оказались прижаты к затылку, и от чужого горячего дыхания кожа покрылась мурашками.
Туман окутал сознание, сгустил кровь. Ни он, ни Луи не пили алкоголь на вечеринке, но эйфория захлестнула, потопила в волнах бушующего желания все разумные мысли. Последний раз мелькнуло соображение о том, что они ступили на опасную, безрассудную дорожку, что стоит остановиться, пока не поздно.
Звук чужого сердца, тот же хаотичный стук, что и у собственного, запах кожи — даже если бы хотел, Гарри уже не мог остановиться. Страсть победила. Проповеди отца Наварро, коим подросток следовал много лет, утратили смысл. Из целостных законченных уроков они превратились в хаотично мелькающие в подсознании слова.
Грех, похоть, заблуждение, неосторожность, слабость, огонь, ад, смерть.
Все они слишком быстро сгорели под напором губ Луи, когда он перевернул Гарри к себе, прижался к его рту, словно стараясь выпить из него жизнь глубоким поцелуем.
— Ты правда имел в виду то, что сказал?
Также внезапно и ошеломляюще, как Луи начал целовать его, он отступил. Губы больше не терзали рот подростка, руки исчезли с его бёдер. Гарри, всё это время державший веки плотно сомкнутыми, распахнул глаза. Ничего не изменилось: вокруг царила тьма, нарушаемая лишь тихим дыханием Луи.
— Потому что… я тоже.
Медлительный голос — нереальный и тягучий, словно звучащий завиток дыма, — сочился из густой, чернильной тьмы. И Гарри потянулся за ним, за этим сладким голосом, что стал его наваждением за три весенних месяца.
— Да.
Это был ответ на все вопросы. Гарри не нужно было видеть, он чувствовал улыбку Луи, поэтому сам потянулся, взял дрожащую руку в свою. Мысли о нравственности собственной души порядком надоели, и этой ночью, первой ночью лета, существовало только сейчас.
Уверенный в собственных желаниях, так легко принявший решение, которого никогда не мог бы от себя ожидать, Гарри сам повёл Луи вглубь чужого сада. Туда, где в неясном свете фонарей блестела чёрная вода.
— Твоя кожа такая белая, — всё так же тягуче произнёс Луи. Он поднял руку Гарри, чтобы языком коснуться запястья, и от этого пошлого, влажного прикосновения щёки подростка обдало кипятком румянца. — Я вижу твоё смущение. Оно алое. Его можно заметить тут, в сплетении вен.
Кровь прилила не только к лицу, и по мере того, как Луи прослеживал, почти читал его волнение, касался языком узлов вен и артерий, деликатно обвивающих запястья, Гарри плотно сжимал губы, борясь с позорными стонами.
— Ты весь дрожишь, — улыбнулся Луи и глянул снизу вверх своим тёмным взглядом, в котором для Гарри перемешались ад и рай. — Присядь.
Даже кивнуть не успел подросток — требовательные руки Луи усадили его на светлый шезлонг. Гарри откинулся на спинку, нагретый, словно воск под грузом своего собственного гипнотического изнеможения. Влага от прикосновений языка подсыхала на тёплом ночном ветерке, а Луи уже касался шеи, сводя с ума ещё сильнее.
— Такой сладкий, нетронутый, — осенними листьями шелестел его шёпот по коже. — И весь мой.
Ночь сходила с ума. Сводила с ума. В поднявшемся ветре растрепались волосы, и Гарри прикрыл глаза, спасаясь от непослушной чёлки. В абсолютной темноте собственного сознания он полностью сконцентрировался на тёплых руках Луи, изучающих его тело. Они едва касались кожи, порхали, словно бабочки.
— Моя драгоценность, — в бреду, заплетающимся языком продолжал причитать Томлинсон. — Кристально-чистая.
Обезумевший, он будто не мог насытиться кожей Гарри — касался руками и языком, целовал всюду, куда был способен дотянуться. Такая жажда льстила подростку. Это дикое желание пробивало стену за стеной, выстроенные семьёй и церковью, разбивало ледяное целомудрие, в попытках добраться до скрытого в глубине огня.
— Луи, — вырвалось стоном. Нуждающимся и сломанным.