Голова раскалывалась, а тело стало ватным. Все-таки перенапряжение отрицательно сказалось на самочувствии юноши. Он еще долго наматывал круги по дому, но покоя так и не нашел. Как и Инка. В конечном итоге он рухнул на пол и дрожащими руками продолжил писать на себе послания художнику.
«Инк, прости меня за мою глупость. Но то, что нельзя исправить — не следует оплакивать*. Смерть — это не кара, она ждет каждого из нас. Это естественный ход жизни. Прошу, прими это. Твоего друга ждет лучшая жизнь на том свете. Или, возможно, он уже прошел этап реинкарнации, дав своей смертью начало новой жизни. Во всяком случае, вряд ли он хотел бы, чтобы ты так убивался из-за него. Мне кажется, он, как твой друг, желал бы лишь того, чтобы ты жил дальше, впитывая из прошлого не сожаления и горечь от утраты, а все лучшее, что между вами было. Не поворачивайся спиной к будущему, у тебя все еще впереди. Да, его срок пришел. Но не твой. На этом твоя жизнь не должна заканчиваться.»
За всю ночь он так и не сомкнул глаз, а как только наступило утро — сразу отправился на поиски. Вновь безрезультатные. Что было странным — Инка, судя по всему, искал только Эррор. Это напрягало и невероятно бесило. Ну неужели никому нет абсолютно никакого дела до этого?
Три дня без сна. Три дня, проведенных в поисках. Белая макушка в толпе, бежевый шарф, растворяющийся в куче людей и ни единой возможности добраться до них. Крыша едет? Возможно. Сейчас темноволосый пребывал в таком состоянии, что это все вполне могло быть обычными галлюцинациями, созданными измученным подсознанием.
Прежде чем обратиться в полицейский участок с заявлением о пропаже человека, Эррор еще раз заглянул в дом художника. Что-то тут постоянно менялось, но юноше никак не удавалось понять, что именно. Возможно, это тоже ему только казалось, но ощущение перемен не давало покоя. Вновь обойдя каждый уголок дома, Эррор упал на диван в мастерской и закрыл рукой глаза, пытаясь сосредоточиться.
— Ну вот куда ты мог уйти? Должны же быть хоть какие-то зацепки. Ну не мог ты просто взять и испариться. И эти ландыши… — Убрав руку с глаз, юноша посмотрел на свои ключицы, с которых по-прежнему не исчез единственный знак, дающий хоть какую-то надежду Эррору. — Ты дарил моей жизни краски, как истинный художник. А теперь тебя нет, и все вновь стало бесцветным и тусклым.
Тяжело выдохнув, программист вновь взял в руки телефон и принялся писать сообщения Инку. На теле просто уже не осталось места для посланий и цветов — исписано было абсолютно все. Вот только вибрация под диваном заставила темноволосого вздрогнуть и подорваться с места. Заподозрив неладное, он сделал дозвон. Протяжная вибрация болезненно резала по ушам и кипящей голове. Эррор протянул руку к месту, от которого исходил звук и достал его источник, после чего, разочарованно опустив голову вниз, недовольно пробурчал:
— Черт, его телефон тут.
Поняв, что из всех средств связи с Инком у него остались только метки, Эррор ринулся к полицейскому участку, где сразу же завели дело о без вести пропавшем человеке. Расследование началось незамедлительно, только вот и оно не давало никаких результатов.
По всему городу были развешены объявления с фотографиями Инка, в каждом телевизоре, радио и журнале мелькали новости с просьбами помочь найти исчезнувшего художника. Но все это было только в первую неделю. Потом об Инке нигде не упоминалось, да и в участке, кажется, все закрыли глаза на открытое дело. Это просто до чертиков раздражало программиста. Какие же все люди безответственные.
Спустя месяц дело Инка и вовсе закрыли, оставив его в статусе без вести пропавшего. Эррор еще долго ругался со следователями, но, поняв, что нет смысла рассчитывать на чью-либо помощь, он решил все делать сам. Продолжить свое собственное расследование, которое в какой-то момент ранее его принудили свернуть.
В абсолютном разочаровании темноволосый вновь пришел в опечатанный дом Инка. Довольно тяжело находиться тут, да и опасно, ведь это уголовно наказуемо. Но какая, к черту, разница? О человеке уже месяц ничего не известно, разве это не важнее?
Стоя в просторной мастерской, Эррор обратил внимание на повернутые изображением к стене картины. Раньше он их не замечал. Больно уж сильно был ослеплен желанием найти автора этих творений. Юноша осмотрел каждую работу художника, все больше поражаясь его талантом. Эти картины шикарны. Он всегда жаждал их увидеть, и вот, наконец, одна маленькая мечта сбылась. Только совсем не так, как представлял себе ее исполнение Эррор. Он хотел лицезреть их вместе с самим творцов сие шедевров.
Особое внимание программист заострил на одном довольно большом холсте. Фонтан-одуванчик, большие бутоны камелии и… Эррор, сидящий на лавочке и смотрящий куда-то вдаль. На картине его волосы развеваются по ветру, а в руках он держит карминово-красный амариллис. Неужели художник знал, что это был Эррор? Или он просто уже давно неосознанно симпатизирует этому темноволосому юноше на картине? Программист и не замечал ранее, чтобы Инк когда-либо рисовал при нем. Интересно, эта картина была сделана с натуры или он смог создать ее дома, даже со своей дырявой памятью… На мгновение по всему телу будто разлилось тепло. Было очень приятно осознавать, что Инк и раньше обращал внимание на Эррора, но возвращение к реальному положению дел не заставило себя долго ждать.
Еще немного порывшись в вещах художника, надеясь найти хоть какие-нибудь зацепки, юноша добрался до его ежедневника. Это некрасиво и неправильно, вот так вот влезать в чужую жизнь, но Инк сам не оставил выбора. С тяжестью на душе Эррор начал внимательно изучать каждую запись в ежедневнике, постоянно ловя себя на мысли о том, что его соулмейт же катастрофически боится одиночества. Так почему же тогда он сам себя на него обрекает?
Внимательно изучив каждую страницу, Эррор узнал кое-что интересное. Только вот он не был уверен в том, что эта информация поможет ему в поисках. Тем не менее, первое, что его заинтересовало — это адрес и номер телефона Дрима, на который юноша сразу принялся звонить, невзирая на поздний час. Программист знал о том, что этот человек относительно давно прекратил общение с Инком, но вдруг он все-таки что-то знает? Может, он сможет помочь? Хоть чем-то…
Комментарий к I. Амариллис.
*Бенджами Франклин
[Л-Л:Отбечено]
========== II. Липовый цвет. ==========
Растущий полумесяц светит так ярко, что даже без солнца и фонарей весь город оказывается в лучах лунного света. Все небо усыпано триллиардами звезд, пленяющими взгляд и сознание молодого парня, застывшего в любовании ночным небом.
Из приоткрытого окна дует легкий летний ветерок, распространяющий очень тонкий, приятный и сладкий аромат цветущей липы. В этот раз она зацвела довольно поздно, ведь уже начало августа, но это не сделало ее кратковременный период цветения менее завораживающим.
Сидя около распахнутого окна, юноша думал о чем-то своем. Его лицо было полно скорби, печали и вины. Вины перед другом и перед тем, кого любил всей душой, кто был очень дорог. Перед глазами проносились воспоминания, болезненно сжимающие душу и сердце, оставляющие на ней множество шрамов и ран. Глубоких ран, неизлечимых. Он думал, много думал с того самого дня, когда маленькая звездочка потухла, перестав освещать своим светом небосклон его жизни. Думал о времени, о судьбе, о какой-то несправедливости. Он не успел сказать Блу о том, что всегда чувствовал его эмоции, о том, что между ними всегда была особая связь, ведь они были связаны тесными узами судьбы, которые в одно мгновение были безжалостно разорваны каким-то нетрезвым водителем, на огромной скорости вылетевшим с дороги и сбившим его соулмейта.
В голове постоянно всплывал тот день. По пути в университет они случайно встретились, хотя их встречи сложно было назвать случайными. Они все были будто бы запланированными кем-то. И тот раз — не исключение. Был сильный ветер и ливень, тучи окутали все небо. Но те глаза, небесно-чистые глаза смотрели прямо на него. В них горел огонь, они были полны жизни и желаний. Они светили так ярко, что на их фоне вся пасмурность растворялась, уступая место неземному светилу очей низкорослого белесого парня. Наверное, это глупо, любить чьи-то глаза, чью-то улыбку, чей-то звонкий голос, чью-то мягкость и гладкость волос и кожи, чью-то жизнерадостность. Но это все так прекрасно… Глупее было, увидев вылетающую на обочину машину, побежать навстречу, понимая, что не успеешь. Не крикнуть: «Обернись» или «Отойди». А побежать. Невероятно глупо. И больно. Больно видеть, как затухает свет в любимых глазах.
Он был в сознании даже когда его сбила машина. Его лицо даже тогда озаряла улыбка. Окровавленная улыбка. Белая майка, голубой шарф — все приобрело темно-бардовый оттенок. Кровь смешалась с каплями дождя, размылась ими и растеклась по асфальту. Блондин держал его маленькое сокровище на своих руках, гладил его по лицу, по голове, молил держаться, твердил, что все будет хорошо. А голубоглазый, потухая, стер навернувшиеся слезы с глаз Дрима и хрипло прошептал: «Не переживай. Великолепный Блу на то и великолепный, что никогда не сдастся без боя». Эти слова не были убедительными, в них чувствовалось большое сомнение. А самое страшное — в них ощущалось осознание, что исход этого боя оставит его в проигравших. Блондин нагнулся к истекающему кровью парню и коснулся его лба своим, после чего прошептал ему в лицо: «Я не отпущу тебя, даже не думай об этом».
Когда приехала скорая, его глаза уже были закрыты, кожа сменила бледность на синюшность, но с лица так и не исчезла улыбка. Улыбка, которая должна была дарить надежду, но вместо этого она лишь отнимала ее.
Дрима давно мучают кошмары. Все они начинаются хорошо, все пропитаны светом, позитивом и надеждой. И абсолютно все заканчиваются этим потухающим светом в глазах и каплями крови на асфальте и руках блондина. Поэтому он не любит спать. Не может раз за разом лицезреть душераздирающую картину, вырывающую сердце из ребер и сжимающую его. И именно поэтому он не смыкает ночами глаз. Только смотрит на небо и пытается найти в нем ту звезду, которой стал Блу. Она должна светить ярче остальных, как и он сам при жизни.
По всей комнате распространился громкий звон, вызвавший волну мурашек на теле ее обитателя. Для Дрима ночное время не было поздним, поэтому он даже не задумался о том, кому приспичило звонить в такой час. Он просто направился к источнику звонка и обреченно взял трубку. На другом ее конце почти сразу раздался какой-то взволнованный низкий мужской голос. Его обладатель, судя по всему, не особо часто говорит вслух. И это хорошо ощущается. Дрим вообще всегда отличался особой чуткостью. Он был способен увидеть в людях то, что никому не было доступно. И с первого взгляда мог прочитать любого человека как открытую книгу.
— Доброго времени суток… Дрим?
— Здравствуйте, да. — Безрадостно произнес блондин. — А вы кто и с какой целью звоните?
— Я… — Задумался. — Электрик. В последнее время участились случаи возгорания электропроводки в жилых домах, а меня обязали проверить несколько адресов.
— Ну, а если честно? — Дрим тяжело выдохнул в трубку. Он не любил ложь, хоть и понимал, что иногда лучше соврать, чем сказать правду.
— В смысле?
— В нашем квартирном комплексе у каждого дома есть свой электрик, нашего я знаю в лицо — это во-первых. Во-вторых, электрики не звонят в первом часу ночи. В-третьих, даже если бы вы случайно сказали что-то, соответствующее реальности — вы говорите это совсем неубедительно. Прежде чем врать, научитесь это делать правильно. — В ответ молчание. Кажется, собеседник смущен таким легким разоблачением и немного грубой прямолинейностью. — Если цель вашего звонка не заключается в чем-то криминальном и плохом, то говорите прямо — я не кусаюсь.
— Эх, извините. Это было слишком глупо с моей стороны начинать разговор с вранья. В общем, вам, наверное, известно, что около месяца назад пропал человек… — Было слышно, как собеседник нервно сглотнул, прежде чем продолжить. — Инк. — По всему телу пробежали мурашки. — Понимаете, его дело в следствии закрыли, но я… я не оставлю все это просто так и найду его. И мне нужна ваша помощь. Может, вы знаете что-нибудь о том, где он может быть?
Молчание сохранялось несколько минут. Дрим пытался переварить все, что ему только что сказали. Он видел объявления и новости об исчезновении Инка, он постоянно корил себя за то, что, вероятно, виноват в этом. Он просто до остановки сердца боялся, что с Инком что-то произошло. И тут вдруг ему звонит неизвестный и просит о помощи в поисках. Блондина охватили двоякие чувства. С одной стороны, он готов был пойти в огонь и воду, лишь бы убедиться в том, что с художником все в порядке. А с другой — чувство вины и страха буквально связало его руки и оторвало язык, не позволяя говорить.
— Знаете, в участке мне постоянно твердят о том, что он, возможно, уже не жив. Но я знаю… Знаю, что он не покинул этот мир.
— Почему вы так уверены в этом? — Еле выдавил из себя Дрим.
— Мы связаны, очень тесно связаны. Метка не исчезла, а значит и он тоже… — Глаза блондина округлились, а зрачки сузились. Но, чтобы развеять все сомнения, он спросил:
— Соулмейт?
— Да. — Этот ответ напрочь огородил Дрима от грызущего его страха. Он знает, каково это — терять свою родственную душу. И он ни за что и никому не пожелал бы пережить нечто подобное. В голове родились мысли о том, что если он не смог помочь Блу, то, может, сможет помочь хотя бы этому незнакомцу, а заодно и Инку, которого в свое время сам бросил на произвол судьбы, так как не мог смотреть на него, быть с ним, дышать одним воздухом… Ибо это было больно, это навевало воспоминания о былых деньках, когда лучик надежды был с ними. Эгоистично? Да, но в каждом человеке есть частичка эгоизма. Дрим же просто не смог ей сопротивляться. Он даже не пытался. Слишком сильно был убит потерей солнца в своей жизни. Но сейчас у него есть шанс. Он понимал, что вряд ли сможет исправить свою ошибку, но теперь хотя бы появилась возможность это сделать.
— Вы сейчас заняты?
— Если только попытками найти его.
— Тогда, может, встретимся у его дома… — Блондин бросил взгляд на настенные часы. — Через час. Просто боюсь, что это не телефонный разговор.
— Во втором часу ночи у дома Инка, значит… Только не идите прямо к главному входу, дом опечатан. В нем установили сигнализацию. Знаете, где у него балкон? — Дрим мыкнул в знак согласия. — Встретимся с той стороны. Будьте осторожны.
— Хорошо, до встречи. — Положив трубку, блондин закрыл свои грушевые глаза и глубоко вдохнул. Ощущение таинственности накрыло с головой, будоража разум. Вновь открыв глаза, он оглядел свою комнату, освещенную лишь лунным светом, и заострил внимание на стоящей в рамке на столе фотографии, сделанной за неделю до аварии. Тогда они втроем гуляли по набережной, весна только начинала давать о себе знать, снег почти растаял, а на деревьях красовались изящные вербы. Блу держал веточки с пушистыми почками в руках, улыбался до ушей и прожигал взглядом, смотрящим прямо в душу с этой фотографии. Инк, показывая язык, обеими руками ставил рожки блондину и голубоглазому, а Дрим с нежной улыбкой смотрел на своего соулмейта, положив свою руку на его плечо. — Куда же ты делся, чернильница…
Чернильница, радужка — так Блу и Дрим часто называли Инка, ведь тот постоянно был испачкан чернилами и красками. Эти прозвища хорошо прижились, они стали почти что вторыми именами художника, на которые он всегда отзывался, хотя сперва даже обижался, прося не называть его так. Но потом смирился и принял такие обращения к себе, в ответку называя Дрима мечтателем, а Блу — голубикой. И ведь ему удавалось находить какие-то своеобразные аргументы на такие прозвища. Тем не менее, они тоже неплохо прижились и стали, что называется, обычным делом.
На улице довольно свежо, тепло и приятно. По пути к дому старого друга Дрим собрал немного липового цвета. Инк однажды привил ему и Блу особую любовь к этому дереву. Ранее они и не замечали все изящество цветения липы, но как только художник, во время ночной летней прогулки, встал рядом с деревьями липы и начал рассказывать какие-то свои стихи, все внимание юношей было приковано к опадающим цветам, кружащимся по ветру вокруг Инка. Они создавали свою сказочную атмосферу, наполняемую живописными видами и непередаваемо чудесными ароматами.
С тех пор Дрим и Блу постоянно отслеживали период цветения этого дерева грации, красоты и счастья, а как только приходило то самое время — они проводили вечера и ночи, вдыхая этот сладкий аромат и любуясь маленькими пушистыми кремово-желтыми цветочками. Светлые, теплые и идилличные времена, которые сейчас существуют лишь в воспоминаниях желтоглазого блондина.