И с тех пор — ничего.
Он не хотел делать первый шаг, пытаясь исправить ситуацию, предполагая, что её вообще можно исправить. Это Джон ушёл, так что это Джон и должен вернуться с извинениями. Что не означало, что он как минимум по десять раз на дню подавлял порыв разыскать Джона и умолять, только бы Джон снова поговорил с ним.
И всё это было таким глупым, непереносимо и досадно глупым, потому что, он знал, что Джон был очарован им так же, как и он Джоном. Он замер на секунду, чтобы осознать мысль, что Холмс вовлёкся в нечто такое обыкновенное как «очарование» другим человеком. Он тут же понял, что это не имеет значения. Вообще-то он решил, что если Джон Уотсон внезапно появится прямо перед ним, он не колеблясь скажет: «Я очарован тобой». Шерлок так глубоко затащил его в чертоги разума, что Джон не сможет выбраться обратно, даже если захочет.
Затем он задумался, что если это, возможно, было некой кокаиновой грёзой.
Мгновением позже, он решил, что если и так, то без разницы.
Они обречены. Это судьба.
Однако у него остались вопросы к судьбе, которая свела его с таким идиотом как Джон Уотсон. Который ушёл.
Хотел бы Шерлок разозлиться.
Но вместо этого он испугался, и, очевидно, из-за страха разорался на несчастных французов-чернорабочих.
Спустя несколько минут Лестрад подошёл к нему.
— Ты вот так хотел?
Шерлок поднял голову и посмотрел на картину, которая теперь висела на самом видном месте.
— Да, — сказал он мягко. — Так я и хотел. Спасибо. Долго же ты не мог сделать, как надо.
Лестрад лишь смерил его взглядом.
— Это же он, да? С вечеринки той ночью?
Шерлок едва кивнул в ответ.
— Так ты знаком с ним с войны?
Что ж, существовало так много ответов на этот простой и ясный вопрос.
— Я видел его в тот день, — наконец отозвался Шерлок, кивая в сторону картины. — В больничной палатке. Вот и всё.
— И ты запомнил его?
Если бы он не выработал свою норму по слову «идиот» на сегодня, то он бы употребил его снова. Неужели Лестрад не видел Джона на вечеринке? Он вообще смотрел на картину?
— Конечно, я запомнил его, — всё, что ответил Шерлок. Внезапно это стало последней каплей. Довольно, он не мог вынести здесь ни минуты. Он вскочил и бросился к двери.
— Шерлок! — крикнул Лестрад ему в спину. — Мы ещё не закончили.
— О, делай, что хочешь. — Он лишь на секунду притормозил. — Только не трогайте…
— Мы и не станем. Не забудь явиться на открытие.
Шерлок отмахнулся от него, прежде чем исчезнуть за дверью.
Оказавшись на тротуаре, он остановился, чтобы вдохнуть полной грудью.
«Я знал его», — вот, что он хотел ответить Лестраду. «Я сразу же узнал его лучше всех в своей жизни. Лучше, чем захочу кого-либо узнать».
«И в то же мгновение он узнал меня».
Вот и всё, что Шерлок хотел бы сказать.
Но, может, это всё неправда. Да и вообще, как это может быть правдой, ведь если так, то почему Джон ушёл? Он бы не мог уйти. Шерлок бы не смог. Он чувствовал, словно в некотором роде всё ещё стоит там, на мосту, глазам не веря, что Джон его бросил.
Шерлок задумался, может ли он страдать от ранее недиагностированного физического недуга, который объясняет почти постоянную тупую боль, которую он испытывал. Он потёр рукой грудь. На миг он подумал, что всего лишь толика кокаина спасла бы его. Но затем яростно отверг мысль.
По крайней мере, пока.
В конце концов, он уселся за столиком в уличном кафе и заказал крепкий чёрный кофе. Когда чашка оказалась перед ним, он вытащил из кармана роман Джона. Он прочитал почти две трети. Шерлок не часто читал художественную литературу: по большей части та была пустой тратой времени.
Но эти слова написал Джон, и они имели значение.
«Это был сон. Боль и наркотики отправили меня в страну грёз, и вот что мой разум породил. Его глаза нашли мои, и я больше не был потерянным. Его взор излучал тепло, и мне больше не было холодно. Его взгляд оставался со мной, и я больше не был одинок.
Словно на меня смотрел ангел. Я никогда не забуду те глаза».
— О, дорогуша. — Неприятный поддразнивающий голос прервал его чтение. — Я и не думал, что Шерлок Холмс из тех людей, кто довольствуется слащавой беллетристикой. — Мориарти опустился на соседний стул, хотя его не приглашали.
Шерлок закрыл книгу и положил на стол.
Мориарти заметил подпись автора на обложке.
— Ах, понимаю, — сказал он со странным ликованием в голосе. — Это же парнишка с портрета, который я видел в твоей студии. — Он уставился на Шерлока. — Похоже, ты ещё более сентиментален, чем я думал. — Затем он просиял. — Но уверен, это преодолимо.
Шерлок пожалел, что не убрал книгу в карман.
— Прошу прощения, — бесцветно произнёс он. — Но не припоминаю, чтобы я спрашивал твоего мнения о моих читательских пристрастиях. Или о чём-либо ещё.
Мориарти лишь сдавленно рассмеялся, словно Шерлок слегка позабавил его. Затем оттолкнул книгу с гримасой отвращения.
— Думаю, что все эти бывшие солдаты уже покончили со своими несчастными переживаниями.
Шерлок взял книгу и бережно спрятал её.
— А, говоришь, основываясь на личном опыте? Ты служил?
— О, боже упаси, нет. Я не озаботился. Было так много других вещей, требующих моего внимания. — Он вертел в руках золотые карманные часы. — У меня множество интересов.
— Действительно. И как поживает мисс Хупер?
— Обычные люди такие забавные. Во всяком случае какое-то время, пока не становятся смертельно скучными. — Улыбка Мориарти стала отчётливо неприятной. — Думаю, её парижское приключение подошло к концу.
Шерлок посмотрел на него. Хотелось надеяться, он имел в виду возвращение мисс Хупер в Лондон. Хоть и без сомнений с разбитым сердцем. Учитывая то, что он уже вывел о Мориарти, это было удачным исходом для наивной молодой женщины.
— Довольно позорно, что ты направил свой очевидный интеллект в грязный мир преступности, — пробормотал Шерлок.
Всего на мгновение Мориарти выглядел удивлённым, а затем ухмыльнулся.
— Ах, всё что мне говорили о тебе — чистая правда. До чего же прелестно. Мы отлично повеселимся вместе.
— Да неужели?
— И позволь мне убедить тебя, что я не делаю ничего грязного. Ни в малейшей степени.
— Зависит от точки зрения, конечно?
Мориарти открыл свои часы, чтобы посмотреть время, захлопнул их и убрал в карман.
— Хочу, чтобы ты написал мой портрет. Грядущие поколения оценят.
— Не сомневаюсь. Но если ты знаешь о моей репутации, то должен понимать, что для мужчины с таким большим количеством тайн, несмотря на твои протесты, многие из них весьма грязные, позировать мне — опасно.
— Опасность делает жизнь захватывающей. — Мориарти встал. — До скорой встречи, Шерлок, — сказал он, наклоняясь слишком близко.
— Наконец-то. Есть ради чего жить, — недобро отозвался Шерлок.
С изысканным взмахом Мориарти удалился.
Подождав, пока из воздуха исчезнет неприятный дух одеколона Мориарти, Шерлок снова вытащил книгу из кармана. Он посмотрел на лицо Джона и ощутил успокоение.
Джон не мог уйти надолго. Шерлок верил в это.
Шерлок жестом заказал ещё одну чашку кофе и принялся дочитывать книгу.
========== Глава 17. По клочку за раз ==========
Джон понимает, что его жизнь меняется. Не слишком быстро. Можно сказать запоздало.
Я расскажу тебе, как солнце
Поднимается — по клочку за раз.
— Эмили Дикинсон
Джон был полностью истощён, и осознавал это.
Он очень мало спал, а сон слишком часто прерывался грёзами, которые были по очереди то жуткими, то эротическими. К этому времени ужас стал его старым другом, хотя детали, которых он пытался избежать, изменились. О, ему всё ещё снились сражения, дым, шум и кровавая смерть. Но теперь он не пытался спасти Дженкинса, или Морриса, или Тейлора, или кого-то из безымянных сослуживцев, с которыми сражался плечом к плечу. Сейчас у каждого трупа, что он видел, было одно и то же лицо: острые скулы и глаза странного цвета, взирающие на него пустым взглядом. И даже в этой пустоте читалась грусть и обвинение, и Джон испытывал ужасные муки совести, потому что не сберёг Шерлока. Из-за этих кошмаров он просыпался весь в слезах и насквозь мокрым от пота.
И без степени по психологии было ясно, что чувство вины напрямую связано с тем, как он бросил Шерлока на мосту.
Но затем приходили другие сны.
Ему пришлось признать, что, несмотря на все усилия, Мэри в них не участвовала. А Шерлок Холмс, между прочим, да. Многократно и явно.
Джон не был чужд симпатии к другим мужчинам. В конце концов, он писал роман об увлечении школьником, который был его другом, хотя и в истории, которую он рассказывал, не было ничего конкретного. Но суровые общественные ограничения против подобных отношений были настолько сильны, что он никогда не поступал, как ему велели чувства, и не выходил за рамки случайных связей на войне, которые случались скорее от отчаяния и одиночества, чем в порыве настоящей страсти.
Он уже обнаружил, что в Париже царили другие порядки. Похоже, никого не заботили старые правила. Может быть, ужасы войны породили новый мир. Может быть, из-за витающего духа Левого берега он задумывался о вещах, которые обычно скрывал.
Кроме того, внутри росло осознание, что Шерлок Холмс выходил за рамки всего, во что Джон верил или понимал о себе.
Но его сон нарушился не совсем от кошмаров или страсти. А из-за воспоминания о выражении лица Шерлока сразу перед тем, как Джон отвернулся и ушёл, бросив его одного на мосту. Он мысленно проигрывал этот миг перед глазами, и выражение никогда не менялось. Оно напомнило ему о глазах старой охотничьей собаки, которую его отцу пришлось усыпить, потому что та стала бесполезной. Мягкий взгляд карих глаз наполнился болью предательства. С мольбой о пощаде. С невыразимой печалью.
Все эти эмоции читались и в глазах Шерлока, когда они стояли на мосту на восходе.
Воспоминание о взгляде окончательно пробудило Джона. Он стёр влагу из глаз, застонал и скатился с кровати. Он побрёл в гостиную, всё ещё немного пошатываясь, и увидел Мери, сидящую за столом. Она обнимала ладонями чашку кофе и выглядела усталой. В её взгляде промелькнуло что-то, когда она подняла глаза на него.
— Привет, Джон, — сказала она, и в её голосе также звучали странные нотки, скрытые за напускной приветливостью, которая, он внезапно осознал, стала нормой между ними.
— Мери, — отозвался он. — Я не ждал тебя до завтра.
Она пожала плечами.
— Случилась путаница с билетами на поезд.
Джон лишь кивнул. Он прошёл в крошечную кухню и налил себе кофе, а затем присоединился к ней за столом. Только после первого глотка, он осознал, что возможно должен был поприветствовать Мери поцелуем. Но он не поцеловал, а сейчас делать это было бы неловко. Затем Джон осознал, что она вообще-то и не ожидала ласки.
В этот миг Джон понял, что их отношения фактически кончились. Агония началась задолго до их приезда в Париж, так что не удивительно. Они были слишком молоды, когда познакомились, стояли смутные времена, логично, что два бедствующих человека сошлись так легко.
Мери бросила взгляд на него.
— Выглядишь хуже, чем я себя чувствую, а я чувствую себя ужасно.
Он пожал плечами.
— Что, в итоге Париж пришёлся тебе не по вкусу?
Он не мог разобрать её тон.
— Париж прекрасен, — коротко ответил он.
Внезапно мысленно он покинул эту тесную комнату, вернувшись в ночь, залитую лунным светом, наполненную тихой беседой и звенящим напряжением между телами.
— Париж превзошёл мои ожидания, — наконец сказал он.
— Хорошо, — проговорила Мери.
Они допили кофе в тишине.
Он работал до самого конца дня, хотя большую часть времени рвал бумагу на мелкие кусочки. К вечеру было готово всего две страницы, от которых не тошнило, и Джон решил выйти, пока он, если и не продвинулся, то, по крайней мере, не сдал назад. Мери ушла ещё раньше, сославшись на интервью для её статьи о России.
Она всё ещё не вернулась, когда он решил прогуляться в спускающихся сумерках. Джон надел кепку и вышел.
Ненамеренно, как минимум не осознавая, куда шёл, он оказался на тротуаре перед галереей Лестрада. Она была закрыта из-за финальной подготовки к открытию выставки Шерлока всего через пару часов. Витрина была всё ещё зашторена. Джон попытался заглянуть в просвет занавесок, но ничего не увидел.
Он почувствовал себя глупо.
Джон вздрогнул, когда дверь внезапно распахнулась, и вышел высокий седовласый мужчина в изящном костюме.
— Мистер Уотсон, не так ли? — спросил он.
Джон, смутившись и поразившись, откуда мужчина его знает, кивнул.
— Да, простите, на самом деле я не собирался…
— О, не беспокойтесь. Вы в любом случае почётный гость.
Джон понятия не имел, что всё это значит.
— Я Грегори Лестрад, — представился мужчина, протянув руку.
— Приятно познакомиться, — сказал он, ответив на рукопожатие.
— Вы немного рано.
— О, я не… в смысле…
Лестрад лишь усмехнулся.
— Хотите взглянуть?
Джон действительно хотел ответить «да, пожалуйста», потому что он искренне жаждал увидеть работы Шерлока. Но был ли он готов увидеть самого Шерлока уже другой вопрос.
— О, да заходите, — пригласил Лестрад. — Вы можете осмотреться, пока никого нет. Даже художник ещё не пришёл.
Эта новость принесла облегчение, и он последовал за Лестрадом в галерею. Они прошли мимо столика, видимо, выполняющего роль импровизированного бара, а затем Лестрад коснулся его руки и развернул к стене. Джон забыл, как дышать, когда увидел картину.
— Это новая работа. Закончена прямо перед развешиванием. Вы знали, что он написал её?
Джон лишь покачал головой. У него не было слов.
— Не торопитесь, — добродушно сказал Лестрад. Джон едва уловил звук удаляющихся шагов, когда мужчина оставил его одного.
Джон смотрел на портрет раненого солдата, со странным ощущением, будто от лица двух людей. Он помнил происшествие, всё ещё мог чувствовать боль, слабость из-за лекарств, страх смерти. И в то же время, он смотрел на картину, как будто на портрете был изображен кто-то другой, потому что как мужчина из того времени и места теперь мог стоять здесь в парижской галерее?
Он потерял счёт времени, стоя там.
Наконец низкий голос прервал его размышления.
— Ты не давал мне покоя, — прошептал Шерлок ему на ухо. — Ты всё ещё не даёшь мне покоя.
Джон повернулся.
Шерлок был одет в другой чёрный костюм, на этот раз в комплекте с лимонно-жёлтой рубашкой и голубым сатиновым жилетом. Волосы лежали в художественном беспорядке. Джон решил, что Шерлок, несомненно, самое поразительное создание на свете.
— Тебе стоит знать, Джон Уотсон, что я не сентиментальный человек. Ты не часто будешь слышать выражения моих чувств. Но чтобы доказать свою серьёзность, я скажу это ещё раз. Ты не даёшь мне покоя с того самого дня и до сих пор.
— Прости, — ответил Джон.
Шерлок, похоже, сдержал слабую улыбку.
— За то, что ты был призраком в моей жизни? В самом деле, это не твоя вина.
Джон покачал головой.
— Нет, не за это. Прости, что я ушёл той ночью.
Шерлок смерил его взглядом.
— Что ж, да, это определённо твоя вина.
Джон снова повернулся к портрету.
— Я… испугался. И знаю, что это звучит нелепо.
— Нет, — ответил Шерлок. — Не звучит. Ты думаешь, я не испугался? Думаешь, что я до сих пор не в ужасе, когда стою здесь рядом с тобой?
Джон начал озираться, но они были одни. Лестрад, очевидно, проявлял тактичность.
— Я просто не понимаю, что происходит.
— И ты думаешь, что я понимаю? Я лишь знаю, что когда впервые увидел тебя десять лет назад, что-то случилось. И это никогда не отпускало меня.
Джон был не готов обсуждать такое.
— Спасибо тебе за него, — сказал он, кивая в сторону портрета.
— Я должен был написать его.
Джон глянул на время.
— Я лучше пойду.
— Ты мог бы остаться.
Он покачал головой.
— Я не одет для приёма. Не… готов для него. И это твой вечер. — Он посмотрел на Шерлока и твёрдо сказал. — Но я не сбегаю. Ты же понимаешь, да?
Шерлок отмахнулся.
— Конечно. Ты — идиот, что ж, все — идиоты, но, по крайней мере, ты не станешь поступать настолько по-идиотски два раза подряд. — Шерлок говорил отрывисто, но в его глазах плескалась жидкая платина.