- Нет, - отвечает напарник, взгляд его не отпускает моего лица.
- А я вот не откажусь.
И я спешно отхожу, а мои пальцы оборачиваются вокруг еще одного бутыля. Замечаю, что рука дрожит, и опираюсь ею на поверхность мрамора, даря прохладу коже и сознанию. Заторможенные улучшения в ощущениях подчеркивают дистанцию между мной и реальностью.
Онемение пальцев вопреки покалывающим ощущениям на коже тыльной стороны руки вынуждает прикрыть глаза. Горячее дыхание омывает мое ухо, касаясь носа. Недурно - травянистая дикая мята, сдобренная шлейфом ментола, но все равно приводящая в замешательство.
Он что-то шепчет. Но слова размываются в сознании. Я понимаю, что они английские, или таковыми были, когда слетали с его губ. Но это лишь теплая влага, ибо его слова растворяются в ласке его же языка. Сначала – поверхность уха, затем - его раковина. Волоски вздымаются на шее, на голове, и я вынуждаю себя не двигаться. Чтобы не отстраниться.
Паническая осознанность необратимости скручивает меня. Туго. Доставая до горла и сердца. Требуя положить этому конец. Завершить все в этот момент, здесь и сейчас. Воображать, говорить себе, что я смогу – несложно.
Но я не знаю, смогу ли.
Он поворачивает меня, телодвижениями направляя к кровати. Тело мое соприкасается с матрасом, и я сажусь, а Джеймс склоняется, одной рукой опираясь рядом со мной, а другой проходясь по коже талии.
Ты не должна отталкивать его. Не должна.
Он поднимает подол футболки, ища мой рот, но я не в силах противостоять инстинктивному повороту шеи. Так что он осыпает поцелуями мои подбородок, уши, ключицу. А потом стягивает мою футболку через голову и отбрасывает ее. Поглаживает грудь, сжимает ее, разводит, бормоча восхищения.
Я не противлюсь этому, вообще о нём не думаю. Мой разум сосредоточен на темном угле, где сидит Эдвард. Его взгляд. Я ощущаю его на себе. И слышу всплески жидкости в стакане.
И начинаю целенаправленно замыкаться, пытаясь забиться в пустоту внутри себя. В ту часть, которую не волнует то, что я старею под показной оберткой Вегаса, как омлет под инфракрасным излучением.
Все еще горячая, возможно. Но не дышащая теплом.
Совсем не посвежевшая.
Увядшая и дряблая, покрывшаяся коркой времени. Вкус жизни вытекает из меня кровотоком, как и инстинкт самосохранения. И я скрываю все это пластиковыми улыбками и комками теней для век.
Мне хотелось бы как-то проявить волю. Например, свалить с этой кровати, надеть лифчик, коему уже три года, напялить футболку через голову, показать Эдварду фак, а потом никогда не заходить к нему на фейсбуке снова.
Никогда не думать о его губах, сминающих уста другой девушки.
Потому что я мыслю об этом каждый день. Это как чистить зубы. Простая рутина.
Соски напрягаются, когда Джеймс начинает ласкать их пальцами. Всплески в углу усиливаются. Затем - ненамеренный хруст льда между зубами.
Я просто хочу быть свободной. От своего бремени, этого места, от себя. Я так устала от этого королевства кривых зеркал, которое вкладывает мне в протянутую руку из раза в раз жалкую кучку дерьма, тогда как я тянусь за чем-то значимым. Я безумно устала от этой пустоты, что пожирает меня изнутри и кою я заполняю наркотой и спиртным. Но это не помогает… в то время как она меня поглощает. Поглощает и увеличивается. И завладевает мной.
Устала от пронизывающего одиночества моего заброшенного пристанища. От всех его вещей, что насмехаются надо мной из коробки.
От всякого звука шагов по коврам казино и всех скользких поддонов подносов, забранных у бара. Устала от людей, улыбающихся мне, от звуков их потерь и необузданности побед.
Я устала от зависти и тоски. Устала от всего.
От этого самого мига. От рук незнакомца, сдавливающих мою плоть, ощупывающих все мои чувствительные местечки своими бессмысленными прикосновениями.
Я стискиваю зубы, изо всех сил стараясь не замечать его тихих восхищенных возгласов, пока он пощипывает и сжимает кончики моих грудей. Его макушка появляется в поле моего зрения, и я понимаю, что он планирует посасывать их. Отворачиваюсь, огораживаясь от реальности, не смотря.
Я не плачу. Не стану.
Я прижимаюсь лицом к покрывалу, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы промокнуть слезинку, застывшую в уголке глаза, прежде чем она соскользнет вниз, после чего затеряется в волосах.
Я стараюсь не думать о конверте с деньгами, что лежит на полке. Не из-за них я согласилась на все это. Совсем не из-за них. Это для меня точно вызов.
Вбираю в легкие воздух.
Я ощущаю собственный гнев. Я ощущаю детскую раздраженность. Часть меня, что всегда права и уверена в своей правоте, кипит от несправедливости. Ярость клокочет прямо под поверхностью. Я думаю о случайном, но все же заинтересованном взгляде Мисс Дреды, стоящей рядом с моим мужем – моим – вот кто из нас двоих фактически нарушил супружескую верность. В конце концов, он еще не подписал необходимые бумаги.
Он может злиться на меня, но, несмотря на всю детскость моего поступка, всё, что я сделала, я сделала для него.
И я ненавижу, тоже.
Отстраняю Джеймса, освобождая грудь от влажных причмокивающих посасываний его рта. Он откидывается таким образом, что оказывается сидящим на ногах, с покрасневшей шеей и криво повисшим галстуком. Мои попытки взять верх над ним глупы, стрела берет свое начало из лука. Наши рты сливаются, сталкиваясь зубами, тем временем как я тяну его за галстук, пытаясь его стащить. Его руки, теплые, обжигающие, сдавливают грудь, и он опускает голову, чтобы коснуться вздымающихся холмиков губами.
Наблюдаю за ним, стягивая резинку с его «конского хвостика», а затем, позволяя упасть ей на пол, нахожу взглядом Эдварда. Через плечо Джеймса смотрю на сидящего в тени Эдварда, раздраженно глядящего на меня. Я взглядом, точно ножом, наношу ему удар прямо в лицо, тем временем позволяя пальцам скользить по жестким светлым волосам Джеймса.
Я просто хочу, чтобы Эдварду стало не наплевать. Пусть только на какое-то мгновение. Хочу, чтобы он вспомнил, кто я и что когда-то значила для него. Всего лишь на секунду.
Я обвиваю шею Джеймса руками, не отрывая его от его действа, и слегка откидываю голову, открывая тем самым шею и при этом удерживая взгляд Эдварда.
- Пошло все лесом. - Только я изрекаю это, как мои губы сминают с животной страстью.
К моему удивлению, он поднимается.
Звук удара стекла о мраморную столешницу невероятно громок. И весьма решителен.
- С меня хватит.
Джеймс застывает напротив меня. Я не отпускаю его. Внезапно нервничая больше, чем в любой другой момент до этого; вся моя ярость испаряется, точно дыхание в пустыне.
Стараюсь успокоить хаотичный марш своего сердца, тяжело дыша и дрожа от рваных вдохов и выдохов.
- Джеймс, - его голос тих, но таит в себе угрозу. – Я ошибся. Отпусти мою жену.
- Нет, нет. - Я удерживаю Джеймса всем телом, пытаясь не позволить ему отпустить меня. Но ему это удается. Встает на ноги, лицом к Эдварду, робот готов к его следующим указаниям.
От этого я отчетливо ощущаю себя девкой разового применения и дрожащими пальцами натягиваю чашечки бюстгальтера.
- Уходи. - Эдвард кивает головой в сторону двери. Джеймс подбирает галстук на кровати и направляется к выходу, зажимая для меня даже мимолетный прощальный взгляд.
А с чего ему одаривать меня таковым?
Степень, с коей я ненавидела себя три минуты назад, возросла в геометрической прогрессии. На порядок больше.
- Какого черта?
Эдвард рукой обхватывает свою шею, едва заметно туда-сюда покачивая головой. Говорю не в пустоту комнаты, застывшую пред ним.
И тогда он наталкивается взглядом на меня.
Он смотрит с отвращением.
И со злостью.
Лицо нахмурено, глаза пылают. Он подходит ко мне, медленно, и я отползаю, пятясь от него.
Останавливается, направляя свой кинжал-взгляд в сторону груди, кромсая в клочья все, что могло выжить от нашей прежней близости.
Внезапно он подходит ко мне, грубо сжимая руку жесткими пальцами, – впервые за два года он касается меня – накрывая мое украшение другой рукой. В кулаке его сжаты наши кольца, он дергает, и цепочка беззвучно рассыпается. Он отшвыривает ее, и она падает на пол с металлическим лязгом, проскальзывая и замирая у стены.
- Я, нахер… блядь, как я ненавижу тебя. – Он трясет меня. – Вот единственное, о чем я думал, что чувствовал. Кроме раздирающего отчаяния и боли. Меня от тебя выворачивает. Как. Мать твою. Ты могла?
Я вырываю руку, но он вновь стискивает ее.
- Знаешь, что я пережил, Белль? Нет никаких гребаных… никаких гребаных путей для меня вернуть время вспять. Понимаешь? Два долбаных года. Я думал, что ты трахнулась с тем парнем. Ты позволила мне так думать… и знаешь… Только одно может быть хуже этого. Это, мать твою, узнать, что ты этого не делала!
Вена его раздраженно раздувается, прорезая лоб.
- Ты этого не делала. Ты этого не делала… Но я-то… моя Белль. Я думал, может… у тебя должно было быть… что-то. За два гребаных года. Что-то! Кто-то. И я думал. Думал, что смогу… вынудить тебя… и я не могу, нахер, сделать это.
- Что? О чем ты, Эдвард?
Он же, кажется, не слышит меня. Продолжает, не отвечая мне, все еще борясь с моими попытками вырвать руку.
- Ты чертовски лживая сука… Ты знаешь, какого это, понимать, что ты потерял все – зря? А?
Я киваю, и это выводит его.
- Нет, черт возьми, ты не понимаешь. Белль… ты никогда не испытывала этого. Ни разу. Осознание, что есть любовь… Ты думаешь, что любовь – это счастье. Ты не знаешь.
Он акцентирует внимание на этом, отпуская меня с небольшим толчком.
- Ты – не знаешь, - цежу я ему в ответ.
Комната становится одним расплывчатым пятном, детали сжимаются в эмоциях, отраженных на его лице. Ярость затуманивает взор, становясь под вытянутыми бровями убийственной. Волосы в диком беспорядке ниспадают на лицо.
- Но тебе никто не давал права решать все в одностороннем порядке! – Он направляет кулак по направлению к полу, а другой будто сжимает, сдерживаясь от желания придушить меня.
- Ты мог бы добиться правды. Если бы хотел. Но я видела, как ты смотрел. Точно наконец нашел выход.
Вот и вся правда. Почему я не стала отрицать. Он хотел, чтобы я оказалась изменницей.
- Чушь.
Я пытаюсь приподняться на ноги, но он отталкивает меня на кровать.
Сопротивляюсь, и он рядом с моим своим коленом придавливает матрас.
Никогда он не выглядел таким внушительным или мужественным, как в этот момент, когда склоняется надо мной, одну руку ставя рядом с моим плечом, а другой схватившись за лифчик между грудями, обездвиживая на кровати.
- Думаешь, я не помню? Я купил его тебе.
Проклятая вещица сделана на славу, ибо когда он оттягивает ее от моей груди, я вслед за ней поднимаюсь, ощущая себя марионеткой. Отклоняюсь подальше от него, и он сжимает рукой плечо, сдерживая меня, этим же временем щелкая передней застежкой – и тесемки отлетают к лопаткам.
- Что ты творишь?
Его движения безудержны: лифчик слетает вниз, руки мои дергаются назад, а грудь выпячивается прямо пред ним. Его разгоряченные губы оказываются против моего соска, требуя. Он посасывает невыносимо мучительно, оставляя, терзая другую грудь и возвращаясь обратно вновь. Рот его поглощает, вбирая кожу по пути вверх по изгибам шеи, когда я пялюсь в потолок, тем временем как он, обернув рукой мою талию, удерживает меня на месте. Он тяжело выдыхает мне на ухо, оттягивая мочку зубами:
- Я намереваюсь трахнуть свою жену.
Тело мое оживает. Каждое ощущение столь же остро, сколь лезвие. Поцелуи его на моей шее, подбородке, в поисках рта. Они внедряются в меня, сквозь плоть, через все слои, прямо в кость.
Рубашка под моими руками мягкая, поношенная, и я прижимаю ладони к его грудным мышцам, ощущая всю мощь. И жар.
- Мое, - неистовствует мое тело. – Мое.
Но это не так.
Я отталкиваю его, что есть сил, и он отпрянывает. Выпрямившись, срывает с себя рубашку через голову, остервенело бросая ее на пол. Я вижу, как он дышит. Могу чувствовать его дыхание. Свое дыхание. И ощущаю его запах. Вновь отталкиваю. С силой надавливая на сей раз на его обнаженную кожу, каким-то образом встаю, надвигаясь, пока его спина не ввергается в стену, абстракционистская гравюра подле его головы вибрирует от удара тела.
Его сжатые глаза приоткрываются, суживаясь. Мы испепеляем друг друга взглядом, и я тянусь к нему, накрывая губами подбородок, скулы, пробуя на вкус кожу, в то время как его руки сжимают пояс моих джинсов в кулаки. Он притягивает меня к себе, грудь моя теснится против его грудной клетки, тем временем как я вонзаю зубы в сетку мышц между плечом и шеей. Он тянет, притягивает меня к себе, руки его обвивают мой зад, удерживая, прижимая к себе, а я пытаюсь добраться до его плоти под кожей.
Сильно.
Хочу наказать его за все это. За эти слова. За тех женщин. Прикусываю сильнее.
Он не издает ни звука, но я ощущаю, как его рука шествует по моей спине, шее, запутываясь, наконец, в волосах. И оттягивает меня назад. Жестко. Я спотыкаюсь, теряя баланс, мое равновесие летит к чертям. Он позволяет мне упасть, и я опрокидываюсь на кровать под неудачным углом и соскальзываю, спина моя ударяется об пол, одна нога опускается вниз, другая же опирается о край кровати. Чтобы оттолкнуть его, я выпячиваю ногу, и его грудь встречается прямо с пяткой моей сандалии, когда он приближается ко мне.
Рука его обхватывает мою лодыжку, перетягивая меня на кровать. Он срывает ремешки с моей обуви, стягивает и отбрасывает ее. С другой поступает также, а после вновь переходит на меня, зубами прикусывает шею – то самое место, вязкие мышцы, что одарила укусом я. В голове – хаос, я чувствую потоки крови под своей кожей. В горле булькает, и он перемещается, чтобы накрыть звук. Боль эта есть сладострастие. Физическая вместо эмоциональной. Это затемняет мое отчаяние. Резкость и свирепость – вот, что переполняет меня, не оставляя места для жалости к себе и для собственной ненависти.
Пропускаю пальцы сквозь его волосы, давая подобие ласки. И дергаю. Достаточно сильно, чтобы отвести лицо от шеи. На лице его написано презрение и равнодушие, и я даю ему пощечину. Рука горит от контакта. Но я повторяю попытку.
Второй удар – и он отворачивает от меня лицо, замирает, нависая надо мной с закрытыми глазами. Когда же наши взоры встречаются, его глаза влажные; слезинка, возникшая в уголке, скатывается по его чуть не бритой щеке. Мой большой палец дотрагивается, прежде чем я успеваю остановить себя, вытирая ее. Пряча. Убирая с поля зрения, потому как я не должна запоминать его плачущим. Коль скоро я не должна думать о его страданиях.
Он накрывает своей ладонью мою руку, сжимая их вместе.
- Все, что я чувствовал, - заговаривает он, отвечая на мои молчаливые мысли, как и по обыкновению это делал. – Все, что я чувствовал в течение долгого времени – это ненависть. Мне казалось, что я не могу ощутить ничего более. Думал, что смогу выйти из себя, уподобившись животному, и почувствовать хотя бы похоть. И нужно-то просто забыть о тебе на каких-то пятнадцать сраных минут. Но я не могу.
Хочется сказать ему, что мне все равно. Но мне не все равно.
- Каждый чертов день я смотрю на эти гребаные документы. – Его лицо невозможно серьезно, а глаза блестят. – Каждый чертов день. Я обещаю себе подписать их завтра.
Его губы касаются моих, сладкое и чувственное проникновение языка в рот расслабляет и одновременно скручивает все внутри. На вкус он как лакрица и ирландский виски. Глубокий-глубокий оттенок, который распространяется гораздо глубже, нежели его рот или мой. На вкус он как Эдвард. Каков он всегда. Оттенок этот ассоциируется с домом. Я цепляюсь за его шею, удерживая наш с ним поцелуй, дегустируя стихийный мятеж, ощущая, как тепло его рта распространяется по легким. В моем дыхании, смешиваясь с кислородом, отключая мозг и ослабляя колени.