— А тебе будто интересно? — буркнул Джаред. Вроде как обиженно. И отвернулся от сияющего довольством лика водного короля.
— Хм… — прозвучало многозначительное в ответ. — Мне кажется, или суровый огненный дракон изволит в обиженку поиграть? Принце-е-е-есса… — обличительно протянул Дженсен тоном старшего брата, который потешается над младшим. Не со зла — просто по приколу.
Джаред, мягко говоря, прифигел от подобной расстановки шахмат. Это ж что, Шешу его хвост подери, творится в голове у этого дракона? Он то чуть ли не бросает ему прямые обвинения в убийстве в лицо, то тупо игнорирует, то вот нате вам — легкомысленно заигрывает. Он либо хитропродуманный мудак, решивший запутать Джареда и нанести удар в самый неожиданный момент — когда разомлевший огненный не будет ждать засады, либо он просто… такой. Переменчивый. Вроде так это называют тактичные драконы.
Джаред в ответ лишь уставился на Дженсена ошалелыми, круглыми глазами, на что Дженсен лишь тихо засмеялся, приятно так, до мурашек на джаредовой коже, и лучиков-морщинок вокруг фисташковых глаз. Господи… У этого дракона точно все дома? У них у обоих точно весь мозговой состав в сборе? Потому что Джареда, кажется, повело, как от хмеля, если не хлеще… И о… О боже, зачем, Дженсен, зачем ты облизываешь губы. Черт. Черт-черт-черт!
— Нам нужно поговорить, — вдруг серьезно бросает Дженсен, но Джареда уже не остановить — он уже летает где-то, о боже, он так давно не летал, что сейчас хочется до зуда в лопатках, до ломоты в костях — расправить крылья, и лететь. Лететь рядом… просто рядом.
— Что? — глупо переспрашивает Джаред, когда Дженсен щелкает пальцами у него перед носом.
— Говорю, поговорить нужно. Наедине, — удивительно терпеливо повторил Дженсен.
Джаред кивнул и послушно двинулся вслед за Дженсеном, который грустно и вроде как в пустоту спросил:
— И в каких это далях ты летаешь, Падалеки?
Падалеки ориентировался лишь на светлую макушку, как на маячок, ведущий его. Куда-то. Все окружающее сливалось в непонятную, мутную зеленовато-желтую кляксу.
А перед глазами — только ладная фигура Эклза: широкая спина с перекатывающими под кожей мышцами, стройные, чуть кривоватые ноги — но под столь правильным углом, что закачаешься! — и светлый затылок, который резко сменился озабоченным лицом. Джаред по инерции прошел еще несколько шагов, полностью влепляясь в Эклза. И замер, не желая отлепляться. Глаза, губы — все было так близко, что Джаред чувствовал чужое дыхание, как свое.
Дженсен тоже не шевелился, лишь растянул губы в некоем подобии улыбки, сверкал глазами — до жути понимающими и притягательными.
— Так и знал, — хмыкнул он, уничтожая те последние крохи дистанции, что они сохраняли, стирая границы, смешивая дыхания и обездвиживая.
Джаред слышал, что поцелуи водных отдают озерной тиной или еще чем-то подобным. Специфическим. И никогда не горел желанием попробовать сие действо на практике, считая это занятие, лишенным удовольствия.
Поцелуй Эклза и вправду был специфическим. Он отдавал легким привкусом моря и йода, какой-то океанской свежестью, накрывающей волнами, с головой, и утягивающей вглубь, на дно. Это было очешуеть как хорошо и незабываемо.
Дженсен немного отстранился, а Джаред продолжал ловить губами губы Эклза, словно утопающий — шлюпку, ему было нужно продолжить, Дженсен был необходим, как воздух.
Дженсен хмыкнул. Черт.
Падалеки распахнул глаза, в них все еще все двоилось-троилось, кружась в дикой карусели. Голова приятно кружила, как после знатного залета, так что огненный силился удержать свое шаткое вертикальное положение.
В прищуренных фисташковых глазах плясали веселые чертики.
— Как хорошо, что это всего лишь слухи, — неожиданно выдал Дженсен.
— Ты о чем? — напрягся Джаред, окончательно приходя в себя после дурманного поцелуя.
— Я о том, что, по слухам, огненные драконы на вкус, как зола. К счастью, это не так.
— Так ты меня что, дегустировал, что ли? — слегка опешил Джаред.
— Совмещал хотелки и любопытство. Вышло приятно, — признался Дженсен, жмурясь на солнце. Они стояли в поле. В окружении начавшей желтеть ржи.
Падалеки огляделся, не зная куда себя деть и о чем говорить. Надо напомнить про разговор, подумал Джаред, но сказал совершенно другое:
— И какой же я на вкус?
Нашел проблему первостепенной важности, блин.
Но пока Дженсен жевал губы в преддверии ответа, Падалеки весь издергался — таким важным казалось ему это знание. Каким он показался Дженсену на вкус.
— Ммм… Даже не знаю… Горячим?
Внутри Падалеки зафырчал вредный, скептический дракончик: «Ты вообще в курсе значения такого слова как «вкус»?».
— А еще немного апельсиновый. Да! Ты на вкус, как горячий апельсин! — рассмеялся Дженсен и повалился на землю под ошарашенный взгляд Джареда, который пытался осознать свою природную особенность: быть на вкус, как горячий апельсин. Горячий. Апельсин.
— Почему горячий? — тупо переспросил Джаред. Дженсен выразительно на него посмотрел снизу вверх. Как на умственно отсталого.
— Потому что горячий. Температура, знаешь ли, сильно влияет на вкус. Сходи как-нибудь на кухню — продегустируй холодный супчик, и оцени его вкусовые качества! — Дженсен подложил под голову руки и прикрыл глаза, явно наслаждаясь моментом. — А ты на вкус не просто, как апельсин, а как горячий апельсин.
— Никогда не пробовал горячий апельсин, — пробурчал Джаред. Теперь дико хотелось апельсинов. Горячих апельсинов, Шешу их побери!
— Можешь попробовать сейчас, — томно протянул Дженсен, соблазнительно потягиваясь в траве и сминая желтые колоски. — Ты идешь? — приоткрыл он один глаз и скосил его на замершего над ним Падалеки.
Эта магия такая, да? Но при таком взгляде у Джареда все вылетело из головы: все вопросы, проблемы, разговоры… Какие к черту могут быть разговоры?
Падалеки послушно опустился вниз, нависая над Дженсеном сверху и удерживая вес лишь на руках, опиравшихся о землю вокруг эклзовской головы. Огненный смотрел и не мог насмотреться. Хотелось этого водного до звездочек в глазах. Хотелось сильно. Хотелось долго. Хотелось нежно. Отчего-то.
Джаред медленно провел кончиками пальцев по едва шершавой, словно состоящей из мельчайших чешуек, коже — от виска к скуле, потом к подбородку и к доверчиво подставленной шее. Дженсен чуть громче вздохнул и сильнее зажмурился, ластясь. По той же траектории прошли и губы, только с другой стороны.
— Ммм, Джа-ар-р-ред, — из уст Дженсена его имя прозвучало так правильно и сексуально. — Иди сюда, — практически простонал Дженсен, притягивая Падалеки к себе рукой за шею, приподнял голову, ловя губы огненного, проталкивая в его рот язык.
Была очередь Джареда глухо стонать, он прижался бедрами к бедрам Дженсена, притираясь — ближе, теснее, горячее.
Руки, на которые он опирался, дрожали, и он полностью лег на Дженсена, который ногами обхватил его за талию и перекатился.
Это было похоже на поединок, они кусались и зализывали укусы; терлись друг о друга, беспорядочно изучали руками тела; стонали, выгибались. Дженсен вылизывал и посасывал шею Падалеки, его ключицы и в рваном ритме надрачивал член.
Падалеки оглушило оргазмом окончательно и бесповоротно, сразу отрубив основные функции организма: думать, слышать, видеть, осознавать… А вернулся в мир реальный он от жгучей, острой боли, пробирающей до костей в районе запястий.
Туманная дымка перед глазами рассеялась, и Джаред смачно выругался: Дженсен, жутко скаля заострившиеся зубы, смотрел на на него практически полностью драконьими глазами с узким, еле видным зрачком, в которых плескалось торжество.
Эклз сидел сверху, сжав ногами бока и держа его руки над головой. Веревкой, сделанной из конопли. И даже внимания не обращал на то, что конопля и его обжигала. Игнорировал, как не существенный факт.
— Ну, и мудак ты, — выплюнул Джаред, пытаясь за яростью скрыть затопившее его с головой разочарование, которое лишало всех моральных сил и желания сопротивляться. Совсем.
Поговорили, называется.
— Ну, и что ты сделаешь теперь? — Джаред вздернул брови. — Что, убьешь? Или какие у тебя еще есть варианты в твоей маленькой, пустой головке?
Эклз сидел сверху, на его лице играли желваки, и дракон только сильнее сцепил зубы и зарычал. Яростно, безысходно, обессиленно.
— Ты. Убил. Моего. Отца! — членораздельно проговорил Дженсен, кидая Джареду в лицо эти обвинения — бездоказательно и безжалостно. А потом освободил ему руки. — Только я не поступлю, как ты — исподтишка. Ты будешь со мной драться! — воскликнул Дженсен, вскакивая на ноги и сдирая с себя одежду.
Джаред приподнялся на локтях, наблюдая за тем, как яростно рвет ткань дракон — нервными, резкими движениями. И не двигался с места.
— Чего ты разлегся?! — рявкнул Дженсен. — Вставай! Давай!
— Я не буду с тобой драться, — спокойно возразил Джаред.
— Нет, ты будешь, — зло сверкнул глазами Дженсен. — Будешь! Ты не можешь мне отказать, потому что я бросаю тебе вызов! Ты не можешь его проигнорировать, как когда-то проигнорировал свою совесть!
— Дженсен, я тебя за минуту сделаю, одумайся, — Джаред втолковывал этому мелкому гаденышу прописные истины, а в груди в это время расползалась черная пустота, и было абсолютно наплевать на все. Он бы мог воспользоваться ситуацией и отхапать себе лишнюю планетку… но ему тупо в падлу. То есть, он думал, что не делает этого, потому что любит Дженсена, но сейчас он не делает этого, потому что любил Дженсена. Ностальгия, если хотите. Слабость. Называйте, как угодно. Этот сегодняшний поступок убил все, что было хорошее у Джареда по отношению к Дженсену. Глупо и больно убил. А доказывать что-то бессмысленно. Да и не хочется, если честно.
— Я. Бросаю. Тебе. Вызов, — четко и тихо повторил Дженсен. И выпустил когти. Пальцы скрючились, загнулись, покрываясь чешуей; кости крутило и ломало в превращении — кожа на лопатках лопнула под напором кожистых крыльев, а сам Дженсен увеличивался на глазах, пока полностью не превратился в дракона с горящими ненавистью и жаждой боя глазами. Он дал Джареду секунду на соображения и, не дождавшись ничего, плюнул в него ледяным потоком воды, на лету превращающейся в лед, который мог бы запросто прошить Джареда насквозь. Но в последний момент Джаред откатился в сторону и с разбегу начал превращение, даже не удосужившись раздеться. Одежда лопнула на враз увеличившимся теле, как мыльный пузырь, — и вот в небо летит черно-красный дракон, которого нагоняет плюющийся льдом серый малолетка.
Огненный резко виляет влево, сбиваясь с курса, подныривает под не успевшим сориентироваться водным и рогами бьет в бочину. Дженсена откидывает, и он один раз переворачивается в воздухе, резко хлопает крыльями, возвращая равновесие. Несколько быстрых взмахов — водный барахтается в воздухе, как маленький утенок в пруду, — а потом кидается на Джареда.
Огненный лениво пускает залпы огня в разъяренного дракона, стараясь не подпустить к себе противника, но Дженсен ловко лавирует, подныривает под огненным дождем и, наконец, подбирается ближе с явным намерением вцепиться Джареду в глотку. И рвать-рвать-рвать, до смерти, до крови, заполняющей пасть и стекающей в глотку.
Он цепляет клыками плечо, но Джаред увиливает, вяло огрызаясь в ответ, как собака от заигравшихся и надоедливых щенят.
Джаред краем глаза отмечает, что внизу уже собрались драконы — и водные, и огненные, — с такими очумелыми лицами, что Джаред, наверное, рассмеялся бы, если бы мог. Но он не может. Уже не может.
Дженсен кидается на него, как бешеная ящерица, которой он не хочет навредить, но все знают, прекрасно знают, что такие поединки заканчиваются смертью. Должны ею закончится. И Дженсен твердо знает, чьей смертью он хочет закончить вызов.
А Джаред… Джаред просто не хотел этого поединка, не хотел быть здесь. Он не имел права умереть, но…
Дженсен метит ледяной стрелой и попадает в правое плечо, Джаред задерживает дыхание и изо всех сил старается не упасть — с пробитым насквозь плечом он долго не протянет.
Дженсен, окрыленный успехом, бросается грудью на амбразуру, и Джаред четко и ясно осознает — сейчас убьет. Он запускает огнем прямо в Дженсена, а потом разворачивается и бьет шипастым хвостом прямо по морде — с размаху, со всей силы. А потом в глазах кружится карусель. И на ней крутит Дженсена, который стремительно падает вниз.
Джаред старается на это не смотреть. Он грузно приземляется и падает брюхом прямо на землю, кладет морду на лапы, как кот, и закрывает устало глаза. Он устал. Господи, как он устал…
***
Тело будто горит, просто невероятно. Гул в голове воспринимается как нечто цельное и присущее от природы, как постоянно его сопровождающее чувство. А еще болит лицо. В общем, дело дрянь, решает Дженсен, открывая глаза. Ему требуется минут пять, чтобы осмотреться и принять новую реальность. И тут же накрывает обидное и больное чувство дежавю, только теперь на душе в миллион раз паршивей, чем в первый раз. Просторная клетка из конопли, одежда и бинты — ужасно раздражающие кожу, повязка на лице. Дженсен медленно касается ее пальцами, и воспоминания затапливают с головой — яркие, реалистичные до боли. Он ясно помнит свое чувство триумфа, ярость и азарт, а затем что-то яркое и обжигающее — боль, страх, панику и выбивающий дух удар.
Дженсен стонет. Обхватывает себя за колени, морщится и растягивается на холодном полу.
Ему не хватает духу признать и поверить в свое постыдное поражение. Поражение, которым он перечеркнул все и предал, что любил. Он предал Глаксио. И отца.
И он не верит, он зажмуривается, перекатывается на бок, чувствуя ужасную, жгучую боль, но не делает ничего, что может облегчить ее. Дженсен это заслужил и, свернувшись больным комочком в углу клетки, где его еще жалили жгучие стебли конопли, тихо плакал, как никогда раньше. Слезы стекали по лицу, проникали сквозь повязку, причиняя еще большую боль. Но Дженсен не мог остановиться, сжимая в кулаке пучок листвы.
***
Наверное, тяжелый ручной труд, это лучшее лекарство. Мозг прочищается просто на раз-два. Никаких лишних мыслей, точнее, вообще никаких. И это здорово. Вся накопившаяся вина и жажда мести, будто отступила на задворки сознания, более не тревожа. Это не значит, что все исчезло и вмиг стало хорошо. Нет. Просто по-другому. Другое отношение. Другое восприятие. Все другое.
Дженсен чувствовал это кожей. Он днями пропадал на полях. Обычных, не конопляных, у себя на родине. К большому удивлению, Джаред не стал чинить его народу неприятностей, относился просто как к лишнему кусочку земли, привалившему ему нежданно-негаданно, как к чему-то по-настоящему своему. И Дженсен не понимал, и уже не хотел понимать. Устал. Выдохся. Иссяк, как горный ручеек в период долгой жары. Он не видел Джареда добрых года два, если не больше, да и не уверен, что хотел бы. Его размеренная жизнь, до смешного предсказуемая и не богатая на события, уже устраивала Эклза, и он вряд ли уже захочет что-либо менять.
Джаред был прав, говоря ему тогда, когда он безумно злой и даже жалкий был приволочен к нему за шкирку, как только что вылупившийся драконеныш: «Все, что с тобой произошло, все это, сделал ты. Ты, сам. Все, что ты имеешь, твоих рук дело, не чьих-то других».
И сейчас Дженсен, устало стирая пот со лба, полностью был с ним согласен. Все, что он имеет, и все, что потерял, было его просчетом, его ошибкой. Тут Джаред не соврал.
***
Ветер свистел и облегал тело, как вторая кожа. Тонкие, почти прозрачные перепонки трепетали под потоками воздуха, просвечивались утренним солнцем, делаясь огненно-красными, и словно светились.
Джаред ловил ртом ветер и вилял между солнечными лучами-копьями, вспоровшими пространство вокруг. Он летел над зеленым ковром, постоянно напоминающим ему, кто он. И что он тоже слаб, как никто другой.
Джеральд, его отец, властолюбивый гордец с замашками Бога, пытавшийся покорить всю галактику, а следом за ней и остальные, правда верил в свое всемогущество. И Джареда воспитывал в этой атмосфере нарциссизма и насилия, которым он пытался доказать свое превосходство. В то время еще никто не знал про влияние конопли на драконов, да и не было ее тогда еще в их галактике. Не было до тех пор, пока один путешественник не привез ее из соседней галактики, именуемой солнечной системой с одной единственной еле державшейся на орбите жилой планеткой.