— Да, почему нет, — пожал тот плечами, словно речь шла не о человеческой жизни, а о тёплой кофте или интересной книге. Луи оказался готов делиться. — Когда я наиграюсь.
Серые глаза обратились к замершему в оцепенении Гарри. Язык скользнул между чересчур яркими губами и вновь исчез во рту. Совершенно неуместно у Гарри в голове пронеслась мысль, что на вкус он может оказаться таким же горьким, как никотиновый пепел. Или солёным от крови.
— И если он выживет, естественно.
Машина качнулась, когда Луи сел за руль. Рика забралась на сиденье рядом с ним. От места, которое выбрал Олли, по всему телу разбежались не поддающиеся контролю мурашки: последний из преступников устроился сзади, плотно прижимаясь бедром к ноге Гарри. Отвратительность прикосновения могла бы соперничать по силе вызываемых эмоций лишь с холодом глаз Луи. Их обладатель бросил только один взгляд в зеркало заднего вида, прежде чем нога безжалостно вдавила педаль газа в пол. Машина жалобно взвыла и резко сорвалась с места.
Обессиленный физической нагрузкой, выпотрошенный эмоционально Гарри недолго смог провести в своём сконфуженном и напряжённом теле в сознании. Внезапная апатия навалилась и погребла под собой, словно тёплая волна прибоя. Она утащила вниз, в глубину, все страхи и волнения, а также мысли. До единой. Гарри и сам не заметил, как задремал, привалившись лбом к прохладному стеклу.
Всю дорогу он провёл в мутной пелене пустоты, во сне без сновидений, и очнулся, только когда машина въехала на участок изрытой земли. Луи затормозил перед высоким зданием из серого камня словно бы из другой эпохи. Гарри сел прямо и дёрнулся, желая потереть глаза привычным движением, но руки всё ещё были связаны за спиной. От долгой поездки они онемели, и теперь, после такого движения, Гарри чувствовал миллионы тонких уколов от запястий и до самых плеч.
— Где мы? — необдуманно сорвалось с губ.
Здание сильно возвышалось вверх. Ветхое, тонущее в наступающем со всех сторон лесе. На первый взгляд оно казалось нежилым, на второй — тоже. Стёкла кое-где отсутствовали, а вдоль стен лежали хаотично набросанные камни. Гарри не сразу понял, что это обвалившаяся облицовка.
На вид особняку было слишком много лет, чтобы он мог вот так запросто стоять здесь. Да ещё и оказаться наполненным обитателями. Гарри всё ещё полагал, что это обманка. Возможно, какая-то злая шутка псов. Голос Луи вывел из задумчивости, когда парень беззаботно обернулся, словно они друзья, направляющиеся на вечерний киносеанс, а не взятые в плен заложники.
Гарри вздрогнул от ответа, всем своим естеством ощутив приближение неизбежного.
— Дом, милый дом.
========== Особняк ==========
Комментарий к Особняк
Для девочек, которые так мило поздравили меня с праздником. YourNirvana и incendie, вас тоже поздравляю) Ну и всех остальных моих любимых читателей <3
Сейчас.
Тишина умиротворяет. В тишине Гарри сильнее чувствует изменения в себе. В тишине отголоски боли звучат громче.
Её не хватает. Не хватает пальцев Луи. Его зубов.
Мерное тиканье настенных часов возвращает в реальность. Тишина неполная, не настоящая.
В кабинете начальника местного отделения полиции замерли три человека. Агенты, ждущие подробного рассказа, надеющиеся на подвижки в деле, что стало самым громким со времён пропажи принца. И Гарри. Так отчаянно, всей душой желающий вернуться в самую страшную неделю своей жизни.
— Знаете, что такое проклятие?
Тёмный взгляд агента Фармера, такой же насыщенный, как цвет кофе у Гарри в кружке. Он сидит напротив, смотрит, не моргая, словно пытается залезть в голову и выпотрошить все имеющиеся там воспоминания. Пэт Кадиган предпочитает глядеть в окно на пыльную улицу. Спина леди прямая, будто внутри несгибаемый металлический штырь.
— То, чего ты не хочешь, о чём не просил, но оно не отпустит тебя никогда.
Глоток кофе обжигает. Гарри переводит дух, не желая вытаскивать на свет всё, что родилось во тьме особняка.
Но у него нет выбора.
— Это место…
Пауза. Банальная, откровенная, многозначительная. Гарри не стремится к театральности, но даже спустя время, даже после взрыва, когда то место больше не существует, говорить о нём без трепета и уважения не получается.
— Там не осталось камня на камне. Всё, что окажется в отчёте об этом месте, будет написано лишь с ваших слов, — с какой-то терпкой жалостью произносит Фармер.
Гарри кивает. Вспоминает про это место из самых глубоких человеческих страхов, из леденящих душу кошмаров. Про ад без огня и дьявола, но весь в холодном камне, с царствующей матерью.
Со стуком чашки о стол он теряет присутствие духа. Дрожащие пальцы путаются в волосах, когда Гарри сжимает их, когда опускает голову и зажмуривается. То, что сотворила эта женщина с детьми, по сей день сводит его с ума, не позволяет спать, есть. Дышать.
— Мистер Стайлс?
Тёплая ладонь Пэт на плече в жесте ободрения и поддержки. Он и не понял, как она подошла, настолько окунулся в свои мысли.
Страх требует выхода: внутри Гарри ему слишком мало места.
— Я расскажу всё. Я хочу освободиться от этого чувства. Забыть.
И он действительно рассказывает, слово за словом, каждую деталь, что помнит сломанный болью разум, умалчивая лишь об одном. Где-то в этом месте, которое он так сильно ненавидит, под завалами обугленных взрывом камней осталась погребена его душа.
Привязана к почившим костям Луи.
Тогда.
Смерть находит всех нас в той или иной форме. Эта истина всегда была непреложной и служила для наполнения краткого отрезка жизни смыслом. До этого особняка Гарри не жил, он ждал. И вот Луи появился, но вместо спасения поставил под угрозу само его существование. Последняя в этой жизни пощёчина судьбы.
Если бы однажды к нему обратились с вопросом о том, какой он видит свою кончину, он мог бы с лёгкостью назвать несколько правдоподобных вариантов. Ни один из них тем не менее не был и близко похож на лик смерти, что Гарри увидел так чётко здесь. Двери оглушительно заскрипели, когда Олли распахнул их и явил на свет гигантский холл, погружённый в лёгкий полумрак. Гарри пытался оглядеться, но локоть был зажат в твёрдой хватке Луи. Преступник тащил его за собой, создавая гулкий звук шагов, расходящийся широкими волнами по дому. Словно пытался разбудить что-то, что дремало.
Многое бы отдал Гарри, чтобы оно продолжало спать. Мурашки скапливались на затылке, и, казалось, волосы вставали дыбом от ужаса перед пыльным воздухом особняка.
— Мам! Мама! — крикнул Луи в пустоту уходящей вверх лестницы. В ответ ему из выбитых окон шелестел лес. — Я дома!
Улыбка на тонких губах светилась искренней радостью. Луи спрятал её, почти смущённо уткнув глаза в пол, когда Гарри посмотрел на него, но тут же вскинул голову выше, поймав взгляд заложника.
— Я покажу тебе свою комнату позже, ягнёночек, — восторженно прошептал он. — Пока что нужно рассказать маме о Зейне.
Сумасшествие в стальных глазах Луи разгорелось с новой силой и, казалось, готово было сжечь всё вокруг. Возможно, так на него влияла радость. Чтобы избежать пепельного безумия, Гарри отвернулся, глянул вверх. Там, где заканчивалась каменная лестница, что-то мелькнуло. Ворох тёмного тряпья, словно лохмотья самой ночи. Внезапное движение напугало Гарри.
— Она проснулась, — благоговейно шепнул Луи, проследив за взглядом Гарри, впитав его холодную дрожь через сжимающие кожу локтя пальцы.
Идти вниз было страшно, но после увиденного Гарри лучше бы спустился в ад, чем поднялся по этой лестнице. В густой пыли этого странного здания всё казалось неправильным, а ожившие кошмары — реальными. Сознание Гарри нарисовало монстра, скрытого под тряпками одежды.
Внизу оказалось темно и сыро. Длинный коридор тонул во мраке, справа и слева чернели провалы открытых комнат. Может — шесть. Может — восемь. Может, они тянулись бесконечно до самого преддверия ада. В одну из них Луи отправил его грубым толчком, предварительно избавив онемевшие запястья от верёвок. Следом — Лиама. Дверь захлопнулась, звук словно отрезал хвост их свободы, и тот остался извиваться на полу, медленно умирая.
— Что ж, полагаю, это своего рода передышка, — Лиам не смотрел на второго заложника, оглядывал внимательно помещение, в котором они оказались.
Повсюду паутина, комки пыли, резко, отвратительно пахнущая гнилью плесень, от которой просто передёргивало. И пустота. Только щель окна под потолком, слишком узкая, даже чтобы пролезла ладонь. Лишь кончики пальцев.
Носком ботинка Гарри расчистил себе пятачок холодного каменного пола у стены и присел. В голове словно бы эхо тающего времени — тик, тик, тик. Кожа на запястье зудела и чесалась.
— Ты что-то прячешь?
В темноте было видно только силуэт Лиама, но Гарри не сомневался, цепкий взгляд сканировал его. У этого парня были тёплые добрые глаза, что в свете дня в поезде покоряло. Но позже, на изнуряющей прогулке через лес, Гарри заметил совсем другое — холодный расчёт, попытку проникнуть глубже. Странный интерес заложника к своему похитителю.
— Абсолютно ничего.
Гарри очень постарался, чтобы голос не дрогнул. В такой опасной ситуации, на краю пропасти, где они зависли, хорошо было бы держаться друг друга, но, может, безумие Луи заразило его, а может, дело в интуиции — он не доверял Лиаму и ничего не мог с этим поделать.
Шорох одежды стал свидетельством того, что второй заложник пожал плечами.
Неловкое молчание проникло в темноту камеры и будто сделало дыхание тяжелей. Каждый вдох звучал громче, а давался труднее. Близость незнакомца, товарища по несчастью вдруг начала давить на плечи Гарри. А может, это была только усталость. Он уповал на то, что всё дело в этом, но Лиам разрушил надежду.
— Мне и самому есть, что скрывать, — тяжело вздохнул он. Силуэт под окном стал ниже, вновь зашуршала ткань: Лиам тоже опустился на пол. — И если ты прячешь то, о чём я думаю, всё может оказаться чертовски сложным.
Замешательство и нерешительность овладели Гарри, к ним прибавилась усталость, которая с момента, как они оказались в сырой темноте камеры, только усиливалась и разрасталась. Подозрительные речи Лиама тревожили, но желания вникнуть глубже или поведать собственный секрет не было никакого. Гарри откинулся ко влажному камню стены и прикрыл глаза.
— Ты поступил очень благородно, — словно бы оправдывая сокамерника, прошептал он. — Там, в поезде, когда они выбрали сначала Лауру.
— Твоя знакомая?
Голос спокойный и безразличный, как окутавшая невольных соседей тьма.
— Нет. Просто помог чемодан занести в поезд.
— Понятно.
Звук дыхания и едва слышный из подвала шелест листьев, словно колыбельная, навевали сон. Гарри сцепил руки в замок, положил на подтянутые к груди колени, уткнулся в них лбом. Спать хотелось слишком сильно.
— Будто вчерашний день был тысячу лет назад, — он позволил собственным мыслям оформиться в слова.
Прежде чем Лиам успел дать ответ, дверь открылась, впустив немного тусклого света. Рика без страха вошла внутрь, словно не ожидала нападения и попыток к побегу, но Гарри знал, как бы хрупка на вид девушка ни была, внутри крылась смертоносная сила.
— Ваш паёк, — по полу заскрежетал металлический поднос. — Наслаждайтесь этим временем. Его не так много осталось.
Против воли Гарри бросил взгляд на запястье. В темноте цифр всё равно было не разглядеть, но они тикали внутри.
Время кончалось.
Гнилостная отвратительная рука ночи рванула сознание из забытья, и Гарри открыл глаза, не в силах собрать разум после разрушающего кошмара. Вокруг было настолько темно, что несколько вдохов ушло на то, чтобы осознать — он проснулся в кромешной тьме, а не ослеп.
В теле всё ещё ныли от иллюзорной боли синяки: Гарри снились тяжёлая рука отца и доставляемая ею боль. Не лучший из возможных снов, но даже он предпочтительнее реальности. Камера за ночь остыла ещё сильнее, и от холода стучали зубы, мурашки, словно вторая кожа, облепили тело.
Гарри вытянул ноги, ёжась от прикосновения к студёному камню пола. Мгновение дезориентации прошло, к Гарри полностью вернулось осознание ситуации, и тоска по первым секундам после пробуждения, когда он забыл о беде, в которую угодил, оказалась горькой на вкус.
Весенний свет, пронизывающий вагоны серебристого поезда, играющий бликами на окнах, остался воспоминанием. В темноте и дурно пахнущей сырости камеры это воспоминание приносило почти физическую боль. Обжигало. Гарри едва удалось сдержать горячие слёзы бессилия и страха, когда он представил себе паникующего Найла где-нибудь в полицейском участке, в центре реальной жизни с её суетными желаниями и мелкими проблемами. Из камеры псов такая повседневность виделась будто из соседней галактики.
Жизнь, до этого медленно катящаяся по рельсам каторжной вагонеткой, полной унижений и боли, вдруг сорвалась с края пропасти. И Гарри осталось только падать в темноту, потому что бороться не было сил. Не с псами. Они — воплощение смерти. Безжалостное. Неминуемое. Фатальное.
В полной потере контроля, в эпицентре этого хаоса, когда правил и законов не осталось, Гарри полагался на единственный якорь — таймер на его запястье. Связь с Луи рождала каплю упования в сердце, что история ещё может закончиться по-другому. Но всего один укол мог лопнуть этот мнимый шар иллюзии.
Пусть и сомнительный, но Гарри был готов схватиться за шанс остаться в живых. Тем более сама судьба толкала продолжать барахтаться и не сдаваться, не тонуть. Мистическая связь тянулась: цифры замирали, обнулялись, вновь менялись в стремлении к нулю. К точке, где смерть окажется рядом, совсем близко, что можно будет почувствовать её ледяное дыхание на губах.
Как учителя истории Гарри интересовало, почему таймер не исчез в поезде, когда он толкнул руку Зейна и пуля миновала бедовую голову Луи. Никогда прежде ни в одной из прочитанных им книг или исторических документов он не видел ничего похожего. Таймер не давал второго шанса, но, видимо, не в их случае. Было ли это связано с тем, в какой нестандартной ситуации они оказались? Казалось более чем очевидным, что смерть — давняя подруга любого из псов. Гарри волновало лишь, как долго ему придётся уберегать от неё Луи, и сможет ли тот вовремя осознать, что связь двусторонняя? Гарри тоже требовалась защита.
Так много мыслей. В темноте они прорисовывались ярче, проступали в сознании и, наконец, за безумное мельтешение двух последних дней позволили Гарри себя систематизировать. Он всё прокручивал картинку их с Луи встречи, когда внезапно вспомнил чёрно-белый плакат на стене вагона. Положенная на бок восьмёрка.
Шестнадцать лет назад маленький принц тоже был похищен. Гарри вдохнул гнилой воздух камеры и попытался представить себе, было ли ему так же страшно? Возможно, даже сильнее, ведь он был совсем мальчишкой. Но схожесть ситуации, таймер на запястье, как и у принца, вдруг погрузили Гарри в пучину фантазии. Он думал о мальчике из королевской семьи, о его похитителях, о чувстве надежды, что не покидало до самого конца, пока тот смотрел на цифры в коже. Его спаситель подвёл: маленький принц бесследно исчез и, что бы там ни говорили приближённые королевской семьи, был давно мёртв. Спустя столько лет Гарри не верил, что у него оставался шанс оказаться живым.
Было ли тому больно? Насколько мучительно он умирал? От этих мыслей затошнило хуже, чем от горького запаха плесени. Гарри боялся и загонял себя всё глубже в пропасть ужаса, смешивая собственный страх со страхом маленького мальчика, канувшего во времени годы назад.
Тихое дыхание Лиама рядом вернуло в настоящее. Как бы то ни было, принца больше не было в живых, а вот у Гарри оставался, пусть и мизерный, но шанс. Нужно было только убедить дикого, абсолютно непредсказуемого Луи в важности их связи.
В мёртвой тишине ночи Гарри почувствовал напряжение: дыхание сокамерника изменилось. Лиам проснулся. Прежде, чем Гарри успел спросить что-либо, на лестнице зазвучали шаги. Неуверенные, крадущиеся. Замок щёлкнул, открывшись.
Света, какой приносила с собой Рика, не было. Тьма осталась всё такой же густой и непроницаемой. Одно в ней изменилось — их стало трое в сырой камере.