Даже члены экипажа, совершавшие поездку регулярно, говорили, что этот конкретный переход был одним из худших. Погода испортилась сразу после спуска на воду: раз уж оружие фрицев не смогло их прикончить, то бушующий шторм и Па-де-Кале довершат начатое.
Бывший пассажирский лайнер «Кунард»*, покрашенный в белый цвет с красными крестами на боках, швыряло, как игрушечный кораблик в руках непоседливого малыша в ванной.
Джон то погружался, то выныривал из забытья, как во время быстрой операции у себя на плече. Теперь он думал, а что если он умер на столе и сейчас направлялся в ад. Или, может, это уже был ад, и Джон навечно застрял в этой зловонной болтанке. Вокруг него мужчины плакали от боли и страха, бессвязно повторяя имена любимых между всхлипываниями, и всё ещё молились божеству, которое не смогло их уберечь. Они истекали кровью, блевали и мочились. Медсёстры сновали между носилками, облегчая участь раненых, как могли, пока врач сквозь пальцы смотрел на применение морфия. Множество раз медсёстры теряли равновесие и падали прямо на пациентов, которым пытались помочь.
Джон настолько погрузился в боль и полное страдание, что перестал обращать внимание на происходящее вокруг. В какой-то момент его ещё и вырвало, от спазма всю грудь сковало жгучей болью. Наконец, он лёг на спину, сильно зажмурился, отправляя сознание далеко-далеко.
Внезапно его мысли устремились прямо к пункту эвакуации и к паре виридоновых с серебристыми всполохами глаз, сверлящих его. Даже с одурманенным болью и наркотиками разумом он прекрасно помнил острые скулы, водопад совсем невоенных кудрей, бледную кожу, которая, казалось, сияла в тускло освещенной палатке. И особенно хорошо он запомнил те глаза.
И долгие секунды будоражащей связи.
Он был уверен, что они не встречались раньше. Такое лицо он бы не забыл. Так что же произошло между ними?
Джон закрыл глаза, представляя, что случилось бы, если бы его не загрузили так быстро в поезд, и он не умчался бы в ночь. Они бы поговорили? Что бы сказал незнакомец? Джон понял, что это неправильное определение. Это был не случайный, хоть и пытливый взгляд незнакомого мужчины, который пленил его. Всё было по-другому. По-новому.
Джон чувствовал, что его… знали. Или, возможно, признали, что ближе к истине. Словно, когда эти исключительные глаза остановились на нём, их обладатель сказал: «Ага, привет, долго же ты сюда добирался».
Или, может, это были просто слова, которые Джон лишь хотел услышать в тот миг.
Из-за морфия и полного истощения у него померкло перед глазами. Он погрузился во тьму, и вдруг фантастическая мысль ударила Джона Уотсона. Как будто сейчас было время для причуд. Что ж, учитывая обстоятельства, почему нет.
Итак: а вдруг он видел ангела.
Джон не был религиозен, несмотря на англиканское воспитание, и поле боя не изменило его точки зрения. Но сейчас, в это печальное время, в этом печальном месте и обстоятельствах он решил поверить. Не в бога, конечно, но в зеленоглазого ангела, который присматривал за ним.
Он почти улыбнулся при этой мысли, а затем, наконец, уснул.
_______________________________________________
Часть о Первой Мировой окончена! Дальше нас ждут лихие 20-е, Лондон, Париж и много чего ещё, if you know what I mean ( ͡° ͜ʖ ͡°)
Комментарий к Глава 7. В тени твоей
*отрывок из Сонета 6 Элизабет Барретт Браунинг (Моултон) (1806 — 1861) — известная английская поэтесса Викторианской эпохи, прославившаяся “Сонетами с португальского”, посвященными мужу, поэту Р. Браунингу. В свое время стихи Элизабет были популярней у публики, чем новаторские и сложные произведения Роберта Браунинга.
*В тексте речь идёт о «Мавритании» (англ. Mauretania) — британском пассажирском лайнере, принадлежавшем компании «Кунард Лайн». В 1909 году лайнер установил рекорд скорости, завоевав «Голубую ленту Атлантики». Это достижение оставалось непревзойдённым до 1929 года. «Мавритания» была недосягаема для германских подлодок благодаря своей высокой скорости и выучке её команды. Как войсковой транспорт, «Мавритания» была выкрашена в разрушающий камуфляж, который при наведении на неё как на цель путал врагов. Разрушающий камуфляж не был использован, когда «Мавритания» служила как судно-госпиталь. На медицинской службе судно было выкрашено в белый цвет с большими медицинскими крестами.
Когда объединенные силы Британской империи и Франции начали терять военных, «Мавритания» была переоборудована в судно-госпиталь, вместе с её последователем — «Аквитанией» — и соперником из «Уайт Стар Лайн» — «Британником» — для того, чтобы перевозить раненых до 25 января 1916. Семь месяцев спустя «Мавритания» снова стала военным транспортом, перевозя rанадские войска из Галифакса в Ливерпуль.
========== Глава 8. Вечная ночь ==========
Война давно окончена. Но битва Шерлока продолжается.
От бурных дней бегу
В объятья ночи вечной*.
— Джон Донн
Лондон: 1925
Сэр Гораций Сент-Джон был неприятным, тучным мужчиной с поросячьими глазками, пунцовым носом скрытого алкоголика, с репутацией верного подданного королевства и последователя Партии консерваторов. По всей видимости, данный образчик добродетели счёл, что миру не хватает портрета его помпезной личности, и что нужно покрыть сей дефицит, невзирая на стоимость.
Это обойдётся ему недёшево. У Шерлока не было фиксированной платы за свою работу. Обычно цена зависела просто от настроения, или дня, или, чаще всего, от того, насколько сильно ему не нравился потенциальный клиент. Не единожды он запрашивал такой непомерный гонорар, что был уверен: заказчик разразится проклятиями и, хлопнув дверью, покинет студию.
И всё же ещё никто ни разу не ушёл.
Шерлок отступил от мольберта, чтобы снова посмотреть на свой объект. При всей социальной неприемлемости он даже не пытался скрыть усмешку. Не то, чтобы Сент-Джон заметил.
Шерлок прекрасно понимал, что в дополнение ко всем своим прочим превосходным качествам, похоже, что этот сэр Гораций был также трансвеститом с двумя любовницами.
Трансвестит с двумя любовницами, который несмотря на эти факты, тем не менее, принял глупое решение, чтобы его официальный портрет написал самый востребованный художник в Лондоне. Всё ещё самый востребованный, хотя до людей стало медленно доходить, что если у кого-то есть тайна (а тайны есть у всех), то просить Шерлока Холмса написать портрет — рискованное решение. Он не просто писал. Шерлок Холмс выводил позирующего на чистую воду и отражал это на холсте.
О, потрет всегда был великолепным потому, что Холмс славился как лучший художник поколения. Но частенько картина показывала гораздо больше, чем ожидал позирующий. Или хотел. За поверхностным изображением Шерлоку удавалось подсветить настоящую личность. Конечно, иной раз реальность проступала слишком сильно. По меньшей мере два развода и один суицид повлекли за собой его недавние работы.
Что, разумеется, ничуть не беспокоило Шерлока. Если люди были достаточными идиотами, чтобы прийти к нему в студию, они лишались права жаловаться на результат.
Он снова перевёл взгляд с сэра Горация на портрет. Хотя политик облачился в сюртук и до кончиков ногтей скрывался под благопристойной личиной, проницательный зритель увидел бы гораздо больше.
Сэру Горацию повезло, что в мире было очень мало проницательных наблюдателей.
Если бы таковой попался, он бы увидел, что Сент-Джон — человек с секретами, а более пристальный взгляд разоблачил бы, что под маской скрывается мужчина, который любит предаваться весьма необычным действиям.
Например, чему-то вроде… ношения дамского белья.
Шерлок усмехнулся над своим объектом, который оказался достаточно глупым, чтобы радушно улыбнуться в ответ.
Каждый божий день Шерлок сталкивался с неопровержимым доказательством, что мир на самом деле населён идиотами. Он уже давно потерял надежду, что встретит кого-то, кто не будет раздражать его до зубовного скрежета. Смирившись с подобной действительностью, он легче переносил своё одиночество. В определённой степени.
Большую часть времени он был уверен, что предпочитает уединение.
Он вновь переключил своё внимание на палитру.
***
Студия погрузилась в темноту, её освещал лишь уличный фонарь за окном. Шерлок переоделся из рабочей одежды в мягкие серые фланелевые брюки, белую сорочку и жилет сливового цвета. Главным образом из-за лени он не надел ни носков, ни обуви.
Он плюхнулся в уютное кресло и только прикурил сигарету, как дверь в студию распахнулась. Лишь у одного человека были ключи и вовсе не потому, что ему их дали.
— Убирайся, Майкрофт, — сказал он, даже не глядя на порог. Эти слова почти стали его девизом по жизни. — У меня был тяжёлый рабочий день, и я совершенно не в настроении наблюдать твоё лицо.
— Прими мои соболезнования, — отозвался Майкрофт, и в его голосе не прозвучало ни нотки сочувствия. Он изучил почти оконченный портрет. — Боже мой. Разве ты не слишком очевиден здесь? Сэр Гораций будет крайне недоволен.
— Как и всегда, сэр Гораций выложил кругленькую сумму заранее, так что меня совершенно не волнует, что он там будет чувствовать. — Шерлок пошевелил своими длинными пальцами ног.
Он не добавил, так как не было необходимости, что в мире очень мало людей (если они вообще есть) кроме Майкрофта, которые в состоянии так быстро увидеть истину, выраженную на холсте. Вместо этого он глубоко затянулся и выдохнул дым прямо на брата.
— Больше спасибо за визит, Майкрофт, я бесконечно рад. Как жаль, что тебе уже пора бежать, чтобы продолжить управлять страной.
Вместо того, чтобы уловить намёк и уйти, как поступил бы любой нормальный человек, Майкрофт лишь опёрся на свой зонт и уставился на Шерлока.
— Я беспокоюсь за тебя, брат. Хотелось бы думать, что теперь ты отринул пороки юности. — Майкрофт нахмурился. — Особенно те, которые в настоящее время совершенно незаконны в этой стране.
— Пф, — ответил Шерлок. — Если власти начнут следовать букве закона, половина аристократов и их отпрысков окажется за решёткой. Серьёзно, Майкрофт, ты уже несёшь бремя империи на своих плечах. Мои маленькие капризы совершенно не должны тебя беспокоить. Как и всегда, у меня всё под контролем.
— Не всегда, — заметил Майкрофт.
Шерлок насупился. Он не любил вспоминать ту ночь. И вообще, это была не его вина. Простая ошибка в расчёте, и со стороны Майкрофта было довольно грубо припоминать её. Шерлок всего-то провёл три дня в частной клинике.
В разговоре возникла пауза.
Майкрофт вздохнул, давая понять, что готов назвать истинную причину своего визита. Обычно за его появлениями стояло нечто большее, чем желание досадить брату.
— Я знаю, Шерлок, что тебя не волнуют судьбы мира.
— Нисколько. Твоего интереса в этом хватает нам двоим с головой, — заметил Шерлок.
— Это мой крест, братец. — Майкрофт поднял свой вездесущий зонт и на мгновение уставился на его кончик. — В некоторых уголках света назревают проблемы. Серьёзные проблемы.
Шерлок лениво окинул комнату взглядом.
— Что ж, ни одной из этих бед нет в моей студии, так что я совершенно не заинтересован.
— Через десять-пятнадцать лет снова будет война.
— Тогда вынужден сказать, что ты выполняешь свои обязанности довольно скверно. — Шерлок прищурился. — Или довольно хорошо, полагаю, зависит от твоей конечной цели.
Майкрофт выпрямился.
— Я подумывал подарить тебе тур по континенту.
— Ха. Что ж, к сожалению, я могу себе представить ход твоих мыслей, Майкрофт. Я не заинтересован.
— Тебе скучно, Шерлок.
— Мне всегда скучно. Но, пожалуйста, оставь мне право самостоятельно разбираться со своей скукой.
— При помощи иглы?
Шерлок решил, что разговор слишком затянулся, так что проигнорировал Майкрофта, и наклонился за своими носками и обувью. Сегодня вечером были занятия поинтереснее, чем сидеть и слушать братские нравоучения.
Через минуту Майкрофт направился к двери, но приостановился.
— Подумай об этом, Шерлок. Ты отлично справлялся во время войны. И, несмотря на все твои жалобы, я знаю, что тебе нравилось. — Не дождавшись ответа, он ушёл, тихо прикрыв дверь за собой.
Шерлок неподвижно сидел, один носок свисал с его пальцев. Внезапно мысль о выходе утратила свою привлекательность. Вместо этого он свернулся в кресле и уставился на груду холстов в углу.
По крайней мере, сегодня вечером он останется дома.
***
То же скучное скопище толпилось в клубе, когда прибыл Шерлок, так что и градус веселья был, как всегда, высок. Так же, как и всегда Шерлок пробрался прямо сквозь толпу, никого не узнавая, хотя несколько людей пытались поздороваться с ним, и прошествовал прямо к бару в укромном уголке. Он был на взводе, и пульсирующая боль в голове становилась всё хуже.
С визита Майкрофта прошло две недели.
Портрет Сент-Джона был окончен и доставлен заказчику. Как и предсказывал Майкрофт, сэр Гораций не пришёл в восторг, хотя, очевидно, и не смог понять, почему ему не понравилось. Но затем его жена (или, вероятно, любовница — Шерлок не знал, и ему было всё равно) пришла в такой визгливый восторг от того, как «изысканно» он выглядит, что напыщенный болван отбросил в сторону свои (справедливые) опасения и решил повесить портрет у себя в кабинете. Позже Шерлок всё же подумал, что это явно была любовница. Ни одна жена не опустилась бы до столь грубой лести.
Майкрофт, хоть и не приходил больше в студию, продолжал преследовать его, становясь день ото дня всё более надоедливым.
Шерлок вздрогнул от внезапного взрыва хохота в начале барной стойки и проглотил свой абсент слишком быстро. Он подавился и немного закашлялся.
— О, Холмс, научись держать свои пороки в узде. Как унизительно должно быть встретить свой конец в удушающих объятьях зелёной феи*.
Шерлок слегка сморщился прежде чем повернуться к Себастьяну Уилксу. Он до сих пор понятия не имел, была ли встреча с Уилксом на лавке в Гайд Парке удачей или провалом.
В тот день Шерлок за несколько секунд вычислил, что Уилкс использовал своё кембриджское образование не только для солидной карьеры в семейном банке, но и для небольшого бизнеса на стороне. Шерлока привлекло только одно его предприятие: закупка и распространение незаконных веществ.
Неважно, была ли встреча удачей или катастрофой, она приносила, по крайней мере, некоторое удобство. Намного проще, чем шерстить сомнительные переулки Ист-энда в поисках желаемого. К сожалению, это удобство означало, что нужно смириться с Себастьяном Уилксом и его смертельно скучной болтовнёй.
И всё же Шерлок предпочитал видеть светлую сторону (ну, не особо, но иногда это единственное, что останавливало его от совершения насилия), по крайней мере, Уилкс, в отличие от мерзкого Тревора на войне, не имел планов на его тело. Себастьян хотел только его мозги. Замысел заключался в том, чтобы Шерлок помогал Уилксу в его обширной коммерческой деятельности.
Честно говоря, Шерлок испытывал ещё большее отвращение от того, что его ум хотят использовать так прозаично, чем от сексуальных домогательств Тревора.
— Здравствуй, Уилкс, — наконец сказал он.
Уилкс уселся на барный табурет возле него.
— Привет. Было ужасно неудобно, но я получил твоё послание, и вот я здесь.
— Как великодушно, — сухо ответил Шерлок. — Ты принёс?
— Конечно. Но надо же отдать должное социальными условностям?
Шерлок отпил абсент, на этот раз намного медленнее.
Уилкс заказал себе виски и, похоже, угомонился.
— На самом деле, я вспоминал о тебе сегодня. Об университетских довоенных деньках. Ты же знал, как мы сильно тебя ненавидели?
Шерлок уставился на старый хронометр, висевший за баром. Железнодорожные часы ранней викторианской эпохи, решил он.
— Никогда не задумывался об этом, — ответил Шерлок.
— Ну, это имело смысл, так? Как же мы тебя презирали. Я имею в виду, ни один парень не хотел спуститься к завтраку и услышать, как ты объявляешь, что ночью он перепихнулся со шлюхой. Ты никогда не держал рот на замке.