Гарри больше не улыбается так, чтобы было видно ямочки. Не может.
— Мисс Коул? — спрашивает подросток.
Это его первое занятие по этому предмету, и Гарри не уверен, что не ошибся классом, запутавшись в лабиринтах незнакомых коридоров или в своих мыслях. Но преподаватель утвердительно кивает, указывая ему на один из стульев. Гарри неуверенно садится на крайний, самый близкий к её столу, и окончательно теряется. Он не знает, стоит ли ему достать учебник и куда его нужно будет положить. Держать в руках?
— Вам не понадобится учебник. Они совершенно бесполезны, на мой взгляд, — произносит мисс Коул, с улыбкой наблюдая за его растерянностью. — Сегодня мы обсуждаем «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда». Вы читали её, мистер…?
— Гарри, — произносит подросток, крепко сжимая лямки рюкзака. Знакомое название отдаётся еле заметной дрожью в теле парня.
— Мистер Гарри, — смеётся женщина, отчего выглядит ещё более молодой, а Гарри не может сдержать ответной улыбки.
— Нет, просто Гарри. Без «мистер». И да, я читал.
— Тогда — Шерил. И не переживайте, все мои ученики так меня называют, — она пожимает подростку руку и, загнув и без того помятый уголок книги, закрывает её. — Хорошо, что читали. Значит, втянетесь в занятие.
Тучи за окном густеют, словно куски тёмно-синей гуаши медленно растворяются в воде, убивая прозрачность, выкрашивая всё в стальной непробиваемый цвет. От этого в классе становится ещё темнее. Гарри запихивает свой рюкзак под стул, прикрывает глаза и старается расслабиться. Он читал этот роман. Несколько раз. Просто потому что параллели Стивенсона слишком сильно похожи на перипетии его собственной жизни. Возвышенные порывы и низменные инстинкты, страшный бесконтрольный монстр, терроризирующий самого Гарри и его окружение на протяжении последних двух лет. Тьма, с которой нельзя мириться, от неё можно лишь убежать. Гарри надеялся, что роман даст ему если не ответ, то хоть подсказку, как не позволить сознанию расколоться пополам, как удержаться и остаться собой, несмотря на всю окружающую его смерть.
— Доброе утро, Лу! — радостно произносит преподаватель.
Гарри дёргается, открывая глаза. В дверях стоит Томлинсон собственной персоной. Рюкзак небрежно закинут на плечо, чёлка в беспорядке разметалась по лицу, скрывая один ярко-голубой глаз за волосами цвета жжёного сахара.
— Я дочитал её, и, знаешь, ты была не права. Абсолютно во всём не права, — сходу начинает Луи, кидая мимолётный равнодушный взгляд в сторону Стайлса. Он садится подальше, кладёт свой рюкзак под стул и закидывает лодыжку на колено. Гарри снова разглядывает парня, его ноги, обтянутые подвёрнутыми узкими джинсами, серую растянутую кофту, тонкие кисти, чуть выше которых на коже ярко виднеются татуировки. Гарри не решается посмотреть в его глаза, но и не может отвернуться, а Луи просто пытается продолжить свой монолог, но поднятая рука Шерил его останавливает.
— Мы подождём остальных, Лу. Все должны услышать твоё мнение и иметь возможность возразить тебе. Роман слишком многогранен.
— Никто не возражает мне. Никогда, — спокойно говорит Луи, не глядя ни на кого в комнате, но Гарри чувствует, что эти слова предназначаются ему, и только тогда послушно отводит взгляд. Он не должен пялиться.
— Мой милый Луи, твоя повязка, — смеясь, говорит Шерил, указывая на край чёрного платка, торчащий из горловины его серой худи, — никогда не пугала меня. И если никто из моих учеников не захочет вести диалог, я сделаю это с огромным удовольствием. Тем более ты сказал, что я была абсолютно не права.
Томлинсон напрягается при упоминании его повязки, а возможно, потому, что эта молоденькая учительница английской литературы не боится его, выказывая своё дружеское расположение и отсутствие страха прямо перед новеньким. Гарри не знает точной причины, но он точно знает, что ему не по себе от того, как пульсирует едва заметно вена над острой скулой. Глаза принимают оттенок зимнего неба, когда радужку заливает холодом, и Гарри судорожно вздыхает.
Звук оказывается гораздо громче, чем он предполагал. Луи поворачивается к нему, когда подросток целиком зажимается, а Шерил лишь улыбается, совершенно не разделяя волнение Гарри.
— Не позволяй ему запугать тебя, — приободряет учитель, глядя Гарри в глаза. — Он очень хороший, просто хорохорится.
Гарри неуверенно кивает ей. Он знает, что Луи не злой, но хорошим он бы не смог его назвать. И только громкий звонок спасает школьного неудачника от едкой фразы Томлинсона, уже готовой сорваться с языка. Ученики гудящей толпой вваливаются в класс, рассаживаясь кто куда, и Гарри оказывается за баррикадой из спин и плеч учеников.
В этот раз ему крупно повезло.
***
Луи уже давно не сидит расслабленно, закинув одну ногу на другую. Он упирается ладонями в собственные колени, слегка наклонившись вперёд, и упорно аргументирует каждую свою мысль, повышает голос, резко взмахивает руками, напирает, не давая никому вставить и слова.
— Юнг считал, что Стивенсон в «Странной истории…» показывает читателю бессознательный архетип, который он называл Тень. В Тени сосредоточены самые тёмные стороны личности, которые мы в себе не признаём. Действуя под влиянием Тени, человек совершает не свойственные ему, казалось бы, поступки, а затем отрицает свою к ним причастность, заявляя что «был не в себе».
Но никто и не пытается возразить ему. Ученики согласно качают головами, когда голубые глаза направляются на кого-то из них. Шерил кивает в такт его словам, задумчиво накручивая тёмную прядь на палец, а Гарри удивлён: он не узнаёт парня, которого ещё несколько дней назад встретил в переулке.
— Это история Джекила и Хайда, разве вы не видите? Но, согласно учениям Юнга, Тень олицетворяет собой творческое начало. Она — мощный источник жизненных сил. Её нельзя отрицать. Благодаря этому труду в психиатрии родилась практика, помогающая пациенту взглянуть в лицо собственной Тени, принять её, подружиться с ней. Стать цельной свободной личностью. Доктор Джекил не должен был изгонять мистера Хайда. Он должен был объединиться с ним.
Луи распаляется всё сильнее с каждой следующей фразой. Его глаза сверкают, а Гарри всё больше поглощает интерес, и его всё труднее сдержать. Он закусывает губы, с трудом унимая порывы возразить. Никто не возражает Луи. Никогда. Но Гарри так не согласен с мнением Томлинсона сейчас.
Понимающий взгляд Шерил останавливается на его лице, палец соскальзывает с волос, и она широко улыбается, не понимая, что подталкивает Гарри к краю, не осознавая, чем грозит подростку бунт против Томлинсона. Стайлс зажмуривается, но желание увидеть гордость во взрослых глазах вдруг становится невыносимым. Бен всегда гордился, когда Гарри высказывал своё мнение. Хвалил. Гарри нужна эта похвала. Голос разума вопит предосторожности, но уже слишком поздно — его заглушает голос реальный.
— Исследования, о которых ты говоришь, были опубликованы лет через двадцать после того, как Стивенсон написал «Странную историю…», — громко произносит Гарри. — Если только ты не намекаешь на то, что у него каким-то случайным образом под рукой оказалась машина времени.
Выбрать этот дерзкий тон было не лучшей идеей. Глаза Луи удивлённо распахиваются, и Гарри первый раз замечает, какие на самом деле у него длинные ресницы. А потом яркий голубой темнеет до цвета кобальта, Луи угрожающе прищуривается, отчего вокруг его глаз проявляются едва заметные морщинки.
У Гарри спирает дыхание. Комок нервов застревает где-то в горле, и он сжимает собственные колени, чтобы унять дрожь в пальцах. Только это ничерта не помогает. Шерил ждёт от него продолжения, но подросток лишь сжимается под угрожающим взглядом и отвешивает себе мысленные оплеухи.
— Почему ты не допускаешь, что Стивенсон мог всего лишь уловить витающую в воздухе тенденцию? С писателями такое случается иногда.
Гарри закашливается от неожиданности, а Шерил хлопает в ладоши, с восторгом глядя на спорящих учеников. Подросток видит это обожание, поощрение в учительском взгляде, видит напряжение Томлинсона и на какой-то безрассудный момент даёт себе право высказаться, право быть услышанным.
— Это не слишком сильный аргумент, Луи. «Такое случается».
Класс напряжённо вслушивается в тяжёлое дыхание Томлинсона, который не отличается терпимостью, и в рамках его сейчас держит лишь безграничное уважение к учительнице английской литературы.
— Твоя версия, Гарри? — с интересом спрашивает мисс Коул.
— Я думаю, что большинство современников Стивенсона, являясь верующими христианами, воспринимали эту работу, как аллегорию на битву Бога и Дьявола за бессмертную человеческую душу внутри личности. Именно поэтому мистер Хайд был так уродлив. Это чистой воды агитация в пользу добропорядочного образа жизни. Также эта теория косвенно подтверждается самим текстом, когда доктор Джекил говорит о небольшом росте мистера Хайда, показывая тем самым, что зла в нём всё-таки меньше, чем добра.
Его прерывает звонок с урока. То ли спасает, то ли, наоборот, подталкивает к краю.
Луи сжимает кулаки, когда Шерил достаёт из ящика своего стола Твикс и протягивает его Гарри. Мальчик неуверенно берёт конфету, а по классу прокатывается волна испуганного шёпота. Краем уха Гарри улавливает «шоколад Томлинсона», и вот тогда он понимает всю серьёзность своей ошибки. Выиграть у Луи литературный спор и получить награду. Пусть это просто Твикс, но его всегда получал Томлинсон, потому что всегда был победителем, потому что никто не смеет возражать ему. Никогда.
Гарри в беде.
Он неуверенно поднимается, достаёт свой рюкзак из-под стула, стараясь игнорировать серую худи Томлинсона в опасной близости от себя. В шуме собирающихся учеников Гарри всё равно слышит злое хриплое дыхание, и его не заглушает даже счастливый щебет довольной Шерил.
Горячие пальцы едва уловимо касаются его шеи, дотрагиваются до плеча, разворачивая к себе, а потом кулак сжимается вокруг футболки, впечатывая Гарри в школьную доску. Мисс Коул охает, а подростки вокруг замирают, боясь сдвинуться с места. Гарри теряет воздух. Портфель со стуком падает на пол, в гробовой тишине, когда Стайлс слегка поднимает голову, глядя в лицо Томлинсону.
— Ты не можешь выигрывать постоянно, Луи, — медленно, с расстановкой говорит мисс Коул. — Всегда есть кто-то, кто сильнее тебя. И это нормально. Это нужно просто принять.
— Сильнее меня? Это он, что ли? Неудачник, который даже не может посмотреть в лицо собственным демонам? — Луи пренебрежительно морщится. На его лице нет ничего, кроме отвращения. Гарри чувствует, как в его руке тает шоколад, превращаясь в мягкое неаппетитное месиво.
— Ты ничего не знаешь о моих демонах, — тихо шепчет подросток, глядя в злые глаза напротив. Он не собирается оправдываться, но и оставить обвинение без ответа теперь невозможно.
— Я знаю свои пороки, Стайлс. Я принимаю их. Я тот, кто я есть. А ты всего лишь трус, бегущий от себя.
Тонкая ладонь учительницы ложится на плечо Луи, и он опускает взгляд в пол, медленно разжимая пальцы. Гарри видит сожаление на его лице и понимает, что сейчас его отпустят только из-за искренней привязанности Луи к Шерил. Он не разочарует её сильнее.
И Гарри пользуется возможностью. Он хватает рюкзак и проскакивает под рукой Томлинсона, стремительно выбегая из кабинета, ругая себя последними словами. В следующий раз, когда он поведёт себя глупо и безрассудно, мисс Коул может не оказаться рядом, а Луи и так достаточно зол на него. Гарри содрогается, представляя себе, как Томлинсон потушит горящую сигарету о его ступню.
Он прогуливает последние два урока, срезая путь до дома через заброшенный парк. Мысли кружатся в голове, атакуя сознание множеством ярких образов. И когда лёгкий дождик начинает накрапывать с небес, щёки подростка уже мокрые от слёз.
Гарри боится, что Томлинсон станет последней каплей тьмы в огромной чаше его жизни, и та, наконец, перельётся через край, затопляя всё вокруг.
***
Томлинсон лежит на верхней скамье, что ступеньками высятся вокруг школьного стадиона. Зейн препирается со Стэном на две скамьи ниже: они почти дерутся за последнюю в пачке сигарету. Майкл и Курт пытаются решить свой последний тест по биологии, отчаянно ругаясь матом и буквально вырывая от бешенства листы из учебника. А где-то далеко внизу, на поле, тренируется команда. Луи какое-то время смотрит на Пейна, который гордо носит капитанскую повязку, а потом откидывается назад, предпочитая небо. Оно сегодня светлое, и хотя солнце всё равно где-то за облаками, Луи чувствует тепло. Он отдыхает от бесконечного английского дождя. И очень хочет убедить себя, что также он отдыхает от футбола. Но где-то между рёбер застряла правда — Луи хочет на поле: почувствовать ветер в волосах, боль в перегруженных мышцах и восторг от забитого в ворота мяча.
Но теперь капитанит Пейн, а Луи всего лишь прожигает свою жизнь, прогуливая уроки вместе с парнями из школьной банды.
— Хэй, Луи, — отвлекается от своего задания Майкл, но шатен слишком разморён тёплым сентябрьским воздухом, поэтому лишь мычит что-то неразборчивое в ответ, надеясь, что его оставят в покое. — А это не Стайлс? Ну, тот придурок, которого ты шпыняешь последнее время?
Сонливость растворяется мгновенно, будто снежинка в горячей ладони. Томлинсон поднимает голову, приоткрывая один глаз, и видит кудрявого подростка, что, низко склонив голову, поднимается между рядами к ним. Луи смотрит, как дрожат кончики его пальцев, как он в волнении натягивает рукава кофты на них сильнее. Томлинсон до чёртиков хочет поймать его взгляд, хочет увидеть в нём страх, но мальчишка смотрит только под ноги, будто опасаясь, что, если он взглянет на хулиганов, струсит и сбежит.
Парни перестают толкаться, хотя Малик и скручивает напоследок Стэну сосок сквозь футболку, тот визжит, как девчонка, но уже не отвечает: всё его внимание, как и внимание остальных, приковано к Гарри. Тот сам идёт к ним, зная, что, если Луи не в духе, он будет уползать со стадиона домой, идти уже не сможет. И это в лучшем случае.
Когда до парней остаётся около пары метров, Гарри, наконец, поднимает голову, и Луи ловит этот взгляд, нерешительный, но не затравленный. Он резко садится на скамье, обхватывая деревянные края своими тонкими пальцами, и едва сдерживает издевательскую ухмылку, когда Гарри останавливается, напуганный его резким движением.
— Что такое, Стайлс? Ты соскучился по боли? — хрипло произносит Луи.
Гарри отрицательно мотает головой и делает ещё несколько шагов ближе к Томлинсону. Парни недоуменно наблюдают за этими осторожными, какими-то опасливыми движениями.
— Вот, — произносит подросток и протягивает Луи помятую шоколадку. Тот вопросительно вскидывает бровь. — Я прошу прощения за то, как вёл себя на уроке литературы, и обещаю никогда не повторять того, что произошло. Я буду незаметным.
Голос слабый, тихий, способный раствориться в ветре ещё до того, как будет услышан. Луи вообще-то нравится.
— С чего ты решил, что всё будет так просто?
Томлинсон спрыгивает со своей скамьи и направляется к Гарри. Он видит, как дрожит вытянутая рука, как тот неловко отступает. Видит, как дёргается горло, когда Стайлс сглатывает, предчувствуя боль.
Но Луи не видит того, что ему нужно — покорности. Глаза любого ученика его школы тускнеют особым образом, когда Томлинсон говорит с ними. Они боятся его. Они готовы ползать вокруг и жрать землю, если он скажет. Но Стайлс — нет. Стайлс боится боли, как и любой другой человек. Но он не боится Луи. Его взгляд немного задумчивый, немного настороженный, но по-прежнему яркий.
Томлинсон бесится. Сжимает зубы, цедя:
— Ты очень много о себе возомнил, — Луи хватает подростка за запястья, и тот от неожиданной боли выпускает из рук шоколад, что падает им под ноги. — Ходишь, глядя в пол, а сам думаешь, будто видишь всех насквозь.
Он выкручивает Стайлсу руку за спину под неестественным углом и прижимает худое тело к себе. Он не видит, как искривляется лицо Гарри от боли, зато с удовольствием чувствует прерывистое дыхание и дрожь, сотрясающую тощее тело.
— Хотел быть незаметным, да? Не повезло. Я увидел тебя, — шепчет Луи ему на ухо, ядовито улыбаясь. Он чувствует тяжёлый отчаянный вдох разочарования и испытывает настоящее удовлетворение, не давая Гарри то, что ему так нужно. — Я докажу тебе, насколько огромную ошибку ты совершил, выбрав эту школу. Это твоя персональная бездна, и ты уже падаешь в неё.