– Что вы мне вернете? – удивился Николай, – от моих цехов остались только фундаменты!
– Я тебе гарантирую финансовую компенсацию, – обещал Георгий, – за твои разрушенные цеха, на эти деньги ты сможешь построить новые. К тому же могу «пробить» беспроцентный кредит. Ну, что ты на это скажешь?
– А что ты хочешь от меня услышать? – спросил Николай.
– Я хочу услышать о твоем желании заняться делом, – ответил Георгий, – если есть оно у тебя, я продолжу!
– Желание есть, брат, – загорелся Николай, – только боюсь я, чтобы ваша власть меня снова не обманула….
– Ленин сказал на десятой парт конференции: «НЭП – всерьез и надолго». «Надо,– говорил он,– устранить все сомнения, что политика, намеченная десятым партийным съездом, принимается как политика, подлежащая проведению всерьез и надолго», – заученно процитировал Георгий.
– И что же? – спросил Николай, – все согласились с ним?
– Ты, как в воду смотришь! – радостно сказал Георгий, – нет, конечно! Очень много противников этой политики, считающих ее возвратом к капитализму. В первую очередь это те, кто вознесен на незаслуженную высоту власти во времена военного коммунизма, как ярый сторонник диктатуры. Он-то и мог только маузером размахивать и расстреливать крестьян, отбирая у них весь урожай. Полностью согласны с Лениным были только Красин и Цюрупа, все другие или молчали или упирались. Тогда Ленин сказал: «Когда я вам в глаза смотрю, вы все как будто согласны со мной и говорите да, а отвернусь, вы произносите, нет. Вы играете со мной в прятки. В таком случае позвольте и мне поиграть с вами в одну принятую в парламентах игру.
Когда в парламентах премьер-министру выражают недоверие, он подает в отставку. Вы мне высказывали вотум по вопросу заключения мира в Бресте, хотя теперь даже глупцы понимают, что моя политика была правильной. Теперь снова вы высказываете мне недоверие по вопросу о новой экономической политике. Я делаю из этого принятые в парламентах выводы и двум высшим инстанциям – ВЦИКу и Пленуму – вручаю свою отставку. Перестаю быть председателем Совнаркома, членом Политбюро и превращаюсь в простого публициста, пишущего в «Правде» и других советских изданиях».
Ленин шутил? Ничего подобного! Он заявлял о том самым серьезным образом. Бил кулаками по столу, кричал, что ему надоело дискутировать с людьми, которые никак не желают выйти из психологии подполья и младенческого непонимания очень серьезного вопроса, что без НЭП неминуем разрыв с крестьянством. Угрозой отставки Ленин так всех напугал, что сразу сломил выражавшееся многими несогласие. Например, Бухарин, резко возражавший Ленину, в 24 минуты из противника превратился в страстного защитника НЭПа. Мой начальник Рыков каждое совещание теперь начинает с вопроса о НЭПе.
– Вот это меня и тревожит в первую очередь, – сказал Николай, – что будет, если Ленин умрет? По Москве ходят слухи, что у него уже был припадок паралича….
– НЭП останется жить даже после смерти Ленина, – убеждал Георгий, – эта политика уже дает серьезные результаты, без которых страна в дальнейшем не сможет обойтись! Представь себе, возродившийся класс мелких собственников уже не даст чиновникам от партии провести еще одну экспроприацию. Это будет возможным только через репрессии, голод и все то, что само по себе создаст предпосылки для новой буржуазной революции, подобной февральской 1917 года. В партии всегда найдутся трезвые головы, чтобы этого не допустить! Ты мне скажи, ты готов к тому, что я тебе предлагаю?
– Я готов, хоть сегодня начать восстановительные работы своих цехов, – с энтузиазмом произнес Николай.
– Только не в Москве! – возразил Георгий, – если это касается переработки сельскохозяйственной продукции. Здесь нет пока сырьевой базы, нужно ехать в более благополучные области – на Дон или Кубань! Тебе же придется в любом случае с нуля начинать, какая тебе разница, где строить?
– Ты не хочешь, наверное, чтобы я здесь светился нашей фамилией, – высказал предположение Николай, – ведь если я получу компенсацию и кредит, то твои враги в партии обязательно используют этот факт против тебя. Как же так скажут, у большевика и заместителя председателя ВСНХ Георгия Пятикова брат – мелкий колбасник Николай Пятиков…. Кто содействовал буржую вновь эксплуатировать рабочий класс?
– Это тоже верно, – рассмеялся Георгий, – но главное все-таки сырьевая база! Ты поймешь это сразу, как только начнешь работать по производству колбасы или сыра. От Москвы до самого юга все крестьянство почти вымерло с голоду! Такие дела, Коля…. Да и потом, ты знаешь, кем сейчас работает Дзержинский?
– Откуда мне знать? – испуганно ответил Николай, – знаю, что это главный в ВЧК-ОГПУ. Его боятся все!
– Он сейчас работает руководителем Комиссариата путей сообщения! – проинформировал Георгий, – он очень исполнительный, умный и способный человек, между прочим. Я познакомился с ним давно и знаю, что он совсем не такой, коим его представляет народ из-за работы в ВЧК – ОГПУ. Я разговаривал с ним совсем недавно и познакомился с начальником железнодорожной станции «Морозовская», который был у Феликса в кабинете. Я, так сказать, присутствовал во время назначения Петрова Владимира, так его фамилия, на эту должность. Станция находится где-то в донских степях на ветке «Лихая-Царицын», но не в этом дело…. Главное, что я и тебя познакомлю с этим Петровым и он посодействует тебе в доставке стройматериалов и всего необходимого в станицу Морозовскую. Кроме того, я сведу тебя с районным секретарем ВКПб, который поможет в приобретении охотобойного пункта капиталиста Разлуки. Ты построишь там цех колбасный, хочешь сыродельный и начнешь приносить пользу Советской власти…. Ну, как тебе мое предложение?
– Я согласен, брат, – молвил Николай, – хотя признаюсь, что страшновато мне верить вам, большевикам!
– Ну, вот и замечательно! – обрадовался Георгий, – с завтрашнего дня начинай действовать! Приходи ко мне в кабинет, у меня там телефонная связь имеется, и мы созвонимся со станцией «Морозовская». Железнодорожная связь работает нормально и с этим проблем не будет. Завтра же я внесу тебя в список на получение денежной компенсации и переговорю с банкирами о выдаче кредита!
…Так все и началось, как обещал брату Георгий. С его помощью можно было решать и не такие вопросы, главным из которых были деньги. Во времена военного коммунизма с отменой денег, промышленные предприятия не вели даже бухгалтерского учета в нормальном понимании этого термина. Он был заменен никому непонятным «непосредственно-трудовым учетом», а деньги представляли собой суррогат и презрительно назывались «дензнаками» или «совзнаками». Ценность суррогата в процессе инфляции падала так, что купюра в 100 000 совзначных рублей по своей покупательной ценности равнялась приблизительно одной двадцатой довоенной копейки.
С принятием НЭПа уже осенью 1922 г. объявили об установлении твердой валюты – червонца (10 рублей), покрытого на 25 процентов золотом и устойчивой иностранной валютой, а еще через год прекратилась всякая эмиссия и обращение всеми проклинаемых «совзнаков». Промышленные предприятия, опираясь на твердый измеритель, получили возможность приступить к настоящему бухучету, вести калькуляцию себестоимости продукции, составлять обоснованные балансы, уйти от фантастического счетоводства времени военного коммунизма, которое бухгалтеры называли «филькиной грамотой».
Деньги приобрели свое прежнее значение и компенсация за национализированные цеха плюс кредит банка, который Николай получил с помощью брата, позволял начинать строительство в далекой станице Морозовская. По телефону Николай познакомился с Петровым и тот пообещал, что отправленные из Москвы строительные материалы, он временно будет складировать на территории станции до приезда Николая. Удалось договориться и с секретарем районного комитета ВКПб, чтобы охотобойный пункт капиталиста Разлуки был продан только ему – Николаю Леонидовичу Пятикову.
Наконец наступил день, когда Николай приехал на неведомую ему железнодорожную станцию «Морозовская», где его встречал нанятый Петровым для работы у Пятикова приказчик Филипп Григорьевич Балясов. Этот человек сразу же понравился Николаю, хотя к «местным» его отнести можно с большой натяжкой. Разговаривал приказчик не по-казацки, а хорошо поставленным грамотным языком и за этим чувствовался его потенциал интеллигента. Балясов сам предложил остановиться временно у него в доме.
Такие дома представляли собой полутора этажные строения с цокольным помещением, где летом всегда было прохладно. Первый, основной этаж возвышался над цокольным, а крыша была из камыша, мастерски уложенного так, чтобы вода стекала с него при любом ливне. Такие крыши можно отнести к произведениям архитектурного искусства. Дом имел рундук – род навеса на кругляке типа крытого балкона, с той стороны дома, где находится входная дверь. Николаю выделили отдельную комнату в доме.
Приказчик еще до приезда хозяина набрал работников для строительства нового завода, так он его называл, из местных казаков, соображающих в строительстве. А Николай еще в Москве лично подготовил проект, представляющий собой эскизы вместо чертежей, но зато со всеми расчетами строительной и технологической части. Уже на следующий день после его приезда, начались работы нулевого цикла. Николай, следуя совету Георгия, отправился знакомиться с начальником станции, секретарем райкома ВКПб, председателем райисполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а также с начальником районного отделения НКВД.
Начальник станции Владимир Иванович Петров принял его радушно, как старого знакомого. Он пригласил Николая отметить встречу, выпить и позавтракать у него дома, который находился недалеко от станции и принадлежал железной дороге. Его жена Валентина накрыла шикарный стол и продолжала хлопотать на кухне, обещая через час приготовить зажаренного гуся. У нее имелась социальная прислуга, положенная по штату начальству железнодорожной станции, которая уже ощипывала зарубленного ей гуся. Это была молодая казачка, лет тридцати с глазами гулящей девки.
Николай мало употреблял спиртное и поэтому разговор долго не клеился. Хозяин постоянно заискивал перед братом высокопоставленного большевистского чиновника и всячески старался угодить, от чего Николай чувствовал дискомфорт. Он не привык к подхалимажу, лести и ханжеству. Когда хозяйка поставила жареную птицу на большом подносе на стол и произнесла пожелание хорошего аппетита, Владимир Иванович уже захмелел и усадил супругу рядом с собой.
– А Вы, уважаемый Николай Леонидович, уже побывали у секретаря районного комитета ВКПб? – неожиданно спросил Владимир Иванович.
– Нет, еще не знакомился, – ответил Николай, – сразу после вас пойду в райком….
– Я не смею давать Вам рекомендации, – начал подвыпивший Петров, – но Вы должны были соблюдать субординацию, иначе на Вас сразу могут обидеться!
– О какой субординации Вы говорите? – не понял Николай.
– Сначала нужно познакомиться с секретарем, потом с председателем исполкома, начальником НКВД, а уж после со мной, – инструктировал Петров, – они все местные, это мы с Вами приезжие. Они казаки, а это очень гордый и властолюбивый народ…. Вы, когда придете к секретарю, не говорите, что были у меня, пусть думает, к первому на поклон пришли именно к нему.
– А что будет, если я скажу, как есть? – не понимал Николай, – это где такая субординация прописана?
– У них в головах она прописана, – настаивал Петров, – он-то виду не подаст, что обиделся, а зло затаит и в нужный момент обязательно припомнит. Мне уже казаки охарактеризовали и секретаря и председателя исполкома. А вот начальник НКВД, вообще бывший чекист, хотя и из местных. Говорят, когда работал в ВЧК, зверствовал бесподобно! Меня об этом сам Феликс Эдмундович предупредил, когда провожал из кабинета после назначения на должность.
Поблагодарив Петровых за угощение, Николай направился к райкому партии с неприятным осадком на душе. Он еще не видел этого секретаря, но уже почувствовал к нему неприязнь. Что значит «прийти на поклон»? Ничего себе секретарь! Большевики на всех перекрестках трезвонят о равноправии и борьбе с бюрократизмом, а ему, видите ли, нужен его поклон. С этим неприятным чувством Николай подошел к двери кабинета, на которой красовалась табличка: «Секретарь райкома ВКПб Красильников Семен Пантелеевич».
– Доброго здоровья, Семен Пантелеевич! – приветствовал он, войдя в кабинет, – моя фамилия Пятиков, зовут Николаем, мы знакомились заочно по телефону….
– Да-да, припоминаю, – важничал Красильников, – …вот Вы какой, советский буржуин! Классовый враг, так сказать! Ну, проходите, присаживайтесь….
Николай умастился на стул, стоящий рядом. Присел и секретарь, сурово посматривая на Николая и давая понять, что его слова о враге не шутка, а личные убеждения.
– Ну, с чего зачнем? – вопрошал строго секретарь, – мне зараз помниться, что Вы должны заплатить деньги за охотобойный пункт капиталиста, кспуататора рабочего люда – Разлуки. Так вот, уважая Вашего брата и соблюдая договоренность, мы не продали объект кому попадя и терпели до Вашего приезда. Зараз я покличу к себе председателя исполкома, и он принесет документы. Вы готовы заплатить деньги?
– Да, конечно! – сказал Николай, – у меня с собой чековая книжка Госбанка и могу сразу же выписать чек на необходимую сумму.
– Ну, вот и хорошо, – произнес секретарь и, поднявшись из-за стола, подошел к открытой двери и крикнул, – Кондратий, зайди ко мне!
Николай сначала не понял, кому он кричал, но когда открылась дверь кабинета, расположенного напротив, понял, что кричал он председателю исполкома райсовета. На пороге появился среднего роста коренастый казак в кожаной фуражке.
– Захвати документы по продаже охтобойного пункта Разлуки, – приказал секретарь, – буржуй деньги будет платить в районную казну.
– Он уже прибыл, ай как? – переспросил председатель, – я мигом зараз подсуечусь.
Через несколько минут, когда Красильников уже сидел за своим столом, вошел председатель и удивленно рассматривал Николая с ног до головы. Он медленно клал на стол папку с документами и не сводил глаз с «нового буржуя».
– Вота документы! – произнес председатель, делая ударение на букву «у».
– Давайте знакомиться, предложил Николай, – меня зовут….
– Да все уж знают тута, как Вас зовут, чего зря времечко терять? – вместо приветствия произнес председатель.
– Но я не знаю, как Вас называть? – недоумевал Николай.
– Меня-то? – переспросил председатель, – …кличут Федором Лукичом, а фамилия – Кретинин!
Николай взял папку и стал просматривать ее, листая и вникая в каждый документ. Найдя тот, где была указана стоимость национализированного объекта, он достал из нагрудного кармана чековую книжку Госбанка.
– Вот видишь, Федя, – грустно произнес Красильников, – за что мы боролись? Государственными деньгами у государства же частник объект выкупает…. Вот и вся тебе революция!
Николай, не обращая внимания на слова Красильникова, выписал чек и протянул Кретинину. Тот взял его, приколол скрепкой к папке и покинул кабинет, а вместо него вошел мужчина в форме НКВД. Внимательно разглядывая Николая, он представился, слегка склоняя голову.
– Начальник районного отделения НКВД Шевельков Панкрат Сидорович, – произнес он четко каждое слово, – а Вы я так понимаю, будете у нас колбасу производить!
– Да, конечно, товарищ, – подтвердил Николай, – моя фамилия….
– Вы не понимаете, с кем гутарите? – спросил Панкрат, – я знаю не только, как Ваша фамилия, но даже и биографию…. Советую Вам сразу – контру на своем частном заводе не разводить! Никакой агитации супротив Советской власти я не допущу!
– Я же не агитацией приехал заниматься, а колбасу делать, – с иронией произнес Николай, – осталось самая мелочь – построить цех для начала. Я сейчас пользуясь случаем, что все представители власти здесь, приглашаю предварительно всех вас на открытие завода заранее.
– Да, мы все здесь в одном коридоре, – сказал Красильников, – и партия и совет и милиция…. Но на открытие обязательно придем.
На этом знакомство с властью закончилось. Николай еще три дня оформлял документы купли-продажи на этот охотобойный пункт. Он удивился, что никто не знал, как их оформить. Критинин целый день звонил по телефону в областной исполком и расспрашивал, как заполнить готовый бланк, имеющийся в его распоряжении. Связь была плохая и постоянно прерывалась, поэтому заполняя бланк карандашом, Критинин очень часто подтирал резинкой ошибки, которые допускал. На это у него ушло полтора дня. Николай вспомнил рассказ Георгия, что сам Ленин говорил по этому поводу: «неумение вести дело, быть настоящими организаторами и администраторами». Николай сейчас познакомился с теми, кто «возводит революцию в божество» и «никак не желают выйти из психологии подполья и младенческого непонимания…». Эти слова Ленина, как нельзя лучше характеризовали работу местной власти.