- Ладно. - казалось, примирительно согласился Александр. Однако в душе уже принял решение поступить по-своему. - Лучше скажи: чего тебе сейчас хочется?
- Давай возьмём коляску и съездим в одно место. - предложила Натали. - Я хочу показать тебе ту часть парка, где ты ещё не был!
- Это очень далеко? - по-прежнему тревожась, просил он. - И кстати, не слишком ли много ты ходишь пешком? Ведь до церкви, где ты сегодня была, приличное расстояние, а в твоём положении…
- Довольно волноваться, Александр Николаевич! - весело ответила Репнина, подойдя к нему. - Я в порядке. Точнее нет: теперь уже не я, а мы — прекрасно себя чувствуем!
***
Они так и поступили: сели в лёгкую двуколку** и покатили по дороге вниз — в противоположную от подъездной аллеи сторону. Наташа успела переодеться — и на смену мрачному, почти траурному наряду пришло светло-зелёное платье для прогулок с воротничком-кокеткой, расшитая бахромой накидка в тон и бежевые перчатки. Шляпку она намеренно решила не брать: осеннее солнце хоть и дарило тепло, но уже не припекало настолько, чтобы опасаться нежелательного загара. Кроме того, ей очень нравилось греться на солнышке и наблюдать, как Александр Николаевич, тоже облачившийся в более простой шерстяной костюм-тройку, заместо своего мундира, ловко управляет бегущей впереди лошадкой, бросая время от времени на Натали нежные взгляды.
В этот день они много времени провели на свежем воздухе: сперва Наташа показала цесаревичу часть парка с руинами, которую за прошедшее лето, несмотря на своё неважное самочувствие, привела в надлежащий вид. Они с наслаждением прогулялись по узким тенистым аллеям, переходя несколько раз журчащий ручей по старинным каменным мостикам, посидели на большой деревянной скамье, выделанной из огромного ствола старого дуба, полюбовались высоченными деревьями, которые шелестели желтеющей листвой при каждом дуновении ветерка.
Затем, вновь забравшись в коляску, они отправились к полю. Объезжая его по краю, Александр с Натали вдыхали запах скошенного сена, которое крестьяне собрали в аккуратные стога, чтобы запасти на зиму. Миновав эти просторы, путешественники проехали сквозь деревушку, где им то и дело попадались крепостные, разглядывающие Наташиного спутника с любопытством и неизменно тепло приветствующие саму Репнину, а также успевающие справиться о её здоровье.
Натали в этот раз была особенно рада всех видеть, и дело было не только в присутствии Александра Николаевича. За непродолжительный срок она успела сроднится с этими простыми людьми, и ей было немного грустно от того, что в скором времени она не сможет приезжать к ним, заходить в гости на чаепитие с самоваром, расспрашивать о жизни, слушать их старинные песни.
Глядя на то, как Наташа приветствует своих крестьян, как внимательна к ним (цесаревич заметил, что княжна к каждому окрикнувшему и подошедшему обращалась по имени, а также спрашивала про его или её семью и здоровы ли дети?), он не мог не представить её рядом с собой, но в другой атмосфере. «Точно также, - размышлял Александр. - она могла бы ехать со мной по Петербургу и приветствовать своих подданных. Или принимать послов… Или с блеском открывать бал… Ведь в ней есть что-то такое, что располагает к себе людей, а также внутренняя сила, способность к действию, умение думать и грамотно излагать свои мысли. И люди, чувствуя это, инстинктивно тянутся к ней.»
Но он тот час же прервал эти думы, так как, во-первых, прекрасно понимал, что Натали Репнина никогда не будет присутствовать рядом с ним в качестве официальной жены, а так же и потому, что подобные фантазии были слишком жестоки — ведь никто не отменял существование принцессы Марии.
Наташа, внимательно наблюдавшая за своим спутником, заметила его внутренние терзания. И хоть она не могла прочесть по его задумчивому взгляду причину этих мучений, подумала, что он, возможно, видит её сейчас с новой стороны: раньше в его глазах она была фрейлиной, придворной дамой, носившей роскошные наряды и танцующей на балах; теперь же она — простая деревенская жительница, хозяйка имения, которая должна заботиться не только о себе, но и о стольких людях. Этими мыслями она поделилась с Александром Николаевичем, когда они, миновав деревню, выехали на лесную дорожку и повернули к Высокому.
- Знаешь, а мы с тобой похожи. - улыбнулся он, выслушав её. - От нас обоих зависит благополучие других людей.
- Слава Богу, от меня зависит судьба только моих крестьян. - ответила Наташа, придвигаясь к нему ближе. - Думаю, я бы не смогла править огромным государством!
- Разве? - он бросил на неё как будто удивлённый взгляд. - А я думаю иначе: из тебя бы вышла прекрасная императрица. Только боюсь, я не смог бы уделять государственным делам столько времени, сколько мой отец, потому что только и думал о том, как бы украсть тебя от твоих фрейлин и увезти в какое-нибудь укромное место. А там: спрятаться ото всех и быть рядом — с тобой и нашими детьми.
Отвлёкшись на миг от дороги, он поцеловал её.
- Тогда хорошо, что всё так, как есть. - промолвила Репнина, закрывая глаза. - Значит, я на своём месте.
Он хотел было возразить ей: нет, не на своём. И как это несправедливо, что она, так горячо любимая им, должна проводить большинство времени вдали, решая свои проблемы в одиночку, занимаясь делами без его помощи, пребывая в положении без должной заботы с его стороны. Но он смолчал. Потому что любые сказанные слова были лишь пустым звуком. Он не мог ничего предложить ей. Не мог взять и увезти далеко, как мечтал. Ему оставалось лишь смирится вслед за ней, что их любовь будет носить характер эпизодов, коротких встреч, которые иногда удается выхватить у злодейки-судьбы.
***
Этой ночью Александр Николаевич никак не мог заснуть — его не покидало чувство тревоги за их будущее. Глядя на лежавшую рядом Наташу и, кажется, погрузившуюся в крепкий сон, он всё думал о том, что их ждёт, когда ему предстоит вернутся обратно в Царское и предстать перед отцом. Пытаясь отогнать страшные мысли, цесаревич взял руку любимой в свою и прижался к ней — так ему удалось ненадолго задремать, но пришедший кошмар беспощадно вызволил из царства Морфея. За окном светало, и он, тихонько поднявшись, прошёл в свой кабинет и притворил дверь.
Наташа, продолжая лежать неподвижно, медленно открыла глаза. Его чувство тревожности передалось и ей. Пытаясь успокоиться, она вслушивалась в тишину своего дома пока вновь уснула. Спустя какое-то время княжну разбудил звук отворяемой двери — Александр Николаевич вернулся в спальню, но не к ней. Тихонько открыв дверь, ведущую на просторный балкон, он вновь оставил её в одиночестве. Натали приподнялась на своих мягких подушках и увидела силуэт любимого за окном: цесаревич, надевший любимый тёмно-зелёный шёлковый халат, стоял к ней спиной, положив руки на белые перила. Она выбралась из кровати и, накинув поверх ночной рубашки большую шерстяную шаль — подарок Глафиры Петровны, вышла к нему в рассветную дымку.
Услышав шаги, он обернулся:
- Я разбудил тебя? Прости… - произнёс Александр, любуясь, как она прекрасна в своём простом облачении, немного бледная, с длинными распущенными волосами и сияющими глазами изумрудного цвета. Он протянул руку и погладил её по волосам, в то время как Наташа отвечала ему пытливым взглядом, ожидая, что он ей скажет. Ему вновь стало страшно. - Мне не спалось, и я немного посидел в своём кабинете. - Цесаревич попытался улыбнуться. - Там очень уютно, и всё благодаря тебе.
- Саша, скажи, что тебя тревожит?
Отвернувшись, он вернул руки в прежнее положение, и Репнина заметила, как сильно при этом сжались его пальцы. Несколько минут он смотрел куда-то вдаль, а потом, наконец, медленно проговорил:
- Я много думал за прошедший день и прошедшую ночь. Мне вспомнилась Ольга, и то, как ловко отец разлучил нас с ней.
Наташа догадалась, что речь идёт о Калиновской.
- Ты тоскуешь по ней? - спросила она осторожно.
- Нет, что ты, дело не в этом! - Он продолжал созерцать рассветное небо, становившееся всё более светлым. - Мне кажется, это было так давно, и уж, конечно, осталось в прошлом. Я вспомнил об этом всвязи с нами. А что, если отец захочет точно так же избавиться и от тебя? - цесаревич опустил глаза вниз, на землю, блестевшую от капелек росы. - Поэтому я решил составить кое-какой документ, который, надеюсь, сможет охладить пыл Его Величества. И, дабы не откладывать решение в долгий ящик, сделал задуманное сейчас в кабинете.
- И что же это за бумага? - Репнина почувствовала, как от волнения задрожали колени. Она тоже ухватилась за перила.
- Я написал отречение в пользу своего брата Константина. - спокойно, словно речь шла о каких-то пустяках, ответил Александр Николаевич.
- Нет! - вырвалось у Наташи. - Зачем ты это сделал? - она подошла к нему вплотную и схватила за плечо.
Цесаревич обернулся к ней и их взгляды встретились.
- Чтобы защитить тебя и нашего будущего ребёнка. - сохраняя невозмутимость, ответил он. - Не волнуйся, эта бумага будет использована лишь как крайняя мера, если государь попытается спрятать тебя или выслать куда-нибудь подальше. Я уже принял решение, что ежели он разлучит нас: я брошу всё и последую за тобой.
- Ты с ума сошел. - прошептала Натали, подумав, какой удар хватит государыню, и что будет с принцессой Марией! - Нет, так нельзя, я не позволю тебе сломать жизнь другим людям! - она встряхнула его, словно пытаясь вывести из забвения.
- А ломать наши жизни он вправе? - Александр вновь встретился с ней глазами, при этом его взгляд был полон отчаяния. - Мне хотелось бы верить, что удастся договориться с отцом, но его затея с сокрытием писем говорит об обратном. А ведь я уже столько раз твердил ему всего лишь об одной просьбе — не трогать тебя и позволять нам изредка видеться! - Он обнял её за плечи и притянул к себе. - Прошу, только не волнуйся: я же сказал, что эта бумага — крайняя мера. Обещаю сделать всё возможное, чтобы мы с государем нашли общий язык.
- И всё же — это не правильно. - промолвила княжна, не оставляя попытку образумить его.
- Я просто не могу потерять тебя, понимаешь? Особенно сейчас, когда от меня зависит не только твоё благополучие, но и нашего не родившегося сына или дочери. - Цесаревич крепче прижал её к себе.
На какое-то время воцарилась тишина. А после он произнёс:
- Пару месяцев назад мне приснился чудной сон: ты — и стоишь в облике ангела за моей спиной. В белом одеянии, с белыми крыльями — как знаешь, пишут на иконах.
- Вы придаёте значение снам, Ваше Высочество?
- Ты помнишь Раду, цыганку из табора? - ни с того, ни с сего выпалил он, немного отодвигаясь, чтобы видеть лицо Репниной.
- Да, Миша рассказывал о ней. - растерянно ответила княжна. - Их табор, кажется, покинул наши края прошлой весной.
- Она как-то гадала мне по руке. И знаешь, что сказала?
Наташа отрицательно покачала головой.
- Что меня ждёт беда. И ходить мне по лезвию ножа. И семь раз моя жизнь будет висеть на волоске.
- Ты в это веришь? - спросила княжна, вглядываясь в лицо любимого.
- Хотел бы не верить, но семь раз! Надо же такое предсказать!
- По-моему, Рада просто хотела произвести на тебя впечатление. - весело сказала Натали, стараясь не показывать, как на самом деле напугана услышанным. - Или получить от тебя несколько золотых монет.
- Может быть. - задумчиво ответил Александр, вновь обнимая её. - Только знаешь что? Я почему-то уверен: пока ты со мной — мне ничего не грозит. Но если тебя не будет рядом, мне просто станет всё равно: жизнь или смерть.
- Не говори так, пожалуйста! - Наташа вырвалась из его объятий. - Ты словно сам хочешь испытать судьбу!
- Ладно, забудь. Не следовало тебе этого знать. - он протянул ей руку, и когда Репнина вложила свою, вновь к ней приблизился. - Но от тебя невозможно что-либо скрыть.
- Обещай, - Наташа взяла его руки в свои. - что не будешь совершать опрометчивых поступков, и что непременно найдёшь общий язык с Его Величеством, а ещё позаботишься о принцессе Марии и своей дочери.
- Обещаю.
- Я люблю тебя. - голос Натали дрогнул. - И не хочу, чтобы ты стал жестоким игроком чужими судьбами. И со своей судьбой не играй — это и вправду может быть опасно.
- А я и не собирался. Но слишком люблю тебя, чтобы позволить кому-либо причинить тебе боль.
Утреннее солнце выползло из-за дома и коснулось верхушек деревьев, осветило раскинувшиеся просторы Высокого. Наташа с Александром так и стояли на балконе второго этажа, прижавшись друг к другу и не желая отпускать драгоценные минуты, проведённые вместе. Они оба внимали окружающей гармонии, волшебству пробуждающейся природы. Где-то там, вдали, можно было увидеть кусочек желтеющего поля, за которым чернели деревенские избы с торчащими трубами, чей дымок неспешно поднимался и растворялся в небесной синеве. Проснувшиеся птицы весело чирикали на раскидистых ветках лип и дубов. Вдруг послышалось пение кукушки, эхо которого отдавалось от стен усадьбы. Туман, наконец, рассеялся, и воздух, чистый и прозрачный, дурманил своей свежестью. Обнимая Наташу, Александр Николаевич вновь вспомнил слова цыганки Рады, которые так же были сказаны во время гадания в кибитке: «Вижу по руке, ты очень смелый. Если веришь во что-то — готов за это драться. Но человеку одному с драконом не совладать!»
«Совладать. - ответил он сам себе, бережно беря лицо княжны в руки и целуя каждую чёрточку. - Ради неё я одолею любого дракона, сколь страшен он бы не был. Никому не под силу отнять у меня самое драгоценное — мою Наташу!»
***
Днём к ним присоединился Михаил, который, по своему обыкновению, заехал в Высокое проведать сестру. Репнин чрезвычайно был рад видеть Александра Николаевича, хотя в душе по-прежнему недоумевал: как можно было так долго не писать сестре и не объявляться? Но за спокойствие Наташи он готов был простить многое. Натали же с цесаревичем, не сговариваясь, умолчали о коварстве императора, поэтому Репнин продолжал пребывать в неведении по поводу всех обстоятельств, которые послужили поводом для стольких тревог.
Заметив, что Миша простужен, княжна поспешила на кухню за чаем с малиной, оставив мужчин в гостиной, а когда вернулась с подносом, заметила, как те разом прекратили свой таинственный разговор полушёпотом и с невозмутимым видом отошли друг от друга. Протянув брату горячий чай, Наташа села на диванчик рядом с Александром. Она вся прямо-таки светилась от счастья, переводя взгляд с одного на другого. Михаил опустошив чашку, поспешил откланяться, поскольку не хотел мешать двоим наслаждаться уединением.
После обеда княжна потянула цесаревича наверх в кабинет. Туда же она принесла гитару и впервые за долгое время села исполнять любимые романсы. Александр Николаевич, сидя в своём кресле, не сводил взгляда с Репниной, которой в этот вечер особенно хорошо удавались песни, ведь пела сама душа Натали.
Ближе к ночи небо затянуло свинцовыми тучами и пошёл проливной дождь, чьи тяжёлые капли смешивались с сильными порывами ветра. Наташу встревожила такая резкая перемена погоды, так как буквально полчаса назад она уговорила-таки Александра Николаевича отправиться в путь на рассвете. Никогда ещё прежде он не задерживался в Высоком на двое суток, и сердце княжны изнывало от опасений, как бы государь не разгневался пуще прежнего. Цесаревич же наоборот — был рад непогоде, так как в тайне надеялся, что она продлится до утра, и у него будет повод побыть с любимой ещё хотя бы несколько часов.
И повод задержаться действительно появился, только погода была здесь ни при чём. К большому сожалению Александра, утро встретило их вновь чистым небом, однако окончательно проснувшись, он увидел перед собой бледную Наташу, только что поборовшую очередной приступ дурноты. Поднявшись и наспех одевшись, цесаревич принялся ухаживать за Репниной, несмотря на её слабые протесты: взбил и поправил подушки, чтобы она могла удобно устроиться в изголовье кровати, помог ей лечь и укутал одеялом, сходил за стаканом воды, а после сидел рядом, взяв за руку, и развлекал всевозможной весёлой чепухой.
Вскоре ей стало лучше. Она встала с постели и привела себя в порядок, чтобы позавтракать с Его Высочеством. Когда они закончили трапезу, Александр настойчиво предложил остаться ещё на один день, но княжна уверила его, что такие состояния привычны для её положения, а ему просто необходимо возвращаться в Царское село. С огромной неохотой он облачился в свой мундир и, взяв в руки плащ, спустился в гостиную, где Наташа собирала посуду.