Сладостную игру прервал как некстати объявившийся охранник сада, сообщивший Инку о том, что сад закрывается и ему необходимо покинуть его территорию. Не смея перечить, художник извинился за свою задержку и спешно покинул ботаничку, оставляя в ней после себя сохранившуюся волшебную атмосферу. Даже уход музыканта не помешал мелодии природы звучать дальше, как бы продолжая его выступление. При том не ограничиваясь одной лишь территорией ботанического сада, из-за чего Эррор еще несколько минут не был в состоянии вернуться к реальности.
Уходя из университета, Инк вновь прошел мимо фонтана, около которого по-прежнему сидел тот самый брюнет, на которого ранее художник обратил свое внимание. Белесому стало интересно, чем этот юноша все это время тут занимался. Но, посчитав, что это не его дело, он прошел мимо, направляясь к себе домой, дабы там поговорить с Эррором. Инк очень хотел узнать своего соулмейта получше, поэтому сегодня он хотел предложить ему более удобный способ общения, не ограничивающий диалог парой фраз и рисунков.
По-прежнему наслаждаясь не пропадающей идиллической атмосферой, создавая в воспоминаниях ту чудесную мелодию, которую сегодня на протяжении нескольких часов наигрывал Инк, Эррор с трудом открыл глаза и обнаружил резкие перемены в окружающем пространстве. Надо же, уже десятый час. По пути домой брюнет, пребывая в сладостной истоме, напевал себе под нос так очаровавшую его игру звуков, при этом не прекращая восхищаться талантами художника. Уже на пороге дома он заметил расцветающие на внешней части его кисти белые цветы герберы. Интересный выбор, ведь этот цветок выражает довольно большой спектр эмоций и имеет множество значений. Но что важно — гербера в первую очередь говорит о выражении симпатии.
Спешно найдя в сумке ключи и буквально ворвавшись в дом, Эррор, даже не сняв обувь и не закрыв за собой дверь, достал из кармана черной ветровки ручку и принялся описывать под цветущими герберами свои эмоции.
«Это было великолепно.
Инк, я восхищен тобой, правда.
У тебя столько талантов…
Мне очень понравилось.
Я получил просто неописуемое удовольствие от прослушивания твоей игры»
И все-таки пытаться описывать эмоции на руке оказалось не очень хорошей идеей. Ведь нехватка места больно била по возможности передать всю палитру чувств, бушующих в душе Эррора. Хотя, даже если бы у него была возможность описать их — он бы не смог. Он просто не умеет словами выражать свои эмоции, ему ведь не приходилось этого делать раньше.
«Мне очень приятно знать, что тебе понравилось.
Это очень важно для меня.
Но не думаю, что я достоин восхищения.»
«Шутишь? Ты достоин его, как никто другой.»
В тот же миг под этими словами вновь началась весна. В этот раз расцвели белые фиалки, говоря Эррору о том, что Инк весьма скромная натура и эти слова вгоняют его в краску. Брюнет уже готовился что-то написать, как каллиграфические буквы вновь начали проявляться прямо под изящными фиалками.
«Пусть будет по-твоему.
У меня к тебе есть предложение.»
«Я весь во внимании.»
«Думаю, ты уже и сам заметил, что такой способ общения не очень удобный.
Так вот, может, свяжемся в, например, социальных сетях?»
«Я согласен с тем, что иногда так общаться действительно неудобно.
Но я не сижу в соцсетях, не вижу в этом смысла.»
«Ох, точно, у тебя же проблемы с коммуникацией.
Обещаю, что сделаю так, чтобы они тебя больше не мучили.»
Эррору стало интересно, как Инк собирается помогать ему в борьбе с социофобией, но спросить об этом он не мог, так как место на руке вновь кончалось, и необходимо было заканчивать разговор.
«Эрри, а телефон у тебя есть?»
«Да, а что?»
«Может, дашь свой номер?
Так хоть можно будет общаться при помощи сообщений.
И, если ты захочешь, звонить…»
Какое-то странное чувство появилось внутри брюнета, оно граничило где-то между приятным волнением и страхом. Немного подумав, юноша все-таки решил согласиться с предложением Инка и дал ему свой номер. В ту же минуту раздался звонок телефона, заставив Эррора не на шутку перепугаться и вздрогнуть, но трубку сразу же сбросили.
«Вот, теперь и у тебя есть мой номер.»
«Это было неожиданно.
Наверное, я еще не готов с кем-то говорить.
Вряд ли смогу выдавить из себя хоть одно слово.»
«Хорошо, пока что ограничимся сообщениями.»
Держа в руке телефон, Эррор с трепетом наблюдал за вырисовывающейся на ней красно-желтой розой. Как же Инку точно удалось одним цветком описать эмоции Эррора — волнение, счастье и восторг. А ведь художник просто пытался показать свои собственные чувства. И брюнет это прекрасно понимает, из-за чего еще раз ловит себя на мысли о том, что они в чем-то очень похожи.
Заостряя взгляд на каждом до мелочей прорисованном лепестке прекрасного цветка, Эррор дрожащими пальцами начал набирать на телефоне первое в своей жизни сообщение. В этом цветке он пытался найти какое-то успокоение. Ему хоть и не трудно было говорить на руках, но какие-то иные способы общения вызывали мурашки и холодный пот, стекающий с висков. Наверное, у него началась бы паника, если бы не сообщение Инка.
«Я очень рад знакомству с тобой. Надеюсь, ты позволишь мне узнать тебя получше. Твое внимание ко мне греет душу, спасибо тебе за это. Кстати, забыл сказать, благодаря тебе я смог нарисовать картину к показу, которую сегодня успешно защитил. Даже не знаю, как тебя отблагодарить за все, что ты для меня сделал. Только вот я не сплю уже несколько суток, и сейчас меня убийственно клонит в сон. Прости, но мне кажется, я вырублюсь прямо сейчас. И, наверное, даже не проснусь от того, что телефон прилетит мне в лицо. Так что заранее скажу — спокойной ночи.»
Это, оказывается, так приятно. Все это. На лице Эррора вновь застыла улыбка. Этот художник такой забавный. И даже милый. Прежде чем что-то написать, брюнет еще много раз перечитал полученное сообщение, из раза в раз заново испытывая волнительную, но блаженную волну эмоций внутри.
«Я тоже очень рад нашему знакомству. Спасибо тебе за отлично проведенное время. Наверное, это лучший день в моей жизни. Не стоит благодарностей, я ничего такого не сделал. Но поздравляю с успешной защитой. И нет, я не буду против более близкого знакомства. Не роняй давай телефон, убирай его в сторону и спи. Ты заслужил хороший отдых. Сладких снов.»
После отправки сообщения по всему телу Эррора пробежали мурашки. Прошел всего-лишь один день, а прогресс уже на лицо — он общается. Пусть с одним только Инком, пусть все еще со страхом и опаской, пусть попытки завязать беседу предпринимались несчетное количество раз, но результат есть. Самое главное — не останавливаться на достигнутом. А ведь художник, сам того не понимая, уже очень помог своему соулмейту. Осталось лишь аккуратно продвинуться в этой борьбе с социофобией дальше, а потом еще дальше, и так до тех пор, пока социальная коммуникация не будет в пределах нормы, а общение с кем-либо не станет обычным делом.
Во время чтения сообщения Инк постепенно все больше и больше погружался в царство Морфея, в чем ему, в общем-то, не уступал Эррор, развалившийся на кровати лицом в подушку и перебирающий в голове все сегодняшние события. Художник дочитал последние два слова, уже пребывая в полудреме, из-за чего уснул сразу после того, как на автомате погасил экран телефона, который в тот же миг упал. Но, благо, не на лицо Инка, а рядом с ним, не задев перетрудившегося художника. Эррор же ушел в мир сновидений сразу за своим соулмейтом, при этом не отпуская из своих рук телефон и прижимая его к своей груди.
И ведь две родственные души оказались вместе даже в объятиях сна, делая их сказочно теплыми и приятными.
========== I. Ландыши. ==========
Большие бутоны магнолии цвета розовой фуксии с белыми кромками лепестков украшали все окружающее пространство своей необыкновенной красотой. Май почти закончился, так и не показав жителям большого города присущую ему капель. Весна в этот раз выдалась какой-то резкой, ее будто кидало из крайности в крайность: то лютый холод и снег, то невыносимая жара, то мрачный дождь, то сказочно-прекрасная погода. Сегодня, кстати, один из этих самых прекрасных дней, когда теплые солнечные лучи пробиваются сквозь листья деревьев, создавая театр теней на асфальте, легкий ветерок освежает разум и бодрит, а все вокруг цветет.
Прошло чуть больше двух месяцев с тех пор, как маленькие цветочки бузины дали начало тесному и теплому общению двух связанных самой судьбой людей. У них уже даже вошло в привычку начинать утро с цветущих на запястье бутонов абецедария.
За все это время они неплохо узнали друг друга и стали, что называется, душа в душу. Символом их общения с недавних пор являются бело-красные розы, означающие единство. Их художник часто изображал на своих новых картинах, дополняя букеты листьями мелиссы, как бы показывая ими то, что, наконец, нашел так необходимое ему взаимопонимание. Помимо того, в его работах часто можно было увидеть цветы груши, обозначающие рождение крепкой дружбы, которую он очень ценил, на что указывали вставки в них веток душистой резеды. Пожалуй, Инк еще никогда и нигде не рисовал ландыши, но после знакомства с Эррором эти цветы доверия и надежности даже не успевали пропадать с ключиц двоих юношей, ведь художник всегда успевал их подрисовывать, не позволяя им бесследно исчезать.
Инка вдохновлял его соулмейт, он стал для него своеобразной музой, опорой и поддержкой. Эррор же, в свою очередь, выражал искреннее восхищение художником и старался всячески помогать тому на духовном уровне. Вдохновитель даже завел тетрадь, в которой растолковывал цветочный язык Инка. В ней каждый день появлялись новые записи. При том в таких количествах, что она оказалась исписанной толкованиями от корки до корки уже спустя месяц общения, из-за чего пришлось завести еще одну тетрадь, а потом и еще одну. Надо же, одним цветком, оказывается, можно высказать гораздо больше, чем словами.
Они оба изменились за все время общения друг с другом. Эррор стал более открытым благодаря Инку, он постепенно успешно осваивал все уроки из книг серии: «Основы общения», «Мастерство и секреты общения с людьми» и «Как побороть в себе страхи». Юноша даже обратился к психологу, который помогал ему в борьбе с социофобией. Наверное, если бы не Инк, он ни за что бы не обратился к кому-то за помощью. Но художник всегда поддерживал своего соулмейта во всех начинаниях, вследствие чего Эррор переступил через себя и пошел на контакт с другими. Все еще с огромным трудом, по-прежнему не расширяя свой круг общения дальше Инка и психолога, но он стремительно шел к успеху, к достижению поставленной цели — избавиться от своих фобий или, как минимум, уменьшить их. Вообще, то, что юноша начал контактировать не только с Инком — уже очень большой прогресс.
Сам Инк стал более воодушевленным, он постоянно рисовал и создавал новые мелодии, но несмотря на это он с каждым днем вызывал все большее беспокойство. Как у окружающих, так и у Эррора. Тревога в душе художника чувствовалась всегда и во всем — в сообщениях, в улыбке, в музыке, в картинах, в цветах на руках. И это трудно было не заметить, особенно Эррору. Ведь он, пусть и не видел Инка вживую, но его взору было открыто больше, чем всем остальным. Он чувствовал угнетенное состояние творца, даже когда тот всеми силами старался его скрыть. Эррор много раз пытался вытянуть художника из этого апатичного состояния, выражая всеми возможными способами свою поддержку, но результата почти не было. Да, Инк отвлекался от травящих его душу проблем, но ненадолго. Подавленность к нему довольно быстро возвращалась.
Они ежедневно списывались и каждый раз их диалоги все больше заходили в тупик. Прежняя безмятежность испарилась, а ее место заняла какая-то тоска. Конечно, их разговоры по-прежнему вызывали на их лицах улыбку, но не такую, как раньше. В ней отчетливо были видны душевные терзания, а былое счастье от общения превратилось в обычную необходимость переговорить, излить душу и немного успокоиться.
«Прошло уже больше трех месяцев, а мой друг по-прежнему в реанимации. Врачи молчат в тряпочку. Эрри, за что ему это?»
«Знаешь, я где-то слышал, что лучшим людям достается самая тяжелая судьба, которая и делает их лучшими.»
«Я сегодня приходил к нему. Меня не впустили в палату. Впервые за все это время. Не хочу думать о плохом, но, кажется, все идет к…»
«Инк, успокойся. Все будет в порядке, помнишь, что я тебе говорил? Не теряй надежды.»
«Я не могу больше. На что надеяться, когда надеяться уже не на что?
Помнишь, я как-то тебе рассказывал про нашего общего друга?
Он перестал поддерживать со мной связь, избегает меня и часто просто проходит мимо…»
«Прости, я не разбираюсь в людских отношениях, но у него наверняка есть какие-то свои причины так поступать с тобой. Не бери это на свой счет, пожалей себя хоть немного, прошу.»
«Эррор, я не могу так больше…»
«Не позволяй птицемлечнику вянуть. Даже если исход будет плохим — все к лучшему. Во всяком случае, я с тобой, что бы ни случилось.»
После этого короткого диалога Инк на какое-то время прекратил общение с Эррором, из-за чего тот не находил себе места. Лишь ландыши на ключицах говорили о том, что художник все еще с ним. Изо дня в день Эррор, не переставая, рисовал цветы бузины, он каждый день писал Инку сообщения, выражая свою поддержку, но ответа так и не получал.
Однажды пасмурным летним утром на запястье расцвели не привычные цветы абецедария, а темно-синие, почти черные анемоны.
С большим волнением и страхом темноволосый юноша взял в руки телефон и зашел в телефонную книгу, в которой был один единственный контакт. Контакт Инка. Дрожащими пальцами он нажал на кнопку вызова и принялся ждать дозвона, при этом разрываясь от страха. Но нет, сейчас этот страх был вызван не тем, что он еще никогда и никому не звонил. Он был вызван изливающимся наружу беспокойством за художника.
Гудок, второй, третий… Дозвонился. Инк взял трубку, но в ней не было ничего, кроме молчания. С большим трудом Эррор, запинаясь, выдавил из себя первые произнесенные вслух слова Инку.
— Знаешь, многие народы верят, что гортензия способна отгонять болезни и несчастья. — Его голос был тихим, но очень мягким, как бы заботливым. Цветы гортензии несут весьма двоякий смысл. С одной стороны, они выражают холодность, безразличие, бездушие, бессердечность, а с другой говорят: «Вспомни обо мне». Скромно, искренне, аккуратно. Именно так, как это сейчас делал Эррор.
— Эрри… Я… Всегда думаю о тебе. Если бы я мог, то нарисовал бы сейчас розовую гвоздику… — Раздался на другом конце мобильной связи бархатный голос художника. Он был изящным, заставляющим душу трепетать, а сердце бешено биться. Даже звуки флейты, создаваемые Инком, не шли ни в какое сравнение с красотой его голоса.
Эх, розовая гвоздика… Он всегда за все благодарен, даже когда благодарить не за что. В этом весь Инк. Весьма тонкая, чувственная и ранимая натура. Хоть он и не показывает этого, но, наверное, даже если быть лишенным зрения и слуха — все равно это можно почувствовать.
— Если бы мог? Что случилось? — Эррор и без того был сильно взволнован, а сейчас и говорить нечего — слишком велико напряжение.
— Не беспокойся обо мне, все в порядке. — Пропадает на долгое время, на сообщения не отвечает, рисует анемоны и говорит, что все в порядке. Нет, ну не глупый ли человек? Хотя, все люди по-своему глупы. А ведь за него переживает один юноша, который ночами не спит и ждет хоть каких-то ответов на волнующие его вопросы.
— Инк… Я слишком хорошо тебя знаю и, пусть слышу тебя впервые, но чувствую в твоем голосе дрожь. Не пытайся убедить меня в том, что у тебя все в порядке.
— Спасибо тебе за то, что поддерживаешь меня. Но это не стоит твоего внимания, я не хочу беспокоить тебя своими проблемами. — Тихий, даже какой-то подавленный голос Инка больно бил по чувствам Эррора. Тем более, учитывая то, какие слова были произнесены этим голосом.
— Да как ты не понимаешь, что я волнуюсь за тебя. Мне известно значение анемонов, не пытайся скрывать. Расскажи мне, что с тобой? Прошу… — И вновь душераздирающее молчание. Прежде чем в трубке послышался тяжелый выдох с последовавшим после него ответом, прошло несколько минут. Несколько минут тишины.
— Эх… Ну, в общем, у меня на нервной почве здоровье немного пошатнулось. Я сейчас в больнице, отрезан от остального мира. И… Я сейчас там же, где лежит мой друг… Это… — В трубке снова застыло гробовое молчание, были слышны лишь тяжелые вздохи, через которые очень четко чувствовалась дрожь, охватившая Инка с головы до ног.