— С таким настроением мы и неделю в одном доме не проживём, — заключил Лафейсон. — Ладно, утро вечера мудренее.
Локи поднялся со своего места и стал копошиться со шкурами. Тор нахмурился, наблюдая, как колдун раскладывал шкуры на полу у подтопка, туда же полетела подушка и одеяло.
— Ты же не собираешься спать на полу? — недоверчиво поинтересовался охотник.
— Здесь теплее, — ответил Локи. — Мы не станем спорить на эту тему.
Тор напустил на себя равнодушный вид, но ему было вовсе не всё равно, что ради него проклятый колдун ложился на полу. Это было как-то неправильно. Всё было неправильно, с той самой минуты, как он покинул этот дом в прошлый раз. Лафейсон всерьёз укладывался на полу, здесь он и сам поленьев подкинет и к теплу ближе. Готовясь ко сну, он снова задумался о побеге, надо было сразу уйти и не слушать упрямого охотника. Может, так и стоило поступить ближе к рассвету, а с утра, когда его и след простынет, через иллюзию можно будет всё объяснить.
Тор хмуро посматривал на колдуна, тот не озадачился переодеванием, улёгся спать прямо в одежде. Одинсон чувствовал, как нарастало беспокойство. Он не понимал себя: с одной стороны, ему хотелось, чтобы Локи провалился сквозь землю и больше никогда о себе не напоминал, а с другой — охотник хотел остаться в его доме, пусть даже на год. Долгий и мучительный год опасений и недопонимания. Его разрывало на части от неопределённости. Тор ведь прекрасно понимал, что не сможет противиться воле колдуна. Наглый чёрт приручит его, прогнёт под себя, сделает рабом. Одинсон не к месту вспомнил, как Локи льнул к нему, как отчаянно пытался поцеловать. Странно, что не подчинил, ведь мог.
Тору не хватило смелости пригласить Локи обратно в постель, а ведь он должен был это сделать, ведь, если уж говорить начистоту, колдун ничего плохого ему не сделал. Пока он только и делал, что обхаживал его, как жениха, да ещё в объятия просился.
Одинсон задремал ненадолго, разбудил его свист ветра за окном. Судорожно открыв глаза, он сразу глянул на спальное место у подтопка. Локи спал, накрывшись одеялом с головой. Он так не делал прежде, и Тор сразу же почуял неладное, подскочил с постели. Ещё больше взволновало, что Эроса не было на привычном месте. Охотник нагнулся и осторожно потянул одеяло вниз.
«А что, если он ушёл?» — Тора пробрало до костей.
Одеяло сползло, и взгляду охотника сразу же открылась взлохмаченная чёрная голова. Локи спал на боку в обнимку с котом. Он так тихо дышал, что и не слышно было, лицо бледное, бескровное, а вокруг губ ореол шрамов. Тор облегчённо выдохнул. Кот лениво заморгал, заметив Одинсона, прищурился и моментально впиявил свои когти Локи в руку. Колдун дёрнулся и открыл глаза. Одинсона застали в нелепой ситуации, он уже начал судорожно придумывать отговорки.
— Что, опять волки воют? — насмешливо спросил Лафейсон, погладив кота между ушей.
— Нет, я просто…
— Тогда спи, или мне надо выйти за порог, чтобы ты мог заснуть, — недовольно буркнул колдун. — А что, я могу, без проблем.
— Я вовсе не это…
— Ну, а что тогда? Я спать хочу, в конце концов! Я что, недостаточно далеко от тебя лёг, чего ещё тебе надо?
Локи терял нить своего сна, кот недовольно мяукнул и ушёл на табурет. Лафейсон приподнялся на локте, потёр лицо и выжидающе уставился на того, кто мешал ему спать.
— Извини, что разбудил, — виновато отозвался Одинсон. — Ты, в общем, иди в постель, а? Не могу я так, ты на полу спишь, а я в комфорте.
— Да ты меня где угодно достанешь, — вздохнул Локи.
— Идём в постель, ладно? — настаивал охотник.
— Я лягу с краю, — утвердительно сообщил колдун.
Одинсон согласился, и на этом они наконец сошлись. Тор отодвинулся к стенке, а Локи улёгся с краю, накрылся своим одеялом и сразу затих. Ближе к рассвету Лафейсон встал с постели, чтобы подбросить дров и надеть сорочку: спать в одежде было всё-таки неудобно. Он и не заметил, что гость наблюдал за каждым его движением, как маг разоблачался, повернувшись к нему спиной, как светлая сорочка скользнула вниз, прикрывая молочную кожу. Одинсон сглотнул и прикрыл глаза, прежде чем колдун обернулся, готовый ко сну.
Локи вернулся в постель бесшумно, он лёг так далеко от Тора, что, казалось, ночью сползёт на пол. Одинсон даже открыл глаза, чтобы убедиться, что колдун точно рядом. Да, он спал на краю спиной к охотнику, которого переполняли два очевидно противоположных желания: притянуть к себе и не трогать вовсе. Одинсон не осмелился прикоснуться, не хотел рушить шаткое перемирие.
***
Эта ночь что-то кардинально изменила. С утра Тор не стал препираться, искать подвохи в поведении Локи и его предложении. Он высказал своё согласие остаться на год в колдовском доме, был готов к строительству и работе по дому, готов к странному соседству. Колдун отреагировал на решение охотника спокойно, без особого энтузиазма, он не радовался, заливаясь злорадным смехом, и не был чрезмерно хмур. Но при этом ничего не сказал. Молчаливо готовил завтрак, безмолвно ел, даже с Эросом не перекинулся парой слов.
— Локи, всё в порядке? — наконец Тор не выдержал гнетущего молчания.
Колдун поднял на соседа глаза и натянуто улыбнулся, охотник ощутил фальшь.
— Да, просто мне плохо спалось. Не обращай внимания, — хозяин избы отмахнулся. — Строительство, как ты сам, наверное, понимаешь, придётся отложить до весны, надеюсь, это не станет для тебя проблемой.
— А должно? — пожал плечами Одинсон.
— Не знаю, тебе сложно находиться в моей компании по известным причинам, — меланхолично ответил маг. — Но в данном случае я ведь хотел научить тебя некоторым тонкостям общения с твоими козлами и ещё кое-чему полезному, тебе это пригодится, когда меня не будет. Ты должен знать ещё кое-что: если вдруг твоё терпение сойдёт на нет и соседство со мной станет нестерпимой ношей, ты можешь уйти, не предупреждая, а чтобы твои скитания по свету не показались тебе пыткой, я оставлю на подоконнике вот это.
Локи поднялся из-за стола, стал рыться под лавкой, что располагалась вплотную к стене у окна, выудил из закромов тёмный плотный мешок и положил на означенное место.
— Что внутри? — нахмурился охотник.
— Золото, твои отступные, — Локи вздохнул. — Этого хватит, чтобы начать новую жизнь, какую бы ты не избрал. Если захочешь, вернёшься к охоте, купишь оружие или заведёшь семью, построишь дом, купишь скот и станешь возделывать землю, решать тебе. Когда этот мешок пропадёт с подоконника, я пойму, что ты ушёл.
— Ты очень странный, Локи, — Тор нервно потёр лицо ладонями, казалось, он спал глубоким сном и видел какой-то бредовый сон. — Я тебя просто не понимаю, в один момент ты такой, в другой совершенно… Я не знаю, как тебя понять.
— Чего именно ты не понимаешь? — Лафейсон тепло улыбнулся, но уже без фальши. Одинсон сглотнул, поскольку и смущался смотреть на шрамы, и в то же время не сводил с них любопытный взгляд.
— Сначала ты ставишь меня на колени, унижаешь, — Тор вздохнул: поднимать эту тему не хотелось, но с этого всё началось. — Убиваешь Вольштагга, а меня оставляешь в живых. Не хочешь отпускать, а потом даёшь уйти, и, когда я уже на грани смерти и унижения, в сравнении с которым твои желания — детская забава, ты забираешь меня, устроив переполох в подземельях ордена, воскрешаешь меня, даёшь кров, хочешь, чтобы я остался, при этом позволяешь мне уйти, даёшь золото. Я просто не знаю, чего ожидать в следующую минуту.
— Я хочу тебя уберечь, но при этом даю тебе право самому принимать решения, — ответил Локи, не до конца понимая, отчего Одинсон так себя вёл, отчего злился. — Я не хотел слушать шёпот ветра, ты принял решение и ушёл, это был твой путь, но, когда увидел тебя скованного, уже не мог остаться в стороне. Я знаю, что такое боль и унижение гораздо лучше тебя, поверь мне. Те шрамы, что ты видишь, — это жалкие крохи памяти о настоящей боли, которую я испытал.
— Прости, — покачал головой Одинсон. — Я просто…
— Если это тебя хоть на секунду утешит, я больше не могу тебя подчинить, — признался Локи с заметной неохотой, Тор даже дёрнулся от удивления. — Если бы мог, ты не остановил бы меня, когда я хотел уйти. Неплохая гарантия, разве нет?
Тор молчал, осмысливая сказанное, но всё то, что Локи сказал, казалось не таким важным, как его признание в том, что колдун испытал издевательства на своей шкуре. Он практически открытым текстом сказал об этом, и Тору от этого было не по себе. Какому больному ублюдку хватило наглости измываться над зеленоглазым чёртом, калечить идеальное лицо и тело?
— Это был охотник? — резко бросил Одинсон. — Охотник причинил тебе боль?
— Охотник меня освободил, — со вздохом ответил Локи, он искренне улыбнулся, наблюдая обескураженное лицо собеседника.
— Что?! Но как же… Кто ещё мог так с тобой поступить, если не охотник?! — Одинсон импульсивно всплеснул руками.
— Это только мои кошмары, — отрицательно покачал головой Лафейсон.
— Ты спрашивал, почему я охочусь, — Одинсон нервно потёр руки друг об друга, он решительно шёл вперёд, понимая, что раскрыть свои тайны можно лишь в ответ на чужие, по-другому разговора не выйдет. — Колдун отнял у меня семью, Локи. Пришёл в наш дом и забрал моего брата, а мать с отцом убил на моих глазах. Они не хотели отдавать своего ребёнка, а я был слишком мал, чтобы помочь им, чтобы вступить в бой и дать колдуну отпор, я пытался вырвать брата из его рук, а он оттолкнул меня, как куклу, и ушёл. Лучше бы убил! Почему меня не постигла участь брата? Пусть забрал бы и меня для своих жертвоприношений.
Тор не заметил, что дрожал, глаза увлажнились. Зачем он рассказывал? Зачем вспоминал? Лицо колдуна стало невообразимо печальным, словно молодой и полный жизни, хоть и изувеченный молодой человек превратился в старика. Тор снова напомнил себе: «Откровение за откровение», он наивно надеялся, что маг не останется в долгу.
— Ты можешь не верить, — покачал головой Локи. — Но мне жаль, что с тобой случилось такое, а ещё больше мне не хотелось бы говорить тебе правду, но ты должен знать. Колдуны не приносят в жертву детей, уж точно не своих.
— Что? О чём ты?
— Скорее всего, колдун забрал своё дитя, и, что более вероятно, ребёнок был тебе сводным братом.
— Что ты такое говоришь? — заторможено проронил Одинсон. — Откуда ты…
— Это также значит, что твоя мать была ведьмой, Тор Одинсон, — Локи нервно потёр губы. Такого он не ожидал. Но это объясняло высокий потенциал и силу Тора, которую он пока не мог понять и подчинить себе.
— Откуда ты знаешь?! — Тор резко поднялся из-за стола, ярость поднималась в нём мощными волнами. — Отвечай!
Эрос подскочил с постели, ринулся было к столу, но Локи глянул на него, заставляя остановиться и не лезть в разговор.
— Я плод подобного соития, — спокойно ответил он.
— Ты? — ярость отхлынула одним разом, Одинсон обессилено плюхнулся обратно. — Но как же так…
— А ты решил, что я сам ворую детей? — Локи ухмыльнулся совсем не к месту. — Мой отец отбил мне всякое желание совокупляться с женщинами, он был хорошим учителем, вдалбливал науку как следует.
— Только не говори, что… — Тор не хотел даже думать об этом, но сердцем чувствовал: колдун скрывал нечто мерзкое.
— Что?
— Что твой отец сделал это с тобой, пытал тебя… — Тор не хотел верить, это ведь было просто глупое предположение.
— А ты догадлив, — Лафейсон поощрительно улыбнулся. В глазах Тора колдун рассмотрел назревающую бурю, его гнев был столь силён, что стал ощутим физически: волоски на руках колдуна встали дыбом, по телу прокатилась дрожь — чужая вражеская энергия. Наверное, на этом стоило закончить, но слова так и рвались наружу, так давно он держал всё в себе. — Да, он пытал меня несколько месяцев, я точно и не знаю — три или четыре. То, что ты видишь на моём лице, на теле, — с этого он начал. Он любил, слушать мои крики, только в постели, когда я задыхался от экстаз под ним. Надо отдать отцу должное, он был умелым любовником. Когда же он стал резать моё тело, я кричал уже от боли, и это его стало раздражать.
— Хватит, — едва смог выговорить Тор. Но Локи было уже не остановить, он не смотрел больше на Тора, буравил пустоту таким взглядом, словно снова переживал ужасы прошлого.
— Лафей зашил мне рот суровыми нитками и иглой, я был прикован, да и смог ли ему противостоять, адепту, прожившему полтора века. Потом было хуже день ото дня: побои, шрамы, разные пыточные предметы. Я мечтал подохнуть в первые несколько дней, но он не давал мне, удерживал в пограничном состоянии очень долго, я потерял счёт времени, он начал весной, а закончил со мной осенью.
Тор хотел снова прервать, хотел заткнуть уши или выйти вон из избы. Он не желал знать больше, чем есть, но снова прервать не осмелился. Локи словно пытался выговориться, поделиться с кем-то своими злоключениями.
— Он стал вожделеть меня с самого раннего детства, я помню, как он прикасался ко мне, ещё к мальчишке, так интимно и настойчиво, я привыкал к этому. Когда я стал постарше, его претензии на меня стали очевидны. Мне сложно судить объективно, и всё же он был умелым любовником, он всему меня научил, он дарил мне навязанное наслаждение, и я привык к нему. Он всегда нашёптывал, что так живут все адепты, травил меня сладкими речами, подминая под себя, я соглашался всегда. Откуда мне было знать, что другие так не живут.
Локи замолчал, тяжело сглотнул, и Тор улучил момент задать вопрос, который, возможно, отсрочит продолжение.
— Ты сказал, что тебя охотник спас?
— Да, — печально покивал Лафейсон. — Когда обряд был завершён, было уже поздно. Он спас, но не предотвратил, хотя я ему и за это благодарен. Охотник убил Лафея, в тот момент не готового к нападению.
— Такой же обряд, который ты провёл со мной? — догадался Одинсон.
Локи покивал и продолжил:
— Охотник забрал меня, выходил, я умолял его убить, покончить со мной, я рассказал, что я сын колдуна, — маг тяжело сглотнул ком в горле. — А он говорил, что теперь всё будет хорошо. Я в это не верил. Мне потребовалось время на восстановление, но не слишком много, я исцелялся под действием мощных неподвластных мне сил. Остались лишь эти безобразные шрамы.
— А что охотник?
— Он был добр ко мне, как отец, о котором я мечтал, но остаться с ним я не мог. Прошло много времени, прежде чем я понял, что больше мне нечего бояться. Потом пришло осознание моей силы, Эрос и Фенрир всюду следовали за мной.
Локи глубоко вдохнул и взглянул на Тора, тот был поражён и удручён рассказом.
— Теперь ты лучше меня понимаешь? — ухмыльнулся Лафейсон.
— Прости меня, — прошелестел Тор виновато. — Я заставил тебя вспоминать.
— Ничего, ты первый, кому я всё это рассказываю, и, наверное, последний, не осмелюсь больше кому-то поведать о своей проклятой жизни.
Оба замолчали.
Замолчали надолго и в думах своих были неоднозначны. Собственная трагедия стала казаться Тору не такой ужасной в сравнении с жизнью колдуна. На краткий миг Локи действительно полегчало, он почувствовал иллюзию свободы от прошлого, но тени, как цветущее болото, снова стягивали просвет и закрывали от него солнечные лучи надежды.
Вечность в одиночестве — это не подарок, а проклятье.
— А знаешь, что самое мерзкое? — снова уверенно заговорил Локи. — Что я вызываю его дух, чтобы помучить, когда хочу его тепла. Хочу прикосновений, поцелуев и объятий. И пусть я буду ненавидеть его, но это хоть какое-то подобие жизни, чем бездействовать.
Локи не стал дожидаться, что скажет на это Тор. Понятное дело, в нём говорил сломленный ребёнок со страстью гордого мужа, но ту страсть никто не способен был утолить. Он поднялся из-за стола и решительно закрыл тему, принявшись прибираться на разделочном столе. Домашние дела всегда отвлекали от тяжёлых размышлений.
— Попробуй позвать своих козлов, Тор, — не оборачиваясь, предложил Локи. — Угости и дай им имена, они могут и не согласиться с твоим выбором, просто прислушайся, Эрос тоже не сразу начал откликаться, но…
Локи замер, оборвав себя на полуслове, когда почувствовал присутствие за спиной, а в следующий миг грузное горячее тело плотно прижалось к его спине, настойчивые руки обхватили талию. Лафейсон не заметил и не почувствовал, как Тор приблизился, но его не напугали действия соседа, его напор не вызывал опасений, лишь удивление.