- Ты готов? – властный голос Камиллы грозовой тучей нависает над головой Тарьея, заставляя его растерянно моргать. Светловолосая женщина непонимающе смотрит на него из-под очков и стучит каблуком по кафельному полу. Сердце Сандвика путается в сетях подлого страха и непозволительно быстро стучит. Он совершенно не готов снимать. Он абсолютно не готов увидеть Хенрика с его широченной улыбкой. Парень с трудом сдерживает сухой стон и молча кивает.
Тарьей отвлекается на настройку света в фотоаппарате и не реагирует на скрип серой шершавой двери, которая собственно и должна стать местом съёмки для первых кадров. В его голове роятся ядовитые мысли, разъедающие мозг, и он не может сосредоточиться. Как можно снимать, если перед глазами постоянно мелькает образ Хенрика с неизвестной девицей? В груди начинает колоть, но Сандвик улавливает твёрдые шаги за спиной. Этого не может быть.
- Привет, - Тарьей поворачивает голову на звук до боли знакомого голоса и замирает на месте. Сердце пропускает удар, а глаза округляются до невероятного размера. Он одновременно узнаёт и не узнает Хенрика в том парне, что стоит напротив и ослепительно улыбается, в привычной для него манере играя бровями.
Сандвик с открытым ртом осматривает его с ног до головы и теряется в собственных ощущениях. На удивление, пшеничные волосы Хенрика не уложены назад, как обычно, с лёгкими проблесками беспорядка, а разделены ровным пробором и прилизаны. У них появился тёмно-шоколадный оттенок, который просто призывает Тарьея провести по ним рукой. Воротник черной кожаной рубашки очерчивает длинную шею, а узкие коричневые штаны неприлично обтягивают все его… достоинства. Взгляд юного фотографа прикован к ногам Холма, а сердце испуганно мечется в груди, норовя проломить грудную клетку. Этот парень не перестаёт удивлять своей красотой, и Сандвик готов молиться на неё. Когда дыхание окончательно сбивается, Тарьей начинает чувствовать, что у него подкашиваются ноги.
- Эй, ты чего завис? – от удивления брови Холма взлетают вверх, а голос становится ватным. Хенрик прекрасно знает, что повергло Сандвика в такой жуткий шок. Если минуту до этого он ещё сомневался в выигрышности своего экстравагантного образа, то после реакции Тарьея все сомнения стёрлись в пепел. Холм по-прежнему сомневается в реальности чувств нового друга: тот либо скрывает их под маской застенчивости, либо в силу безнадежной ранимости видит в нём исключительно друга. Хенрик собирается выяснить правду.
- Прости, просто ты выглядишь так… необычно, - Тарьею хочется удариться лбом о ближайшую стену, потому что с губ сорвалось совсем не то слово, которое он собирался сказать на самом деле. «Офигенно», «сексуально», «потрясно», «эффектно» - почему из бесконечного потока наречий, вертящихся в голове, Сандвик выбрал грёбанное «необычно»? Детский сад какой-то.
- Я рад, что тебе понравилось, - на лице Хенрика расцветает восторженная улыбка, а в искрящихся глазах зарождается удушливая темнота, разбавленная хитрыми искорками. Холм видит своего мальчика насквозь, но не решается разрушить крепость, которую тот выстроил вокруг себя. Они близки и в то же время так далеки друг от друга. Два слепых идиота.
Хенрик, не задумываясь, затягивает Сандвика в тёплые объятия. Тот без сопротивления погружается в кольцо его рук, будто в ласковые потоки ветра, и довольно закрывает глаза. Холм треплет его кудрявые волосы и вслушивается в шумное дыхание. Он знает, что за протяжными вздохами скрывается то, в чём Тарьей наверняка боится признаться самому себе. Хенрику не нужны откровенные признания – сердце Сандвика скажет всё до последней капли. Хенке ощущает дробный стук его сердца, которое ударяется прямо ему в грудь, и лукаво улыбается. Он был прав, абсолютно прав. Тарьей буквально выскальзывает из рук Холма, когда ощущает на щеке горячую струйку пота. Ещё бы минута, и он бы возбудился. От Хенрика так сладко пахнет, его руки такие могучие и бархатные, что Сандвик готов разрыдаться от отчаяния прямо у него на глазах. Такой парень, как Холм, не может быть рядом с ним.
- Давай работать, - хмурится Тарьей, отгоняя от себя губительные мысли, и переводит взгляд на фотоаппарат. В горле щекочет острый ком, а в уголках глаз застывают немые слёзы. Хенрик не замечает растерянности юного фотографа, потому что послушно идёт на своё место. Он убедился в том, что ему не давало покоя, поэтому можно приступать к работе. Жаль, что Тарьей не разделяет его бодрого настроя.
Хенрик размещается в кресле, впиваясь лопатками в его твёрдую спинку. Красноречивая ухмылка мгновенно слетает с его беломраморного лица, вырисовывая на острых скулах томительную грусть. Худощавые руки сгибаются и опускаются на подлокотники. Холм изящно выгибает свое длинные пальцы, а Тарьей слышит неистовый звон в ушах. Силуэт Хенке перед глазами окутывается дымкой, и юный фотограф пытается усмирить дрожь. Тарьей нервно сглатывает, замечая ледяное выражение лица Холма, и приходит к осознанию, что это всего лишь мастерская игра. Но, даже зная, что горечь в голубых глазах напротив притворная, Сандвик не может выдержать задумчивого взгляда парня. Слишком много грусти. Слишком много боли. Но ведь это его чувства, а не чувства Хенрика. Подводные камни, которые в самый неподходящий момент могут всплыть наружу. Внутренние черви, дырявящие измученное сердце до крови. Он устал страдать от любви. Однажды он уже наступил на железные грабли и не хочет возвращаться в прошлое. Сандвик хочет, чтобы Хенке стал его счастливым настоящим и будущим.
Фотоснимки получаются удивительными, и Тарьей не может утаить победной улыбки. Хенрик искренне радуется вместе с ним, потому что его взвинченный вид на протяжении всей фотосессии выбивал его из равновесия. Если бы Сандвик не возился так долго с фотоаппаратом, а хоть на секунду позволил себе поднять глаза на Хенке, то заметил бы тревогу в его глазах. Холму до безумия хотелось успокоить своего мальчика поцелуем. Таким горячим, чтобы в груди взрывались фейерверки, таким глубоким, чтобы у Тарьея кружилась голова, таким нежным, чтобы он растаял в его руках, как шоколад. Но Хенрик не мог позволить себе такой роскоши, пока Тарьей не будет готов к этому, пока он сам его об этом не попросит.
Напряжение электрическими проводами повисло между парнями, когда на съёмочной площадке появилась девушка. Они втроём оказались заключёнными в клетке из облезлых блеклых стен, где нет места страхам и сомнениям. Но Тарьей не может перестать думать о том, что на колене у Хенрика сидит эта сомнительная девица, кажется, её зовут Леа. Её лицо скрывают длинные пшеничные волосы, но Сандвик уверен, что она смотрит только на Хенке. Тарьею становится тяжело дышать, и он судорожно перебирает пальцами фотоаппарат, пуская прожигающий взгляд в сторону Хенрика. У него дёргается кадык от горького возмущения в глазах Сандвика, но лицо остаётся неподвижным. Тарьей думает, что у Холма стальная выдержка, и наводит объектив. Плотная ткань тёмно-зелёных джинсов мнётся под тяжестью руки Хенрика, а взгляд максимально отрешённый, будто его ноги не раздвинуты так пошло, а его колено не оседлала малолетняя потаскуха. Тарьей больно прикусывает себя за щёку, чтобы отогнать мучительные мысли, но щелчок камеры его спасает. Это был последний снимок, потому что терпения больше не осталось. Через мгновение он исчезает за дверью, встречаясь с недоумевающим взглядом Карла. Тот замечает его полыхающие красные глаза и непонимающе хмурит брови. Сандвик на лету вешает на шею фотоаппарат и бежит в неизвестном направлении. Опять сбежал, уже в третий раз.
Хенрик бегло прощается с Леей, отблагодарив её за успешное сотрудничество, и мчится за Тарьеем. Плевать, что на нём до сих пор висит черная шёлковая рубашка, усеянная белыми кляксами. Плевать, что Камилла разъярённо кричит ему в спину. Плевать, что Карл провожает его тревожным взглядом. Ему нужно найти Сандвика, пока тот не нафантазировал себе самого худшего. Холм до сих пор не понимает, почему бегает за ним, как собачка. Он за Терезой никогда так не бегал, хотя встречались они не один год. Встречались. А что тогда у него с Тарьеем? Тот в упор не замечает, как Хенрик нежно к нему относится, как заботится о нём, как тянется к нему. Да он боготворит его, чёрт возьми. Почему весь его мир вдруг перевернулся вверх дном? Почему Холм всё реже улыбается, если рядом нет Тарьея? Почему сердце ожесточённо скрипит, когда рядом проходит этот солнечный мальчик? Почему руки трясутся, когда Сандвик смущённо смотрит на него из-под опущенных ресниц? Да потому что влюблён до безумия, уже три недели. С первого дня, когда увидел. Эти поникшие изумрудные глаза, натянутая улыбка, дрожащие ресницы и румяные щеки. Он помнит всё. Он помнит, как его сердце с хрустом растаяло от беспокойного взгляда этого мальчишки.
Тарьей понимает, что поступает, как двенадцатилетняя школьница, постоянно сбегая от Хенрика. Он боится поверить в искренность его ухаживаний, боится свободно посмотреть в его бездонные глаза, боится прислушаться к нему. Сандвик был заложником гложущего одиночества и боли слишком долго и отвык от банальной заботы. Он убегает сломя голову от проблем, замуровывает в себе зарождающиеся чувства, искореняет доверие к людям и к самому себе. Нельзя убежать от самого себя и вывести из сердца любовь, как грязное пятно. За любовь нужно бороться, потому что без неё жизнь утратит всякий смысл. Мама не уставала повторять эту вечную истину Тарьею с детства. Сандвик знал, что родители любят его и со временем простят, но не собирался возвращаться домой так быстро. Он вообще не думал возвращаться, особенно сейчас, когда все его мысли занимает один единственный человек.
Телефон в кармане сердито вибрирует, но Тарьей боится ответить на звонок. Он более чем уверен, что именно Хенрик терроризирует его мобильный. Сандвик не может сейчас ни говорить, ни слушать: острый ком в горле норовит вылиться в рыдания. Тарьей слишком сильно привязался к Холму – помешался на его медовой улыбке и двух плескающихся в его глазах океанах, увлёкся задушевными разговорами с ним, стал зависим от его сообщений с пожеланиями «Доброго утра» и «Спокойной ночи». Сандвику нравились многие парни, с одним из них он даже встречался полгода, но сейчас всё было по-другому. Чувства вспыхнули слишком быстро и накрыли его с головой. Юный фотограф намеревался найти хороших друзей в Осло, но не ожидал встретить… любовь.
- Привет, мам, - Тарьей неохотно принимает звонок, потому что не осталось сил скрываться и отмалчиваться. Он не отвечал на звонки родителей в течение двух недель, а короткие сообщения не устраивали их. Сандвик понимал их беспокойство, но боялся услышать голос мамы. Тарьей знал, что не сдержит слёз, что печальный голос матери распнёт его пополам и принесёт немало боли. Но Глория не заслуживала такого обращения, потому что она по-прежнему оставалась его матерью и он любил её, несмотря ни на что.
- Сынок, я так рада слышать твой голос, - сухой голос Глории дрожит от слёз, которые она пытается сдерживать. Но Тарьей чувствует, сколько боли и сожаления звенит в каждом слове. Ей тяжело говорить, но она не сдаётся: - Почему ты не отвечал на наши с отцом звонки?
- Мне просто нужно было время, как и вам, - надрывно вздыхает Тарьей и устремляет взгляд в окно. На улице сгущаются тучи, а у него под глазами собираются тонкие складки от горечи. Сандвик нервно скользит подошвой кроссовка по кафельному полу и пытается заглушить гулкое сердцебиение. – Я знаю, что вы осуждаете меня, поэтому мне хотелось немного придти в себя, чтобы … не сломаться.
- Тарьей, мы не держим на тебя зла, - мама говорит сквозь слёзы, и Тарьей не ощущает в её голосе ноток лжи. Глория растеряна, но абсолютно уверена в своих словах. Сандвик недоверчиво хмурится, но продолжает слушать. – Мы с папой любим тебя таким, какой ты есть, что бы не случилось, потому что ты наш единственный сын. Мы хотим, чтобы ты вернулся домой.
- Мам, прости меня, - Тарьей выдавливает из себя каждое слово, чувствуя подкатывающийся к горлу ком. Одинокая слеза катится по щеке, а сердце крошится от боли – он крепче прижимает телефон к уху. Вязкое болото затягивает его, и Сандвик понимает, что виной всему неконтролируемые чувства, пожирающие его сердце. Родители готовы простить его, но Тарьей впервые осознаёт, что не хочет возвращаться домой не из-за обиды. Из-за Хенрика. – Я знаю, что не должен был бросать вас, но я не могу вернуться. Так будет лучше для меня.
Хенрик замечает у выхода Тарьея, который закрывает лицо руками и прислоняется к стене. Телефон выскальзывает из его рук и ударяется об пол, но не разбивается. В этот момент разбивается сердце Сандвика, трещит по швам, разлезается на кусочки, царапая внутренности. Холм приближается тихо и мягко, чтобы не спугнуть своего мальчика. Тот громко шмыгает носом, утирает солёные слёзы и поднимает красные глаза на Хенрика. Сердце Холма скручивается в узел, а пальцы сжимаются в кулаки. Он никогда не видел Тарьея таким разбитым, отчаявшимся, беззащитным. В глазах зреет суровая пустота, а лицо прошито дорожками слёз. Маленький промокший котёнок с одиночеством в глазах, которого хочется согреть и защитить. От кого? От самого себя, потому что Сандвик не понимает, что рушит свою жизнь из-за глупых предрассудков и страхов.
- Иди ко мне, - сладко шепчет Хенрик в ухо Сандвику и притягивает его к себе за руку. Тот недовольно вздыхает, пытаясь спрятать мокрое от слёз лицо под капюшоном толстовки. Хенке плавно проводит ладонями по рукам Тарьея, опуская их, и снимает с его шеи фотоаппарат. Холм обнимает так трепетно, будто боится, что Сандвик рассыплется в его руках на сотни осколков. Тарьей жадно вдыхает его пьянящий аромат духов, утыкаясь носом в шею, и забывает обо всём на свете.
- Ти, я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело, - тёплый голос Хенрика закрадывается Тарьею под рёбра, распыляясь кипучим пламенем. Холм заботливо гладит парнишку по плечу и заглядывает прямо в глаза. Сандвик впервые не смущается и не отводит взгляд, потому сейчас он чувствует себя полностью защищённым - рядом с Хенриком. Хенке касается его подбородка и продолжает: – У тебя есть прошлое, которое на тебя давит. Ты можешь рассказать мне, если захочешь, потому что я никогда не оставлю тебя и не дам в обиду.
- Я знаю, Хенке, и я виноват перед тобой, - вздыхает Тарьей, расплавляясь под прикосновениями Хенрика. Сердце колотится в груди с такой силой, что Сандвик начинает задыхаться. Белые стены волнами расплываются перед глазами, а в горле ужасно пересыхает. Если сейчас он не наберётся смелости, то не скажет этого никогда. – Я виноват, потому что делал вид, что не замечаю твоих чувств. Я просто идиот, потому что… потому что влюбился в тебя и боялся признаться в этом даже самому себе.
Хенрик кусает губу и растерянно смотрит себе под ноги. В голове творится полный хаос из бурлящих мыслей. Впервые в жизни он не знает, что сказать или что сделать, когда ему признаются в любви. Потому что Тарьей не похож ни на кого из тех, кто был рядом с Холмом раньше. Солнечный мальчик, у которого в глазах изумрудная гладь с золотыми бисеринками. У которого тёплые руки и дрожащие пальцы. У которого румянец смущения не сходит со щёк. У которого волосы песочными завитушками переливаются на солнце. У которого тоска клубится в сердце туманом, затемняя разум. У которого пьянящий голос и добрый смех. Хенрик даже не догадывается, что за те три недели, которые его мальчик провёл в Осло, он смеялся только один раз – когда Холм проводил его домой после той самой вечеринки. Хенке вдруг осознаёт то, что не должен портить момент нелепыми словами или пронзающим взглядом. Его мальчик только что признался ему в любви, без чужой помощи и давления. Он просто обхватывает лицо Тарьея ладонями и целует так жадно, как никогда никого не целовал. Поцелуй нежный, опьяняющий, сочный. Холм несмело касается языка парнишки и опускается руками к его продрогшей шее. Когда Хенрик ощущает, что Сандвик отвечает ему, оттягивая зубами губу, он не сдерживается и улыбается прямо в губы своему мальчику. Первый поцелуй должен быть именно таким.
========== Глава 8. Откройся мне ==========
Комментарий к Глава 8. Откройся мне
Mike Posner – Looks Like Sex
Nas – The Message
_______________________________________________________
Узнайте больше в моей группе https://vk.com/rainy_hurt_fanfiction
Когда гнетущее прошлое долгое время висит на шее удавкой, ты не решаешься впускать в своё сердце людей. Страх получить новый укол боли следует за тобой по пятам и сковывает руки цепями. Ты обрываешь нити прошлого, которые запутывают тебя в кокон, как паутина, но не можешь вздохнуть спокойно. С воспоминаниями, которые ядовитой змеёй вьются в голове, можно бороться, но не с людьми, которые для тебя важны. Ты зависим от их мнения, от их отношения к тебе, даже если их слова приносят тебе невыносимую боль. Ради близких человек готов жертвовать собой: это его природа.