— Ну, давай, скажи что-нибудь, — развёл руками Лафейсон, опираясь на стол. — Теперь ты знаешь, что я сделал.
Тор молчал и только смотрел из-под полуприкрытых ресниц. Он не знал, что на это сказать, пока ещё не понял, как себя чувствовал да и как ко всему этому стоило относиться. Лафейсон не выдержал гнетущей тишины, схватил кружку и стал заливать в себя жидкость, словно воду. Опрокинув полный стакан, он скривился и утёр рот, брякнул кружку обратно, отдышался немного.
— Что это? — недоверчиво поинтересовался Одинсон, указав на бутыль.
— Пить можно, — пожал плечами Локи. — Даже нужно. А знаешь, я ещё ни разу не пробовал упиться до смерти.
Локи растянул губы в зловещей улыбке. Для кого он играл сейчас, Тор не понимал. Или он не прикидывался?
— Может, получится? — спросил он, глянув на прижавшего уши Эроса. Тот сверкал жёлтыми глазищами, и Тору даже показалось, что вот-вот он набросится на компаньона. — Стоит попробовать?
Тор и глазом не успел моргнуть, как Локи схватил его кружку и торопливо опустошил, словно кто-то хотел вырвать заветную порцию.
— Эй, куда тебе столько?! — возмутился Одинсон и уже всерьёз обеспокоился, когда Локи налил себе ещё, хотя глаза у него уже пьяно блестели. — Локи, довольно.
Тор немедленно поднялся из-за стола, отнял у мага бутыль и поставил на разделочный стол, тот потянулся за кружкой, но охотник и её отставил подальше.
— Да ладно тебе, — стал, как маленький, канючить чернокнижник, совершенно потеряв лицо. — Жалко тебе, что ли? Из всех смертей такой вариант я ещё не опробовал, надо исправляться.
— Что? — Тор опасно прищурился. — А какой… какие варианты ты пробовал?
— Я топился, всплыл на третьи сутки, отплевался и вылез на берег, — Локи стал демонстративно загибать пальцы, словно для него это была просто игра. Он не замечал, как на лицо Тора наползала серая туча. — Резал вены, крови было море, но, увы, — он отрицательно покачал головой и продолжил: — Вешался, кто-то разрезал верёвку, и через какое-то время я снова как новенький. Что же ещё, ах, яд! Сам приготовил, такой состав убил бы сотню людей разом, но не меня, с утра даже голова не болела. Так, была ещё смерть от холода, я, знаешь ли, голый улёгся в лютый мороз под деревом и заснул, так знаешь, пролежал бы, наверное, до весны, меня волки обступили, обложили, как шубой, и отогрели, так что очнулся я раньше. Лицо мне стали лизать. Нет, ну кто их просил?!
Тор кипел. Лучше бы выпил побольше, хотя, наверное, оно и к лучшему, что он снова был трезвее колдуна. Неужели этот зеленоглазый дурак действительно так рвался на тот свет, снова и снова кидаясь из огня в полымя? А с каким комизмом он рассказывал об этом. Но ведь Тор хотел откровений — пожалуйста, получите.
— А был ещё один случай, — всё не унимался Локи. — Охотник очередной, он, верно, решил, что я сбрендил, когда попросил сжечь себя. Но в любезности мне не отказал, милый был парень. К столбу меня привязал, дрова у ног запалил, огонь сразу перекинулся мне на одежду, я так надеялся, Тор, хоть на огонь…
Одинсон был уже на грани что-то сделать, только не знал, что именно, ударил бы наотмашь да так, чтобы разбить этому придурку губы в кровь, только поможет ли? Дать тому напиться до кондиции, пусть рискнёт своей жизнью ещё раз? Но ни тот, ни другой вариант Одинсона не устраивал. Хотелось заткнуть рот проклятому чёрту, но он вдруг и сам замолчал, едва заметно вздрогнул всем телом, вспоминая очередное фиаско.
— Огонь был тёплый, — с трепетом продолжил Локи. — Как парное молоко, он не жёг меня, а я ведь думал, что в головешку превращусь. Охотник был удивлён, подошёл ближе, и огонь кинулся на него диким зверем, он вспыхнул, как фитиль. А ведь я должен был сгореть.
— Хватит, Локи, — старательно держа себя под контролем, попросил Тор.
— Не надо было пить, — Лафейсон облизнул губы до влажного блеска и потянулся было к охотнику, но тут же сам себя остановил. — Не хочешь попробовать меня… убить?
— А что, если выйдет? — с вызовом бросил Одинсон, скользнув взглядом по влажным приоткрытым губам. Зелёные глаза вмиг загорелись надеждой на воплощение задуманного свидания со смертью. А Тором завладело любопытство. Он был пьян или тоже рехнулся в компании бессмертного, если вдруг его так привлекли губы колдуна. Определённо не до такой степени он был пьян, просто тонкие губы, отмеченные ореолом шрамов, так и просились…
— Попробуй, — Локи улыбнулся. — Попытка не пытка… Хотя как сказать, может, тебе стоит меня…
Локи не договорил, Тор накрыл его рот своими губами, ловя невнятное продолжение, напористо схватил беспечного колдуна за талию и прижал к себе. В первую секунду Лафейсон пытался мычать, дёргался. Другой ладонью Тор накрыл его затылок, не сдержался, сжимая в кулак чёрные пряди, не позволял отстраниться. Одинсон напористо и жадно пробовал сладкий рот, и Локи отвечал ему, робко обнимая за плечи. А ведь Тор не был настолько пьян, что мог бы позволить себе забыть, на кого набросился с поцелуями и объятьями. Только это не остановило, когда охотник протолкнул свой язык в чужой рот, когда не встретил сопротивления, когда распробовал сладость тонких губ. Всё это он делал сам, без подчинения чужой воле, и униженным себя не чувствовал.
Тор оторвался от колдуна, когда дышать стало нечем. Локи отреагировал странно: повис на нём, словно потерял все силы разом, обнимая за плечи и пряча лицо, он прижался лбом к сильному плечу, дышал часто и тяжело.
К счастью, на какое-то время Локи удалось заткнуть, но ненадолго.
— Я настолько жалок, что ты решил вместо смерти подарить мне утешение? — тихо заговорил Лафейсон. — Такими темпами я скоро сам начну себя жалеть.
— Ты пьян, — бросил Одинсон в ответ, схватил мага за плечи и чуть отстранил от себя, чтобы заглянуть в его глаза. — И говоришь ерунду. Дело не в жалости, Локи. Ты бы прилёг, отдохнул.
— Я лучше посижу, — стал выворачиваться маг.
— Иди в постель, а? Тебя еле ноги держат, — не соглашался Одинсон и сам же повёл упирающегося соседа прямиком к постели.
— Я не хочу.
— А я не спросил, хочешь ты или нет, — отрезал охотник, не принимая возражений. — Ты просто ляжешь и поспишь.
Наконец Тору удалось справиться со своим колдуном. С каких только пор Локи стал «своим» — не хотелось даже задумываться, не с той ли самой секунды, когда охотник принял решение поцеловать его? И это было только его желание. Пока он даже не знал, как к этому относиться, но искать себе оправдания, наверное, было глупо, и тратить на это силы он не стал.
Одинсон завалил Локи на постель, стянул обувь, колдун всё ещё в одежде закинул ноги на ложе, брякнулся спиной и тяжко выдохнул, раздвигая ноги.
— Проклятье, — разъярённым котом прошипел маг и, не смотря на Тора, стал расстёгивать штаны. — Что хочешь делай, но мне это необходимо. Отвернись, Тор, тебе ни к чему смотреть.
Одинсон в один момент залился краской, но то был вовсе не стыд. Он и не подумал отвернуться, из чистого упрямства наблюдал, как колдун стянул с себя штаны, но ровно настолько, чтобы высвободить крепнущий член. Одинсон покрылся испариной, в душе закипал гнев, как он мог подумать, что Локи отступится. Тор открыл было рот, чтобы что-то сказать, но магу не было до него дела, он закрыл глаза и стал ласкать себя, неторопливо и осторожно, как делал отец в годы его юности, словно мог спугнуть. Локи всегда подчинялся, он ему доверял. Больше было просто некому.
Охотник захлопнул открытый рот, понимая: его слушать никто не станет, Локи было не до того, а ему самому уже и не хотелось говорить. Тор не отвернулся, просто не смог, с чувством изощрённого садизма наблюдал, как сын Лафея ласкал свою плоть, твёрдую, гладкую и, наверное, тёплую. Он пытался вызвать в себе отвращение к этой картине, но ничего не выходило, злость против воли стихала, считать рукоблудие непотребством становилось всё сложнее оттого, как откровенные ласки вызывали в душе Тора отклик. И, что было уж совсем невероятным, Одинсон чувствовал, как крепло его достоинство, требуя к себе внимания.
Локи не стонал, только бесшумно глотал воздух приоткрытым ртом, где-то у кромки сознания его беспокоило присутствие Тора, но смущать его стонами он не хотел. Если охотник отвернётся, то сможет притвориться, будто ничего не происходило.
Одинсон отвернулся, когда нашёл в себе силы не смотреть, он сжал себя через штаны, как в ту злополучную ночь, и замер на пару секунд, до боли сжимая веки. Колдун выдохнул с каким-то непередаваемым отчаяньем, и это стало, наверное, последней каплей. Тор не хотел всего этого видеть, он честно ринулся к колдуну, чтобы присмирить, пусть и грубой физической силой, заставить прекратить непотребство, но вот его взгляд снова наткнулся на бёдра, усеянные шрамами, и он уже не знал, как было честнее поступить: заставить Локи остановиться или дать закончить начатое. Одинсон не успел определиться: Лафейсон выгнулся на постели дугой, при этом зачем-то закрыл себе ладонью рот и застонал совсем тихо, когда кончил.
Тор на ватных ногах отошёл от постели, рассеянно бросил взгляд на Эроса. Тот делал вид, что спал, а у самого нервно подрагивал хвост. Одинсон подошёл к столу и налил себе прозрачную жидкость без запаха, выпил глоток за глотком и теперь понял, почему Локи так быстро развезло: горло жгло огнём, грудь налилась теплом, а сознание стало уплывать, едва пойло достигло желудка. Второй порции Тору было не нужно, его разум был отравлен. Охотник повернулся, посмотрел на колдуна. Тот лежал в постели, щёки тронул румянец, рот приоткрыт, бёдра, обнажённые и манящие, член вялый, но это было поправимо, хотя он и сейчас казался Тору красивым.
Одинсон нетрезвой походкой подошёл к постели. Локи перепачкал свою одежду семенем, и от неё надо было срочно избавиться. Он стащил с колдуна штаны, чем привлёк к себе внимание. Лафейсон открыл глаза, он не испытывал стыда, лишь неудобство.
— Прости меня, — так по-детски попросил хозяин избы. — Я не хотел, чтобы ты видел, но мне… понимаешь, было нужно.
Одинсон встретился с ним мутным взглядом и, ничего не говоря, продолжил высвобождать соседа из плена одежды.
— Я могу лечь на полу, — предложил маг, не понимая выражения глаз, в которые смотрел. Если притвориться, можно было даже выдумать, что Тор заботился о нём, хотя, скорее всего, лишь мечтал накрыть одеялом и задушить.
Одинсон ничего не ответил. Справившись с одеждой колдуна, он навис над ним грозной тучей, готовой обрушиться на дьявольское отродье. На какой-то миг колдун решил, что последует удар, но вместо этого охотник оседлал его бёдра и нагнулся к губам. Поцелуй был разнузданным, как на пьяный взгляд Локи, охотник целовался влажно и настойчиво. Тор шарил горячими ладонями по его телу, словно искал самый слабый участок. Как будто он был драконом в чешуйчатой броне и убить его было не так-то просто, собственно, это вообще было невозможно, но колдун поддался бы, он готов был испытать боль ради чего-то стоящего. Он был согласен на увечья ради какой-то серьёзной цели.
Лафейсон был так пьян и расслаблен, что ему едва хватало сил оставаться в сознании. Тор целовал его, собственнически ощупывал его тело. Было так хорошо, но жизнь, наверное, была несправедлива к нему с самого рождения, его морило, веки тяжелели, а разум отказывался от дальнейшего бодрствования.
Тор, в отличие от колдуна, в сознании удержался гораздо дольше. Но, когда сосед перестал отвечать на его поцелуи, охотник понял, что тот заснул, просто заснул и не интересовало его сейчас никакое чувственное наслаждение. В то время как Одинсон был возбуждён и готов ко всему…
Правда, задумавшись, он всё же понял, что был не вполне уверен, к чему именно был готов. Взять Локи, как делал это его отец, или отдаться ему, словно бульварная девка? Член у него стоял колом, а Локи и дела до этого не было, он тихо сопел под грузом чужого тела, голый, тёплый и открытый.
Тору ничего не оставалось, как скинуть одежду и самостоятельно удовлетвориться. Одинсон ласкал себя грубо и отрывисто, но кончая, он прижался лбом к белоснежному плечу и поцеловал Локи в уголок губ, обещая себе, что в следующий раз он возьмёт своё.
***
Проклятое пойло не вызвало даже похмелья. Проснувшись, Тор чувствовал себя абсолютно трезвым, память услужливо напомнила ему о событиях вчерашнего вечера. Локи спал спиной к нему, а Одинсон настойчиво прижимался к упругому заду, причём его член так удобно примостился в ложбинке меж ягодиц. Рукой охотник обнимал колдуна и грел ладонью поджарый живот.
Отсутствие похмелья откровенно раздражало, и можно было бы свалить свои действия на проклятое пойло, но отпираться, наверное, было просто глупо. А отодвигаться от колдуна вообще не хотелось, таким он был тёплым и родным. Правда колола Тору глаза. Он заскрипел зубами, когда Локи чуть двинулся в его руках, словно хотел отползти, а Одинсон сильнее прижался к нему сзади, нежно погладил живот, испещрённый шрамами, и коснулся губами плеча.
Только сейчас Одинсон всерьёз осознал: близость с Локи была неотвратима, они пришли бы к этому через неделю или месяц соседства. Зима долгая и холодная, а Локи такой тёплый и притягательный. Сейчас эта мысль не злила, скорее, вызывала трепет. Их встреча и последствия её были предрешены высшими силами, или это были промыслы зеленоглазого чёрта, которого он так собственнически обнимал и прижимал к себе? Одинсон тяжело сглотнул и прикрыл глаза, снова проваливаясь в сон, на губах его играла мечтательная улыбка.
Тор проснулся какое-то время спустя, почуяв неладное, он открыл глаза и быстро понял, Локи пытался выбраться из его объятий.
— Ты куда это? — хрипло со сна спросил Одинсон.
— Ты голый, — зашипел Лафейсон, словно находил в этом что-то удивительное. — Тор, убери руку, мне надо встать.
Одинсон напрягся, он крепко удерживал колдуна поперёк груди, а тот пытался как-то убрать стальную ручищу, но ему это никак не удавалось.
— Отпусти меня, — тоном, не терпящим возражений, приказал Лафейсон.
Сосед обеспокоенно ослабил хватку и в самом деле хотел отпустить, а уж потом узнать, в чём дело, но тут его рука скользнула совсем случайно по горячему напряжённому животу и проехалась по твёрдому достоинству зеленоглазого. Одинсона как молнией прошило от макушки до пят. С шипеньем Локи успел было приподняться, но охотник оказался быстрее. Схватил колдуна за волосы, ладонь припечатал к животу и резко потянул на себя, Локи так и брякнулся обратно, вскрикнув от неожиданности.
— Тихо-тихо, — Тор не выпускал чёрные пряди из стальной хватки, но уже не тянул. — Прости, сейчас.
Локи не понял, за что надо Тора простить и что должно случиться «сейчас», он открыл рот, гневно сверкая зелёными глазами, впрочем, это мог наблюдать только любопытный Эрос, тот внимательно следил за вознёй на постели. Колдун едва не задохнулся от возмущения, а уже через миг от реального удушья, когда почувствовал, как его истекающий смазкой член накрыла сильная ладонь.
— Проклятье! — сокрушённо выдохнул Локи. — Что ты делаешь?
— То, что хочу, — голос у Тора был рваным и возбуждённым, его губы коснулись уха, и Лафейсон не смог скрыть дрожь во всём теле.
— Не надо, — жалостливо простонал Локи, словно боялся насилия, но страх он испытывал вовсе не от этого. Одинсон не слушал, он сжимал горячее естество, двигал рукой, заставляя колдуна стонать, как в бреду, и запрокидывать голову назад от этой простой ласки. — Прекрати, я потом не смогу… себя контролировать.
Одинсон не слушал, он настойчиво ласкал колдуна, при этом тёрся твердеющим членом об его ягодицы, размазывая собственную влагу.
— Вот так, — шептал Тор на ухо соседу, не переставая ласкать его рукой, с упоением слушая тяжёлое дыхание и редкие тихие стоны. — Ты ведь хотел…
Маг больше не вырывался, но смолчать не смог:
— Ты не хотел, ох! — едва справляясь с голосом, прошелестел Лафейсон.
Одинсон не успел задуматься, а был ли у него на самом деле выбор? Наверное, он так до конца и не определился с вопросами, которые так мучали его мятежную душу.