— Пойдём. Ты сможешь увидеть.
Нарушив неподвижность этого пузыря, в котором они двое спрятались от внешнего мира, Луи вскочил с кровати. Сигарета цедила терпкий дым, зажатая меж алых губ, и тот, закручиваясь тугой спиралью, поднимался к потолку. Преступник спешно одевался, будто торопился.
Гарри двинулся в обратную сторону — забился в угол кровати и словно подвёл черту, накинув одеяло на ноги.
Он не собирался идти к маме по собственной воле, а глядя на действительно растерянное лицо преступника, знал — тот не потянет его силой. Они оба проснулись сегодня не теми, кем были вчера. И не важно, чем были вызваны изменения, главное — они были.
Луи застегнул на торсе молнию толстовки, натянул на голову капюшон. На его шее можно было разглядеть мурашки, но Гарри был уверен, что дело не в холоде: Луи испытывал внутренний дискомфорт и сам себе врал о его природе. Не холод сотрясал тело дрожью, а застарелый страх.
— Идём, — перед Гарри возникла рука в засохшей крови: ладонь — раскрыта, кончики пальцев подрагивали. — Давай. Хочу показать тебе одно особенное место.
Луи просил, не заставлял. Когда в протянутую ладонь не легла рука Гарри, он наклонился, пальцами убрал волосы с лица. Алые губы были близко, испачканная в крови кожа касалась его кожи, и слова… Красные слова затрагивали миллионы струн крови. Мягко убеждали.
Молча Гарри ушёл от поцелуя в сторону, а Луи не противился и отпустил.
— Хорошо, — согласился Гарри, застёгивая джинсы. Преступник тут же подал ему рубашку.
Прежде чем надеть её, Гарри глянул на таймер: впереди было несколько относительно спокойных часов, за которые он был просто обязан придумать очередной план по спасению. В том, что в этот раз опасность угрожала Луи, не сомневались они оба. Пёс проверил свой пистолет, со щелчком загнал обойму обратно в рукоять и спрятал за поясом.
— Кого-то опасаешься? — спросил Гарри, как только они покинули спальню и вышли за дверь.
— В этот раз мои.
Кивком Луи указал на запястье Гарри: порванная рубашка оголяла именно это место. Чёрные цифры мелькали на коже, сменяя друг друга без остановки.
— Никто из своих тебя не тронет больше, — уверенно произнёс Луи, прежде чем Гарри задал бы уточняющий вопрос. — Я позаботился об этом.
В глухом стуке их подошв о каменный пол Гарри услышал упрёк. Подрагивающие пальцы Луи ради него причинили боль, и не кому-нибудь, а одному из псов. Дом отвергал подобный поворот событий, отвергал Гарри, вмешавшегося в привычный склад вещей. Своим появлением в реальности преступников он превратил их упорядоченный хаос в полный бардак.
— Думаю, Зейн вернётся домой к вечеру, — так, словно речь шла о родственнике, вечно пропадающем в разъездах, произнёс Луи.
— Ты так уверен, что его не арестовали в поезде? Вы оставили его связанным и без сознания.
— Арестовали? Зейна? — Луи захохотал, закинув голову назад. Острый подбородок приподнялся и открыл горло. — Ох, ягнёночек.
Резкий шаг вперёд, который сделал Гарри, заставил Луи осечься. Он замолчал. Эхо смеха заметалось попавшей в ловушку птицей под каменным сводом и умерло, уступив место привычной тишине этого места. А Гарри добился своего: Луи затих.
Безмолвие в этом месте, огромном и мёртвом, было неумолимой необходимостью.
— Ты проснулся другим, — осторожно констатировал Луи. Его взгляд вдруг обрёл остроту, и он принялся цепко разглядывать лицо Гарри.
— Любой рано или поздно должен перестать бояться, — отмахнулся Гарри. Он не собирался делиться с Луи тем, что достиг своего дна, не хотел рассказывать об ощущении сломавшейся личности и пустоте, что гулко отдавалась за рёбрами безразличием.
— Ещё это может быть второй парень, — Луи принял правила и не полез глубже. Может быть, позволил отмолчаться только сейчас, а может, ему было вовсе не интересно.
— Вы не поймали Лиама?
— Лиам.
Луи попробовал имя на вкус, чуть нахмурился, но морщинки тут же разгладились. Его лицо приняло вдохновлённое выражение, какое бывало, когда что-либо бросало ему вызов.
— Он оказался ещё забавнее тебя, знаешь?
Гарри почувствовал, как его рот медленно открылся в возражении, но тут же захлопнулся с влажным щелчком челюсти. Послушать Луи стоило. Информация, которой он собирался поделиться, могла помочь сориентироваться во всей этой неразберихе, именовавшейся повседневностью псов, или банально — спасти жизнь.
— Я нашёл его следы у реки. Почти запаниковал, — Луи распахнул входную дверь, и они оказались в ярком сиянии весеннего утра. Солнце стояло высоко и лучами пронзало насквозь кроны шелестящих деревьев. Гарри зажмурился на мгновение. — Но всё равно проверил берег на несколько миль дальше. И угадай что?
— Что? — на автомате переспросил Гарри.
Они шли рука об руку, болтали, как бы невзначай касались друг друга при ходьбе. И со стороны всё это легко можно было принять за прогулку в весенний день, если бы не колкий взгляд, сопровождающий их с верхнего этажа.
Мама внимательно следила за самым любимым из своих сыновей.
— Не волнуйся об этом, она просто не привыкла к гостям, — внезапно сменил тему Луи. Возможно, напряжение, появившееся в плечах Гарри, когда он заметил маму в одном из окон, заставило пса произнести эти слова успокоения. — Мама не желает мне зла.
Не успевший сформироваться вдох превратился в тихое “да”. Гарри не собирался спорить с Луи по этому поводу: он понятия не имел об отношениях внутри этой странной семьи.
— Так вот, тот парень, Лиам, — Луи вернулся к своему беззаботному тону так же легко, как прервал его. — Он вернулся. Не знаю зачем и почему, но он не бежит сломя голову в поисках помощи, а ошивается где-то поблизости. И, чёрт возьми, он абсолютно неуловим! Хотя я постоянно нахожу его следы, поймать его не получается.
— Я клянусь, что не знаю его! — вдруг испугался Гарри.
В тёмной камере подвала псов ему тоже показалось, что в Лиаме есть нечто подозрительное. Некая целеустремлённость, какой не должно было оказаться у случайного заложника.
— Я верю тебе, — кивнул Луи и тихо добавил, — почему-то. Сам не знаю почему.
Внезапно деревья, между которыми проходил их путь, расступились. Гарри увидел небольшую вытоптанную поляну, а в центре — колодец. Выщербленные края зазубринами выделялись на фоне старых деревьев, будто это была распахнутая пасть смерти с гнилыми ядовитыми зубами.
От этого места шла волна боли и страха, настолько сильная, что Гарри почувствовал, как скрутило его внутренности от напряжения. Ни шагу дальше по проклятой земле он не смог бы сделать.
Луи не остановился на границе жуткого места, а проследовал дальше. К отравленному сердцу — колодцу.
— Здесь я родился.
Руки коснулись острых камней края, и пёс заглянул внутрь. Гарри не знал, что там, что можно разглядеть наверняка в темноте уходящего под землю каменного цилиндра, но плечи его похитителя опустились. Луи зажмурил глаза и разом потерял всю свою пугающую жестокость.
— Как? — прохрипел Гарри и против собственной воли двинулся дальше. Ему необходимо было коснуться преступника, сжать кровавые пальцы в своей слабой, дрожащей ладони.
Земля под ногами дышала. Запах стоял скверный, и казалось, что само это место источало яд. Он впитывался в кожу, в каждую пору, и отравлял, не оставляя от прежнего Гарри ничего. Меняя изнутри.
— Вылез. Остальные остались внизу.
— Остальные?
По отсутствующему взгляду и тяжёлому дыханию Гарри понял — это единственная рана Луи, открытая и кровоточащая до сих пор. Его ногти врезались в скользкий от гнили камень, сам он застыл не менее твёрдым изваянием над зловонной дырой колодца.
— Другие дети. Нас было шестеро.
Луи говорил так, будто не мог. Не умел. Словно его дёсны пылали от разрушающего огня слов, что он произносил. Воспоминания сжигали, превращаясь в слова на языке.
— Внизу было холодно. Воды — по колено. Выбраться мог только один — это единственное, что нас заставили усвоить чётко. Дальше предложили импровизировать.
Слова, словно кровь из вспоротого живота, потекли ручьём.
— Первые сутки мы ничего не делали, только дрожали и плакали. Утром жажда стала невыносимой, и некоторые пили воду, в которой мы сидели, — Луи подался назад, каким-то образом почувствовал, что Гарри за его спиной, и прижался к его груди лопатками. — Я не пил, знал, что она смертельна.
Сквозь прикосновение их тел в Гарри проникло ещё больше яда, но он всё равно поднял руки и обхватил плечи преступника, теснее прижимая к себе.
— Мы были голодны и напуганы, но оставались детьми, жались друг к другу в поисках поддержки. Все, кроме меня.
Гарри с трудом проглотил леденяще-жгучий комок и впал в оцепенение. История Луи разорвала его на неаккуратные части. Больше всего хотелось закрыть уши ладонями, упасть на колени и умолять преступника остановиться, перестать делиться своей тьмой, но Гарри продолжал слушать, сжимая тело в своих объятиях сильнее.
— Зейн был тем, кто поместил нас туда, — Луи открыл глаза, и взгляд его тут же упёрся в воняющий мрак колодца. — Он шепнул мне быть единственным. Только так, сказал, можно выжить.
Луи вдруг дёрнулся, и от неожиданности Гарри расцепил руки. Капюшон сполз с головы, волосы взъерошил ветер.
— Я был готов, когда на вторые сутки они бросили нам бутылку воды. Некоторые уже ослабли, заболели из-за бактерий, которые выпили вместе с грязной водой. А я нет, — глаза Луи были совершенно безумны, тёмные от нахлынувших воспоминаний. — Я помню, как сомкнулись мои пальцы на пластике. Он так неприятно щёлкнул и смялся.
Гарри будто перестал существовать: преступник смотрел на него, но не видел. Его полностью поглотили кошмары, разбуженные сном, и это место, ещё дышащее прошлым.
— Они все умерли. Кто-то — от болезни, кто-то — от слабости, — Луи замер, вдохнул немного гнилостного воздуха. — Кого-то убил я, защищая свою воду.
Этого Гарри не мог вытерпеть: он обхватил хрупкую голову руками и потянул к себе, хотел уткнуть в свою кожу, остановив поток откровений. Но Луи не желал молчать: он дёрнул подбородком в сторону, но из ладоней Гарри не вырвался.
— Я единственный, кто смог выжить. Единственный, кто выбрался.
Нетерпеливые дрожащие руки обвили талию Гарри. Луи держался за него, заглядывал в лицо своим безумным взглядом и всё повторял:
— Я особенный, да? Ведь особенный же?
========== Колодец ==========
Сейчас.
Лёгкое головокружение преследует Гарри с тех пор, как он очнулся в своей белой палате. Оно не отпускает вечерами, когда он ложится в постель, отгоняя ночные тени кошмаров, не отпускает ярким днём на людном проспекте.
Пэт уходит за ланчем, Энди присаживается на подоконник и приоткрывает окно.
— Я покурю? — спрашивает он.
Гарри безразлично кивает; всё внимание занимает шум простуженной улицы, ворвавшийся вместе со сквозняком в окно.
— Вы удивительно сильный, — принимается рассуждать Энди, цедя дым между зубами. — Пройти сквозь такое испытание и не слететь с катушек. Кто бы ещё мог…
Гарри смотрит на свои пальцы, на идеально чистые ногти — грязь и кровь остались в прошлом — и хочет усмехнуться. Смог ли он? Определённо, нет. Но агенту Фармеру лучше не знать, насколько сильно пошатнулся весь внутренний мир, как на пепле прошлого Гарри Стайлса Луи удалось выстроить совершенно новую личность.
— Естественно, не обошлось без слёз, без злости и битой посуды, но всё это, кажется, было тысячу лет назад, — врёт Гарри.
На самом деле там, в особняке, Луи заставил его сбросить всё лишнее, очиститься до бойцовского веса. Только поэтому он пришёл на допрос, заставил свои ноги передвигаться в сторону полицейского участка, а не в ужасе бежать прочь.
Опустившись по спирали деградации в самый низ, теперь он ясно видел себя нового. Но ни в коем случае не собирался показывать агентам.
Медленно, чтобы не потревожить швы и внутренние повреждения, заживающие на теле, Гарри снимает кофту. Стягивает левый рукав, потом — правый. Под белой тканью рубашки заметны бинты на запястье. Под ними болит сильнее всего, но Гарри не думает об этом. Только не об этом.
Запрокинув голову, он чувствует прикосновение ветерка, смешанного с сигаретным дымом, будто Луи ласкает его снова. Зажмурившись, Гарри наслаждается этим маленьким обманом и почти верит в него: напрягается спина в ожидании щелчка резкой боли, шрам на горле ноет. Оставленные отметины зовут своего хозяина, но больше некому прийти и насытить их страсть.
Луи разбудил Гарри и тут же покинул. Злость плещется в венах вместо крови. На смену привязанности, Гарри боится, медленно приходит ненависть.
Чёртов Луи.
Тогда.
Тонкой струйкой солнечный свет пролился на лицо Луи; каким-то неведомым образом пробился сквозь густые кроны многолетних деревьев и ворвался в это тёмное и мёртвое место. Кожа, подсвеченная солнцем, казалась болезненно серой. Голубые с искрами глаза очень близко. Клюквенные губы всё шептали: «Особенный, особенный…»
Гарри хотел оттолкнуть безумие, что заглядывало ему в лицо. Пальцы дрогнули на опущенных плечах Луи, мышцы напряглись, и только секунда отделяла его от инстинктивного движения. Один толчок и поворот корпуса: Гарри смог бы сбежать дальше отсюда и попытаться забыть.
Но ветер хлестнул по щеке, приводя в чувство, и вместо того, чтобы отринуть случившуюся катастрофу, Гарри впустил её в себя: прижал преступника к груди крепче.
— Это случилось только с тобой? — в пропахшие никотином волосы шепнул он. Пальцы ласкали спину поверх толстовки. Гарри интуитивно угадывал напряжённые мышцы и старался разгладить их подушечками.
— Нет, каждый из нас.
Луи был тихим, потерянным. Словно ребёнок, он положил свою голову на плечо Гарри и замер. Вокруг пахло влажной землёй и чем-то неприятным: густым, застоявшимся. Глупо было надеяться, что так пахнет вода в колодце, но Гарри отказывался допустить хотя бы тень мысли о том, что там, внизу, в темноте — останки детей.
— Поэтому пальцы Олли такие?
Интуитивно Гарри бросил взгляд на колодец, на острые сколы камня, о которые можно было так пораниться. В голове никак не укладывалась жестокая правда, услышанная от Луи. Сквозь шелест окружающего леса реальность твердила о том, что так не бывает, в мире не может существовать такой жестокости.
— Он пытался отгрызть их, потому что был голоден. Никто не проводил в колодце столько времени, сколько провёл он.
Близко, очень близко, Гарри почти угадал. Вот только каким бы диким ни было его предположение, настоящая причина оказалась в разы страшнее.
— Наверное, он сидел там так долго от того, что не мог решиться расстаться с братом.
— Братом?! — ахнул Гарри. Слишком громко для мёртвого колодца — оттуда вернулось едва слышное эхо. Словно с того света.
— Не знаю точно, — выдохнул Луи, как будто пытался сбросить надоевшую тяжесть. — Он не рассказывает.
Горячее дыхание у ключиц стало более частым. Луи словно готовился к чему-то, вёл негласную борьбу с собой и своими страхами, а Гарри терпеливо ждал. В сложившейся ситуации он мог разве что покорно слушать, впитывая трагедию в себя вместе с запахом гнили. Исправить произошедшее уже никто не был в силах.
— На самом деле важно лишь то, что он всё-таки вылез, — философски заключил Луи и покинул предоставленные ему объятия. Медленно, словно каждый шаг отдавался тупой болью внутри, он подошёл к краю колодца. — Всё, что было в этой вонючей темноте, осталось там навсегда.
Приглушённое биение двух живых сердец в центре сгустившейся смерти заглушал апрельский ветер. Солнце отчаянно боролось за возможность осветить этот сырой кусок земли, но ельник не оставлял шансов: раскидистые лапы переплетались крепко, будто нарочно мешая свету.
Утихающие страх и потрясение оставили внутри Гарри пустоту. В неё звонко, словно в колодец камушки, падали секунды времени. Тяжёлые, полные фатальности.
— И до вас кто-то был? — выдвинул он предположение тем тоном, каким обычно обсуждают новости, не касающиеся напрямую.