— Тор! — теряя всякое терпение, вскрикнул Локи, и Одинсон понял — пора.
В надежде, что уже не навредит, Тор приставил влажную головку к растянутому входу и плавно качнул бёдрами, Локи не оттолкнул, только вцепился в плечи мёртвой хваткой, сцепил белоснежные зубы, морщась от неприятных ощущений.
— Локи?
— Бери меня, я же здесь, — тяжело сглотнув, приказал Локи.
И Тор повёл себя как послушный раб, он усилил нажим, проталкивался осторожно, но неотвратимо, маг всхлипнул и потянул брата к себе, заставляя прижаться к своей шее. Тор горячо сопел над ухом, прижимая мага к постели, он был таким горячим и причинял боль, впрочем, как и всегда. Только сегодня это была глубокая интимная боль, и это Лафейсон позволил ему, он так повелел. Одинсон дал ему немного времени привыкнуть и наконец сорвался. Бесконтрольные, рассеянные толчки едва не лишили мага чувств, Тор обернулся горячим неуправляемым зверем. Лафейсон зажмурился от боли, вцепился в плечи брата так, что побелели костяшки пальцев, а потом вдруг его ошеломила вспышка и всполохи огня, каждый очередной толчок Тора, каждое его проникновение обжигало, будоражило, заставляя ётуна стонать и кричать. Ничего подобного Локи не чувствовал прежде и не испытает после, это уж точно. В тот момент магу казалось, что такие ощущения и эмоции может вызвать только брат. Самый родной и самый далёкий, самый горячий и правильный — Тор.
Тор так разошелся, что кровать едва выдерживала его напор, уже не говоря о мечущемся под ним Локи. Маг стонал и обнимал брата, ловя каждый толчок, всю ярость молодого царя, всю его страсть и нерастраченную любовь. Кончая, Локи плакал или выл, Тор не мог разобрать, сам он зажмурился до боли, сердце рвалось из груди и набатом стучало в висках, когда он выплеснулся в глубине горячего гибкого тела. Голова опустела, накатывала приятная слабость, Одинсон всей своей тушей накрыл Локи и, уже уплывая в мир сновидений, не расслышал, что прошептал ему Локи.
***
К приходу Огуна Тор был собран и готов покинуть подземелья. Друг бросил на постель спокойный взгляд. Локи спал, накрытый одеялом. Неизвестно, какими путями Одинсон увещевал мага ночами, что ему обещал, но, судя по всему, разговоры эти шли обоим на пользу. Несмотря на все злопыхания неродного брата, Тор верил в него, поскольку каждый раз в очередь за предательством Локи помогал громовержцу, и эти его неразумные с точки зрения предателя поступки заставляли Одинсона не опускать руки, бороться за брата и дальше. Тор ясно дал понять своим подданным, что Локи помог Асгарду, рисковал своей жизнью ради асов, специально втёрся в доверие к Хель и в итоге только и ждал возможности освободить свой дом от гнёта владычицы царства мёртвых. Общественность такая история вполне устроила, асы уверовали. Обыватели видели, как Локи уводили, но никто даже не подозревал, что он оказался в темнице. Тор преподнёс всё так, словно принцу требовалась помощь, и его немедленно изолировали в благих целях. Мало кто знал о заточении Локи, да и те, кто знал, держали язык за зубами, один взгляд молодого царя говорил о многом. Брата в обиду он не даст, и спорить с ним мало кто хотел, он ведь так или иначе выиграл войну.
— Пора, — сказал Огун, когда защитный барьер рассеялся.
Одинсон слышал его шаги в коридоре, он был готов покинуть камеру брата. Громовержец вздохнул и ещё раз посмотрел на Локи, тот спал, закутавшись в одеяло, сладко посапывая. Тор уверенно прошёл через арку и оказался в коридоре вместе с другом. Огун по привычке закрыл темницу взмахом руки.
— Всё в порядке? — стараясь не выглядеть бестактным, поинтересовался воин. — Ваше общение приносит плоды?
— Да, друг мой, — покивал Тор. — Я думаю, что мы начинаем достигать взаимопонимания, если с Локи это возможно.
Тор и Огун молча шагали по коридору. Сейчас им не о чем было говорить, да и громовержец выглядел несколько задумчивым, и друг не стал бередить его раны расспросами.
***
Так сладко Тор давно уже не спал. Было так хорошо и спокойно в тепле под одеялом рядом с Локи. Одинсон не хотел открывать глаза, боялся, что брат с утра по-другому посмотрит на их вчерашнюю близость. Разозлится, начнёт обвинять его в несдержанности. На губах Тора появилась улыбка, он не станет слушать брата, просто поцелует, скажет, что любит, и всё у них будет хорошо.
Громовержец пошарил рукой по постели в надежде, что маг ещё спит, и его сонного можно притянуть к себе, а может, удастся заткнуть ему рот поцелуем, как знать. Но рука скользила под одеялом и не находила Локи, Тор тут же открыл глаза, зевнул и только сейчас вдруг осознал, что ему давно уже пора было вставать, скоро должен прийти Огун. Локи, наверное, в ванной, приводит себя в порядок.
Что-то не так, Тор понял это, когда не услышал в ванной звука льющейся воды или шорохов, издаваемых Локи. Тор немедленно подскочил с постели, скидывая одеяло, и бросился в ванную, внутри у него всё похолодело. Но Локи не было, и даже если Тор сейчас ещё по-детски наивно верил, что это шутка, и маг сейчас обнаружит себя и захохочет, наслаждаясь своей шалостью, сердцем Одинсон чувствовал, Локи ушёл.
Какое-то время Одинсон просто пребывал в шоке, он брякнулся на постель и таращился в стену, он не хотел верить, но факты на лицо. Локи сбежал, Огун выпустил его, полагая, что скрытый иллюзией Локи, это он сам. Как же глупо!
— Вот так-то! Дурак! Ты дурак, Тор! — на смену шоку пришла злость, хотелось крушить всё вокруг. Тор едва справился с тем, что натянул на себя одежду.
А затем пришло понимание, и от горечи Тору захотелось кричать и плакать. Он не должен был так поступать с братом. Он сам открыл ему лазейку, недоглядел, позволил сбежать. Неужели он действительно думал, что Локи хоть сколько-то приятны его грубые ласки? Надо быть благодарным хотя бы за то, что маг не убил его во сне за такое.
Мысли в голове Тора путались, вспоминая вчерашнюю ночь, анализируя каждый стон и вскрик брата, громовержец с ужасом осознавал, что пленник вовсе не наслаждался, он кричал от боли и отчаянья под ним. Но терпел ради возможности улучить момент и покинуть заточение. Как быстро Тора хватятся? Куда Локи пойдёт теперь? Какой мир разрушит в отместку за те бесчинства, которые Тор с ним сотворил? Мысли разрывали голову и душу, было так больно, холодно и одиноко. Как вымолить прощение после всего, что он сделал?
Одинсон потерял счёт времени. Когда он услышал торопливые шаги в коридоре, то тут же поднялся с постели и рванул к защитному экрану, буквально через минуту перед ним возник взволнованный Огун.
— Тор! Я… Я не знаю… — друг развёл руками, по его ошарашенному виду Одинсон всё понял.
— Ты выпустил Локи, — отозвался громовержец, сглатывая ком в горле. — Как ты понял?
Огну торопливо провёл рукой по защите, открывая темницу, Тор вышел в коридор, друг был сильно взволнован. Ещё бы, он выпустил Локи, неизвестно, что теперь будет.
— Он показался мне, точнее, его двойник, сказал, что тебя следует освободить, и я тотчас…
— Всё нормально, друг, ты не знал, — постарался успокоить аса Тор.
Одинсон понимал, что ничего нормального в этом нет. Но Огун не виноват, вся ответственность за поступки Локи теперь лежит на нём.
========== Глава 3 ==========
Мидгард жил своей жизнью, не ведая о вселенских проблемах, о войнах среди пришельцев, о грозящем всему сущему хаосе. Беспечные смертные всё так же спешили на работу, ходили по магазинам, слушали глупую музыку и подражали звёздам кино. Богачи и бедняки, глупцы и учёные, белые и чёрные люди разных национальностей, мировоззренческих взглядов и приверженцы странных религий, все они гудели, создавая шум своими разговорами. Работа, секс, еда, круговорот однообразных разговоров и посулов…
Грязная подворотня, ночлежка, помойка. Череда единообразных повторений, одинаковые дни, объедки, бессонные ночи на улице. Но как бы ни был жесток к нему каждый новый день, он просыпался с мыслью, что ему нужно предупредить мирян о надвигающейся опасности. Нужно спасти человечество, прежде чем его поглотит хаос. И каждый раз люди проходят мимо, шарахаются от него прочь, бросают мелочь ему под ноги.
Старик потрясает картонкой-табличкой в руках, взывает взглянуть на послание, коряво начерченные буквы складываются в несколько слов «Грядёт Апокалипсис». Иногда он выкрикивает, словно умалишённый, эти заветные слова в надежде, что кто-то обратит внимание. Но люди спешат по своим делам, а он слишком устал, его взгляд рассеян, должно быть, безумен. Он не помнит, как его зовут, знает лишь, что должен предупредить, предотвратить.
Старик опускает голову, оседает на колени, проходящие мимо люди бросают монетки к его ногам, некоторые — бумажные банкноты. Только ему всё равно. Каждый день одно и то же — ноги мелькают перед глазами, кроссовки, джинсы, брюки, туфли. Старик прикрыл глаза на пару секунд, не больше, открыл их снова и вдруг уставился на изящные мужские чёрные туфли с острыми носами, брюки. Старик неуверенно поднимает голову, на него смотрит молодой мужчина в дорогом костюме, волосы до плеч, глаза яркие, зелёные, тонкие губы змеятся улыбкой.
— Актуальное заявление, — произносит незнакомец, кивая на табличку с предупреждением, и от его взгляда старик цепенеет, словно знает, но не может вспомнить, в каком кошмарном сне видел его прежде.
— Я тебя знаю? — хрипло спрашивает бездомный.
— Грядёт конец миров, я чувствую это, — не отвечает на вопрос странный незнакомец, беседует словно сам с собой. — Последняя битва будет не из лёгких. Ты должен передать Тору одно-единственное послание от меня: не важно, на какой стороне я окажусь в итоге, я не дам ему упасть в бездну, как ты дал упасть мне. Ты передашь? Дай обещание.
— Я всё передам, — кивает старик, завороженный словами отдалённо знакомого человека.
— Вот и отлично, — ухмыляется зеленоглазый, подкидывает монету, старик против воли подставляет руку, и дар бога оказывается зажат в его кулаке.
Старик разжимает кулак и удивлённо смотрит, вовсе не монета, а небольшой камень с высеченной на нём руной, дарящей забвение. Память возвращается медленно, нарастает гулом в висках, Один сглатывает, с губ словно проклятие слетает одно-единственное имя, но того и след простыл.
— Локи, — всеотец озирается по сторонам, но сын Лафея пропал бесследно.
***
Один из самых успешных клубов в Нью-Йорке пользовался дурной репутацией и огромным спросом, каждую ночь здесь оседали сливки общества: любители провести время за барной стойкой, поглядывая на аппетитных стриптизёрш, заказывающие приватные танцы в отдельных комнатах. Услуги интимного характера оплачивались выше, но и защита у девочек была на высоте. В «Изумрудное царство» стремились попасть многие жрицы любви, владелец клуба обеспечивал полную безопасность для танцовщиц и проституток. Попасть под его крыло - значит, оказаться в другом мире, где тебе не надо трястись, заплатят или нет, набросит на шею удавку какой-нибудь псих, или пронесёт.
Он был улыбчивым и, как ни странно, скромным, владелец не позволял себе разнузданного поведения: проституток называл принцессами, вышибал и ребят из охраны — своими воинами и платил щедро, словно царь. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, клуб пользовался успехом. Его нередко можно было увидеть обходящим свои владения. Одетый всегда с иголочки жгучий брюнет с удивительными зелёными глазами, он приковывал к себе взгляды мужчин и женщин. Парни из охраны его уважали, проститутки боготворили, и каждый знал, что злить его не стоит.
Полгода назад, когда «Изумрудное царство» только открылось, случился прецедент: один из нанятых вышибал приставал к Венди — молодой танцовщице, которая решила подработать в клубе. Девушка дала понять, что не собирается спать с ним за деньги, и лихой Френк зажал её в подсобке, к счастью, он не успел ей навредить, словно сотканный из воздуха за его спиной вдруг появился зеленоглазый владелец клуба, он так его отделал на глазах у всего персонала, что запомнили этот поучительный урок надолго. Локи лично отвёз перепуганную Венди домой, она только и твердила, что очень благодарна ему за то, что он появился.
Лофт правил своим маленьким царством как благородный наследник, к нему медленно приходило понимание, что здесь он может контролировать всё и всех. Локи подстраховался на случай появления нежелательных гостей, ведь его имя, броское и запоминающееся, могло вызвать проблемы, но, к счастью, среди смертных были ненормальные, которые после его налёта на Нью-Йорк сменили имя, и теперь в этом чудесном городе можно было насчитать около ста человек, носящих имя Локи Лафейсон.
Пару раз в клуб наведывались агенты ЩИТа, среди прочих Тони Старк и Черная вдова, для этих особых гостей у Локи было специальное прикрытие, он не скрывал себя иллюзией полностью, только лицо, видоизменял черты. Лафейсон имел сомнительное удовольствие разговаривать со Старком, который, видимо, собирался просканировать его своим испытующим взглядом, но ничего у него не получалось.
Вскоре агенты ЩИТа попривыкли к присутствию очередного «психа-локимана», поскольку у них были и другие дела, и другие люди, именовавшие себя Локи, которых тоже следовало проверить. Всё реже маг видел их знакомые лица в своём клубе, можно даже сказать, что отстали от него даже слишком быстро. Может, что-то подозревали, но ничего не предпринимали. На данный момент его не в чем было обвинить.
Иногда вечерами, потягивая виски, маг осматривал свои владения, слушал живую музыку, доносящуюся с небольшой сцены на первом этаже, равнодушно любовался танцами стриптизёрш, их грация и сила впечатляла, но только его мысли были далеко, где-то за облаками в чуждой Мидгарду вселенной. Там, где правит Тор-громовержец, и куда вернулся его отец Один после вынужденной ссылки. Локи часто думал о брате, он знал, что сделал ему огромное одолжение, исчезнув из его жизни. И, судя по тому, что крышу клуба до сих пор ещё не проломили молотом, Тор не знает, где скрывается его мятежный брат.
Иногда Локи представлял, чем Одинсон занимается: восстанавливает Асгард, разговаривает с отцом, может быть, занимается любовью с Сиф. Воительница всегда засматривалась на Тора, может, сейчас, когда он одинок, она улучит момент и утешит его, а там, глядишь, и станет царицей. Лофт мучил себя этими иллюзиями, размышляя о жизни брата, о его благополучии и свадьбе, детях и друзьях, изводил себя ревностью.
У Тора было всё и всегда — дом и родные, а у Локи не было ничего, только ложь, которой его кормили в изобилии. Лафейсон постоянно злился, всё в его жизни происходило не так, как хотелось, совсем не то, чего он заслуживал, но воспоминания о той ночи, проведённой с Тором, он хранил в памяти словно сокровище, единственное и настоящее. Было то проявлением любви со стороны Тора, или они просто изголодались, истосковались друг по другу, даже если и не признавали этого, просто нужно было выплеснуть куда-то нерастраченные эмоции. Та ночь, их необузданная скачка пролетела словно миг, но столь яркой была для Локи эта близость, широкий жест брата. Может, лишь жалость была всему виной, или мнимая вина царя, Локи не знал и не хотел знать. Им было хорошо — очевидный факт. Но остаться Лафейсон не мог, как бы они смотрели друг на друга с утра? А что, если Тор пожалел бы? Локи сделал ему одолжение, и брату стоит только порадоваться, что он избавился от обузы в лице мага.
Однажды они снова встретятся, и Лафейсон точно будет в ряду врагов брата, выберет плохую сторону из упрямства и злости, и, когда Тору потребуется помощь, он не останется в стороне, он закроет его своей грудью, отдаст ему свою жизнь, он…
— Босс?
Маг резко вынырнул из своих размышлений, и мир грёз остался где-то в недосягаемости. Лафейсон судорожно выдохнул и обернулся. Он сидел за барной стойкой в самый разгар веселья, музыка лилась со всех сторон, постояльцы наслаждались разгулом его дьявольского заведения. Справа обозначился Дюк Рейнольд — личный помощник по важным вопросам, в частности безопасности, можно сказать, управляющий, сильно смахивающий на уголовника, судя по накаченному телосложению и манере себя вести, с ним мало кто вступал в спор, охрану он держал как начальник тюрьмы — эдакий второй Локи. К тому же Лафейсону он нравился, поскольку его принципы лежали на поверхности: Дюк был благодарен своему благодетелю и соблюдал все правила и предписания босса.