— Вот это уже больше похоже на правду, — хмыкнул Тор. — Думаешь, они хотят использовать её против тебя? Неужели они настолько тупые? Да и какая ведьма сравнится с тобой по силе? Кто вообще в этом мире может сравниться с тобой по силе?
Последний вопрос Одинсону показался излишним и в большей степени риторическим. Он отчего-то не сомневался: Локи был единственным в своём роде представителем самой высшей колдовской касты. Хоть Сартас и говорил, что она не существовала, а на деле Тор жил в доме бессмертного и всемогущего колдуна. Нет, второго такого не было на всём белом свете, иначе они бы объединились или, напротив, стали врагами пожизненно.
— Мне кажется, один человек есть, — Локи прищурился, прокаливая охотника пытливым взглядом алхимика. — И он стоит как раз напротив. Что до ведьмы, её приготовили не для меня, а, скорее, для тебя.
На какой-то краткий миг Одинсон опешил. Локи всерьёз поставил его на один уровень рядом с собой? Льстил зеленоглазый паршивец, пытался усыпить бдительность. Но, как уже было сказано, Тор обладал чутьём, истоков которого не знал, и он отлично видел, как неспешно и мягко колдун вёл беседу, всё ещё надеясь обмануть и ускользнуть. Но умозаключение Локи относительно ведьмы несколько смутило охотника.
— Какое отношение ведьма может иметь ко мне?
— Одинсон, какой же ты твердолобый! — сердито бросил чернокнижник, теряя терпение. — Она в первую очередь женщина, а уже потом ведьма.
— И что? — всё ещё не понимал Тор.
— Так, хватит, — резко осёк Лафейсон, он положил руки на грудь своего соседа и аккуратно отстранил его. Одинсон поддался, не напирал, позволил колдуну отойти. Только на сердце у него было неспокойно, более того, кот глянул на него, словно предостерегал: «Не отпускай». Охотник схватил Локи за запястье, тот обернулся. — Ну, что ещё?
— Послушай, — попросил Одинсон серьёзно. — Если утром ты всё ещё будешь чувствовать её присутствие, будем думать, что с этим делать. Может, к рассвету адепты уберутся отсюда и ведьму свою прихватят. Давай выждем немного, а утром будет видно.
— Я уже подумал, что можно с этим сделать, и я собираюсь сделать это сейчас, — не отступался Локи. — Эрос и Фенрир останутся здесь, с тобой…
— Ты тоже останешься здесь, со мной, — Одинсон сильнее сжал тонкое запястье, заглядывая в изумрудные глаза с напором воина. — Я не отпущу, понял?
— Мне больно, — безо всяких эмоций сообщил Локи, подбородком указывая на свою руку, которую охотник схватил, словно капканом сдавил. Тор ослабил хватку ровно настолько, чтобы не навредить, но отпускать действительно не собирался. Чернокнижнику ничего не оставалось, как пойти на поводу у соседа. — Хорошо, подожду до утра.
— Вот и отлично! — покивал Тор.
— Отлично, — едко бросил Локи.
— Отлично, — повторился охотник.
— Может, отпустишь?
Одинсон разжал ладонь и уверенно прошёл мимо Локи по направлению к выходу, опёрся спиной на дверь и сложил руки на груди, на губах его проступила кривая улыбочка. Верить чернокнижнику на слово он не собирался.
— Переодевайся и ложись в постель, — просто предложил Одинсон.
— Хорошо, я же сказал, что остаюсь, до утра ничего предпринимать не стану.
Локи в самом деле стал переодеваться, готовиться ко сну. Отворачиваться Тор не намеревался, следил за каждым движением соседа особо внимательно. Лафейсон отвернулся к подтопку, разоблачался не спеша. Тор наблюдал бесстрастно и скользил взглядом по бледной коже и ладной фигуре довольно отстранённо. Колдун вёл себя довольно обыденно, безо всяких излишеств, он не пытался привлечь внимание к какой-то определённой части своего тела, но Тор заострил внимание на его чёрных волосах, ниспадающих на плечи. Натянув сорочку, Лафейсон обернулся. Эрос прищурился, поглядывая на компаньона, тот, ухмыляясь, погладил кота по голове, словно ребёнка, и глянул на соседа, сдерживая снисходительную улыбку.
— Ты ведь не ждёшь, что я поведусь, а? — Тор оттолкнулся от двери и медленно приблизился к зеленоглазому. — Не вздумай ночью улизнуть.
— Постараюсь.
— Локи, я серьёзно, — бросил Тор хмуро.
— Я понял тебя, — развёл руками Локи.
Продолжать бессмысленный спор и дальше охотник не стал, дождался, пока Локи уляжется в постель, затушив свечи, и присоединился к нему. Было слышно, как Эрос спрыгнул со стола и, должно быть, улёгся на табурет у подтопка. Тор подвинулся поближе к Локи, чтобы иметь возможность контролировать его, не слишком близко, но всё же чернокнижник его намерение раскусил.
— Что на тебя нашло? — тихо поинтересовался Локи.
— На меня? Ничего не нашло, а тебе зачем посреди ночи ведьма сдалась — вот это хороший вопрос, — голос Тора неожиданно зазвенел от напряжения.
— Хеймдалль не похож на дурака, если не получается силой тебя забрать, они будут пытаться по-другому. Ведьму привели, чтобы она привлекла тебя и соблазнила. Согласись, неплохой вариант: подсунуть изголодавшемуся по женской ласке мужику дивную красавицу.
Тор быстро сообразил, к чему вёл колдун, сначала ему хотелось от души посмеяться, затем он задумался, что Лафейсон в некотором роде был прав, но в итоге его как громом поразило странное умозаключение: неужели Локи ревновал? Одинсон молчал подозрительно долго, но Локи всё ждал ответной реакции. Тор мог с жаром спорить, что маг мыслил не в том направлении, мог он и посмеяться над нелепыми домыслами, но охотник молчал непозволительно долго, прежде чем ответить:
— Ну, если ты прав, я думаю, нам тем более не стоит её искать, — так ответил Одинсон и добавил: — И когда я говорю «нам», я подразумеваю тебя в первую очередь.
— Вот как? Меня, значит? А ты сам?
От возмущения Локи даже дёрнулся, хотел повернуться, но вдруг передумал.
— Со мной проблем не будет, — просто ответил охотник. — Меня эта ведьма не интересует и не волнует, я даже не знаю, где она и как её искать. А вот ты…
Тор придвинулся ощутимо ближе, Локи взволнованно сглотнул, в большей степени от тона беседы. Охотник странно себя вёл, это доказывало и то, что его рука собственнически легла на плечо Лафейсона, сжала, но не сильно. Тор стал гудеть на ухо, обдавая горячим дыханием:
— Для человека, который в большей степени интересуется мужскими ласками, ты слишком увлёкся её персоной.
— О тебе беспокоюсь.
— Спи давай, — поставил точку в споре Одинсон.
Препираться с Локи можно было вечно, зеленоглазый чёрт уступать не собирался. И, казалось, чем больше Тор хотел избежать ссоры, тем сильнее Лафейсон старался разжечь перепалку.
— Я могу создать для тебя деву, — снова заговорил чернокнижник, стоило охотнику решить, что они всё же были вполне готовы отойти ко сну без дальнейших обсуждений неприятной темы. — Удовлетворишь с ней свои потребности…
— Локи, уймись ради всего святого! — повысил голос Тор. — Просто засыпай.
— Только не говори, что ты этого не хочешь, — Лафейсон нашёптывал, словно змей-искуситель, своё странное предложение. Хорошо хоть не гипнотизировал взглядом. Но Тору всё это не нравилось. Очередной способ покинуть дом, пустившись на поиски загадочной ведьмы? — Уж лучше созданный мною двойник, или считаешь, разумнее броситься в объятия ведьмы? Я не помешаю, если тебя это беспокоит, в бане подожду, пока ты тут с ней развлекаешься.
Тор рыкнул в чёрный затылок. То, что его на самом деле беспокоило, так это болтовня мага и его дикие предложения. Откуда вообще в его голове эти странные мысли? И ведь он всерьёз предлагал эту глупость! Одинсон не ответил, прикинулся спящим, хотя по большому счёту просто молчал, лёжа в темноте и прижимаясь к колдуну через толстый слой одеял. Лафейсон сник, тяжко вздохнул, словно пойманная птица в руках охотника. Тор чувствовал исходящую от него энергию неповиновения, зеленоглазый черт душой рвался прочь от него. Одинсон не знал, какие слова найти, как остановить, ведь, если Лафейсон задастся целью, дождётся, пока он заснет, и ускользнёт.
Тор не хотел отпускать, не собирался отодвигаться, но желал успокоить Локи, как-то унять его тревогу. В этот самый момент ему на ум пришли строки колыбельной песни, которую мама вечерами пела ему и маленькому брату, укладывая их спать. Странное дело, он давно не вспоминал об этом моменте беззаботного детства, когда его не мучили кошмары, когда он был ребёнком. Простые и незатейливые слова, почему же он вспомнил их только сейчас?
— Я знаю, ты не спишь, — подал голос Локи.
Тор напористо обхватил соседа за талию, притиснулся как можно ближе, словно это могло усмирить буйного колдуна, и почти на ухо стал нашёптывать:
— Ветер горы облетает,
Над горами солнце тает,
Листья шепчутся устало,
Гулко яблоко упало,
Подломился стебель мяты,
Жёлтым яблоком примятый,
Месяц солнце провожает,
По цветам один гуляет**.
Конечно, Тор не смог повторить нежный напев материнского голоса, но постарался вложить в свои слова тепло душевное, если, конечно, после всего у него осталась душа. Он убийца, и долгое время его руки не просыхали от крови жертв его бессмысленной мести, если и осталась у него какая-то часть души, она была исковеркана и изломана. Тем не менее, Локи неожиданно замер, притих. Тор слышал, как тихо вздохнул чернокнижник, без возмущения и недовольства, и охотнику даже показалось, что на этом они наконец закончили.
— Это слова колыбельной, — тихо вдогонку объяснил свой странный порыв Одинсон. — Мама пела её мне и брату очень давно. Я почему-то вспомнил её сейчас.
Локи не ответил, замолчал надолго, и Тор последовал его примеру. Эрос тихо поднялся на ноги, спрыгнул на пол и прошёлся по избе. Колдовская чета в постели притихла, закончила свою бесполезную брань и, возможно, поддалась сонным чарам ночи. Кот бесшумно подпрыгнул на лавку, потянулся к подоконнику, подёргал штору когтистой лапой и ловко нырнул под неё, оказавшись на широком подоконнике, где ждал своего момента мешок с золотыми монетами. Эрос удобно устроился и уставился на улицу. За окном сплошным шлейфом падал сухой снег, не было видно даже близлежащих деревьев.
«А ты молодец, Тор Одинсон», — подумал Эрос, вглядываясь в зимнюю вьюгу.
***
Недовольство соратников возрастало, чем ближе они подходили к деревне, возвращаясь в тепло местного паба. Поведение Хеймдалля и его молчание вызывало бурю эмоций со стороны адептов. А впоследствии ещё и яростную сцену женского нетерпения со стороны известной особы, которая дожидалась окончания встречи. Круглосуточно паб не работал, но увесистый мешок серебряных сделал своё дело: приезжим гостям позволили остаться на ночь, обеспечили проход со двора, выпивку и провиант. Хозяин заведения отправил жену и сына спать, а сам устроился в подсобке подремать, уходить в комнату посчитал нецелесообразным: вдруг господам что потребуется.
Адепты вернулись, перебрасываясь хмурыми взглядами меж собой. Хеймдалль, продолжая молчать, налил себе из кувшина сладкого мёда, что оставил заботливый хозяин, и уселся за стол в глубине зала, его примеру последовали и остальные. За этим же столом их в одиночестве дожидалась укутанная в дорогую мантию ведьма. Она сбросила капюшон, лишь когда заметила своих.
— Как всё прошло? — заговорила ведьма, заглядывая в глаза то одному, то другому. — Он мёртв?
Хеймдалль нацедил ещё кружку, с удовольствием опрокинул и взял слово, отвечая на вопрос:
— Он жив, мы не тронули его, и он нас отпустил, — с достоинством поймав ошеломлённый взгляд белокурой девы, он продолжил: — Колдун слишком силён даже для нас. Я увидел его воочию, и мне этого достаточно, чтобы не лезть и дальше на рожон.
Возмущение Сиф было почти физически ощутимым, волей судьбы она безмерно любила адепта, которого разорвал заживо страшный лесной зверь. Многие годы она таилась в тени, её трепетная любовь не была оценена по заслугам, а сейчас и того хуже — потеряна навсегда. Хеймдалль понимал, как она себя чувствовала, но нездорового фанатизма не разделял.
— Ты вообще слышишь себя? — вкрадчиво начала Сиф. — Хочешь прослыть трусом — я тебе это устрою. Ты забыл, что он убил Маркуса? Я здесь, чтобы его смерть была отмщённой, и, если ты напугался, можешь, поджав хвост, убираться отсюда. Я же не отступлюсь.
— Он не отдаст Одинсона никому и ни при каких обстоятельствах, и идти на верную гибель из-за глупости Маркуса я не готов, тем более подвергать других неоправданному риску.
— К чёрту Одинсона, — прошипела Сиф, красивое лицо исказилось, перекосилось от ярости. — Мне нужен колдун, его хладное тело, только так Маркус будет отмщён.
— Воля твоя, — Хеймдалль отвесил ей шутливый поклон. — Если желаешь быть разорвана на части зверями, которые ему служат, я не стану тебя останавливать. Остальные отправятся со мной завтра утром.
— А почему ты решаешь за нас? — нервно потирая руки, спросил Инглинг, сын Карла. — Каждый из нас пришёл мстить, я не согласен с твоей позицией.
Хеймдалль вздохнул, потёр глаза, он не собирался отстаивать свою позицию слишком яростно, каждый решал за себя. Он был уже далеко не молод и многое повидал на своём веку, слепая ярость до добра не доведёт, тому было множество подтверждений. Ставить под сомнение магию молодого колдуна он не станет. Локи дал им единственный шанс уйти, и второго такого может не представиться. Зачем гневить судьбу и испытывать её на прочность?
— Мы взрослые люди, — натянуто улыбнулся адепт. — Считаете необходимым вернуться, сразиться с ним и проиграть — ваше право. Каждый теряет лишь то, что у него есть. Я не намерен оставлять своих детей осиротевшими, а любимую жену — вдовой. Если кто-то из вас хочет остаться, я не стану мешать, а кто захочет последовать моему примеру, на рассвете мы уходим.
***
К утру стихла метель — зимняя царица, заботливо укрывшая избу колдуна от повторного ночного посягательства. Адептам ничего не оставалось, как выждать время и разделиться, каждый пошёл своей дорогой: четверо во главе с Хеймдаллем отправились восвояси, слыша в свой адрес шепотки о трусости, трое во главе с леди Сиф отправились искать отмщения. Настигнуть колдуна в утреннюю пору было их взвешенным за ночь решением, взять избу силой и наглостью — так они хотели поступить. Все трое, утопая в снегу, упорно шагали в направлении колдовской избы: Сиф, небесной красоты дева, желала вырвать из груди колдуна его трепещущее сердце, она будет наблюдать, как в корчах умирает проклятый колдун, посягнувший на жизнь себе подобного, так она сможет отплатить ему за смерть возлюбленного, но не мужа — Маркуса, единственного мужчину, которого Сиф любила всю свою жизнь, примирившись с тем, что супружескими узами он был связан с другой ведьмой; Инглинг, сын Карла, лелеял в мыслях, прокручивая снова и снова, как легко ему дастся отсечь колдуну голову и за чёрные космы притащить домой, он бросит его башку на стол в обеденном зале, и всем станет ясно: справедливость восторжествовала; Ойвинд, старший наследник Гантера, уже видел себя в лучах триумфа, он захватит Тора Одинсона живым и притащит в орден, на этом и закончится эта грязная история, всё колдовское сообщество будет извечно ему благодарно.
Хеймдалль уводил троих из Биркенберга. Муки совести не мучили его, если бы пришлось уходить одному и других желающих не нашлось, он всё равно не остался поддержать соратников. В этой битве им не победить, что могло быть глупее, чем биться с ангелом смерти? Победа всегда оставалась за ним. Покидая деревню, Хеймдалль не оборачивался, ни о чём не жалел, не прислушивался к ветру: когда всё кончится, они услышат, они узнают.
Тройке мятежных адептов, гонимых жаждой мести, сопутствовала удача: их не ждали. Снег возле избы лежал ровными сугробами, штора на окне, закрытая на ночь, ещё не открывалась, из трубы шёл дым — печка грела спящий в утренней ленивой неге дом. Самый лучший момент для нападения. Устремлённая Сиф осторожно поднялась по ступеням, сперва она хотела прикоснуться ладонью к выцарапанным на двери знакам колдуна, но под лёгким женским касанием дверь вдруг поддалась и приоткрылась. Это было довольно странно, ведьма вздрогнула, но не отступила.
Колдовская изба встретила незваных гостей странной картиной: в углу у подтопка сидел на табурете охотник, на коленях у него умостился чёрный кот в позе сфинкса, спиной ко входу у разделочного стола стоял посягнувший на жизнь колдуна убийца. В избе было тепло, и пахло печеным пирогом — картина умиротворения.