— Господин главнокомандующий, вы… вы…
Демон удержался на дверном косяке.
— В порядке, — донёсся тихий злой шёпот.
Дримхантера и след простыл.
***
Когда Венцеслав вернулся, Люциан уже спал на его подушке. Из-под него торчала книга. Видимо, демон до последнего хотел дождаться мужчину. Дримхантер усмехнулся и стал неторопливо раздеваться. Он чувствовал себя на подъёме. Сила текла по его венам, клубясь в каждом нервном узле. Такого потенциала должно хватить на полвека точно. Довольный собой, Раух намурлыкивал что-то, аккуратно складывая одежду.
Люциана обожгло, когда Венцеслав прилёг к нему поближе. Каждый сантиметр кожи мог бы стать жареным, не будь Люциан демоном. Молодой мужчина повернулся к Вацеку и обнял его за шею. Всё-таки, всё располагало к тому, что проблема решена.
— Да, — хмыкнул Раух, — с твоим отцом я тоже поговорю. Если будет нужно. А теперь спи.
Моргенштерн уткнулся носом в ключичную ямку Вацека и крепко стиснул его. Раух накрыл его руками. Его не покидало ощущение, что эпизод с Молохом не останется позабытым. Если его станут преследовать, то точно не главнокомандующий.
Да, Раух обладал двухметровым ростом и тяжёлой подошвой на сапогах. Возможно, при каких-нибудь других обстоятельствах он бы даже стал чемпионом по вольной борьбе. Но в его случае сила мало что решала.
========== Р: В порядке. ==========
«В порядке».
Эта фраза звучала в сознании очень назойливо. Реальность помутилась.
— В порядке. Всё будет в порядке… — слышалось над головой, будто через слой воды: глухо и почти неразличимо. Моргенштерн на секунду подумал, что тонет, но дышалось ему свободно, и он с облегчением вздохнул.
Над Люцианом склонился суетливый Слайз, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего.
— Наконец-то я тебя нашёл, дерьма кусок, — вспылил ящер, и Люциан почувствовал, что ему крепко стянули предплечье жгутом из ремня.
Только этого не хватало.
— Отвали, — не чувствуя рук и действуя наугад, генерал завозился на старом сером матрасе и стал отталкивать от себя Слайза. — Иди на хер. Это моё дело…
— Да ладно? Правда что ли? — секретарь Молоха демонстративно осмотрел грязное помещение, в котором находился Моргенштерн, и притворно закивал. — Да-да, я вижу. Очень уютное место… — Слайз резко схватил Люциана за грудки и прижал к стене. — А теперь слушай сюда. Меня прислал Молох. Он тебя ждёт. Эй… Эй, ты вообще меня слушаешь? Блять, да на тебе лица нет.
Моргенштерн действительно со временем переставал различать перед собой лицо ящера. И голос его становился всё тише и тише… Жгут Слайз наложил на руку, израненную язвами. Выглядели они ужасно, будто демон гнил заживо. Сознание Люциана всё ещё было одурманено, и он смутно понимал, что происходит. Венцеслав всё ещё был близко… Казалось, будто даже вкус поцелуя ещё был на губах.
Толстовка Рауха, которую украл Моргенштерн, выглядела потасканной. Слайз провёл по ней когтистыми пальцами и понюхал белую пыль с ткани. Пару секунд он молчал, а потом отпустил рубашку генерала и тот расслабленно лёг на матрас.
— Это дорогой наркотик, — мрачно произнёс ящер. — Где ты взял столько денег на него? Хотя хер с ними… — он покачал головой и снова взял демона за грудки, не поднимая. — Ты, блять, знаешь, что он с тобой в конечном счёте сделает, идиот?!
— Знаю, — глупо улыбнулся Люциан, — я сдохну.
— Перед этим превратившись в кусок гнилого мяса, — процедил сквозь зубы Слайз. — Мне Молох башку оторвёт, если увидит, что я не нашёл тебя раньше. Я мог! Меня пустили по ложному следу… — ящер больше успокаивал себя, чем генерала. — Расскажи мне, что произошло.
— Как ты сюда попал? — сипло спросил генерал.
— Даже на метал-концертах охранники лучше, чем здесь, — хмыкнул Слайз. — Сейчас не это важно. Пойдём, Люц, — мягко произнёс ящер. — Я отведу тебя домой. Ты помоешься, — это было генералу по-настоящему необходимо. — Всё будет хорошо.
— Но Вацек… — Моргенштерн схватился за матрас, отказываясь идти.
— Не знаю, о ком ты, — с сожалением хмыкнул Слайз. — Ты был под трипом, Люциан. И тебе, мать твою, нужна помощь! — снова повысил голос ящер.
Моргенштерн легкомысленно рассмеялся.
— Хорошо… Ни-че-го не бу-дет, — немного пьяно промурлыкал демон. — Мне не нужна помощь… — некоторые гласные Люциан проглатывал, и получалось шипение. — Дай мне здесь сгнить. Прошу… Ты, кстати… Ругаешься так много…
Слайзу приходилось ждать несколько секунд, чтобы дослушать Люциана.
— Да, потому что ты умудохал несколько доз этой сраной «небесной манны», — проворчал ящер. — И сюда идёт охрана. Полежи-ка тут.
Люциан уткнулся лицом в толстовку Венцеслава, едва различая звуки драки. Кто-то вздыхал, хрустели чьи-то скулы, грузные тела падали на пол. Слайз хорошо владел своим телом. Может, служение Молоху — всего лишь его хобби? Мысли путались в голове. Изредка Моргенштерн поднимал голову, внимая тихому голосу Рауха, ласково призывавшего его к себе.
***
Белый халат обычно придаёт значимости. Учитывая то, кем был Слайз, он только добавлял странности. На вытянутой морде, покрытой чешуёй, очки выглядели вовсе неуместно. Секретарь привязал Люциана к больничной койке, зная, что у того вскоре начнётся сильная ломка. На его груди ящер нарисовал печать, блокирующую все способности. Конечно, он её снимет, но сразу после того, как демон попытается освободиться.
— Венц… — с мольбой в голосе стонал Люциан.
— Его здесь нет, — холодно сообщил Слайз, склонившись над ним. — И ему на тебя плевать. Молоху нет. Поэтому я здесь.
— Мо-олох… — Моргенштерн поморщился от резкой боли в голове. — Слайз… Дай мне «манны»…
— Даже не проси, — Слайз надел хирургические перчатки и стал осматривать демона. — У тебя сосуды в глазах полопались, Люц. Ты понимаешь, что ты херов наркоман? Если бы нашёлся наркотик, который убивает ещё быстрее, уверен, ты бы его нашёл! — ящер провёл пальцами по зубам генерала, и на них остался след. — Мда… — на бледной коже лица всюду проступали капилляры. — Я точно не могу привести тебя к Молоху таким.
— Он садист… — вяло возразил Люциан.
— А Раух, из-за которого ты сейчас умираешь, нет? — со скепсисом уточнил Слайз. — В который раз ты убиваешь себя из-за него, напомни?
— Отвали… — всё тело демона горело, будто вместо крови по венам бежал кипяток.
В наркопритоне «Медвежья берлога» после этого случая нанимали охранников покрупнее.
========== Этюд 2: Так близко. (nc-17) ==========
Люциан седлает Рауха уверенно, жадно, напрягаясь всем телом. Он ловко выгибается в спине каждый раз, когда приподнимается на комиссаре, и хватается за его крепкие, твёрдые плечи. Венцеслав становится жёстче под ладонями байкера, мышцы его вздымаются, и он закидывает голову назад, стискивая зубы, чтобы не застонать. Люциан наклоняется вперед и целует его в ушко, чтобы оттянуть мочку, и тогда от Рауха слышен тихий вздох. Но все чувства Венцеслава были сконцентрированы в его сжатых на ягодицах Моргенштерна ладонях. Он до боли стискивал и бедра, рыча.
Люциан, в отличие от любовника, не стеснялся стонать — и делал это, и очень громко, объезжая своего мужчину. Раз от раза байкер насаживается на твёрдый, пульсирующий член Рауха, рвано дыша и закрывая глаза. Чем быстрее Люциан двигался на комиссаре, тем чаще ладони его проходили по его груди. Если бы у Моргенштерна ногти были длиннее, обязательно бы остались следы.
— Боже… Венц… Мгх-х… Венц!.. — в исступлении вскрикивает Люциан, выпрямляясь и задирая голову, начиная прыгать на своём любовнике всё быстрее.
— Да не… голоси… так, твою мать, — напряжённо шепчет в ответ Венцеслав, изо всех сил сдерживая себя, и затылком врезается в спинку дивана.
Люциан застал Рауха читающим газету. Это показалось ему занятием весьма недостойным и скучным. Поэтому Моргенштерн присел перед Венцеславом, слегка приподнял его руки, чтобы газета не мешала, и начал расстегивать брюки комиссара. Ему нравилось так приставать к Рауху — постепенно наблюдать, как он возбуждается от его ласк. Вскоре Люциан после четкой просьбы, почти приказа, натянуть презерватив оказывается верхом на комиссаре и пока что ерзает, чувствуя боль от растяжения.
Венцеслав помогает ему, иначе это могло бы продолжаться вечно. И когда Раух мошонкой чувствует ягодицы Люциана, что он полностью принадлежит ему, то расслабленно откидывается на спинку дивана и поглаживает Моргенштерна по бедрам, затем по талии, груди и плечам, ведь от лёгких поглаживаний Люциан всегда распалялся с полувзгляда. Байкер перехватывает руки Рауха и переплетает с ним пальцы, одновременно пытаясь двигать бедрами. Неудобно, но зато так Люциан чувствует единение, которого всегда желает. Если бы у Моргенштерна спросили, что он любит больше всего, то самому близкому человеку он бы ответил «заниматься любовью с Вацеком».
В один из самых приятных моментов Люциан так же очень любит начать целовать Рауха по-французски, и он отвечает ему грубыми, властными движениями языка, заставляя поумерить пыл и подчиниться. Моргенштерн обмякает, очарованный, и становится послушнее. Тогда Раух берёт дело в свои руки и забрасывает ноги байкера себе на пояс, чтобы после согреть его шею своим дыханием. И, пока Венцеслав двигается, Люциан жмурится, часто дышит и цепляется за диван. Он вскрикивает, снова и снова чувствуя Рауха в себе, и поскуливает от удовольствия, пресыщаясь запахом разгорячённого комиссара.
Вацеку нравилось смотреть, как расцветает в его руках Моргенштерн, каким нежным он становится. Разумеется, он не говорил об этом самым близким, поскольку, скорее всего, давно от них всех избавился при таинственных обстоятельствах. Но это было. Люциан, так жалобно зовущий его каждый раз, когда испытывает оргазм, пламенно клянущийся в любви и горячо прижимающийся, как будто хватаясь за излюбленную фантазию. Раух видел, как приоткрываются потрескавшиеся губы Моргенштерна и как закатываются глаза, когда он, дрожа, кончает. Руки байкера стискивают шею Венцеслава, заставляя прижаться к телу слишком близко, и он отстраняется, чтобы иметь возможность двигаться. Люциан запоминал то, чем они занимались, и иногда не очень успешно пытался повторить или просто проигрывал в голове. Казалось, всё его сердце занято одним-единственным. Вместе с буйной головой. Тогда каких же размеров должно быть сердце? И голова?
— Мой, — украдкой улыбается Венцеслав и целует расчувствованного Люциана в щёку, вблизи губ.
Моргенштерн, не открывая глаз, опьянённо улыбается, счастливый, и запускает пальцы в волосы Венцеслава.
— Мой, — вторил он, а после — резко прижался, и Раух почувствовал новую пульсацию в его члене. Люциан что-то промычал, а потом впился губами в шею комиссара. Тот рыкнул и укусил Моргенштерна за ухо, но тому не было больно, наоборот, подбавило масла в огонь. Люциан почувствовал, что презерватив порвался, когда защекотало бедра. Раух бурно кончил в него, пока ещё занятый ощущениями, и не заметил — Люциан не стал его отвлекать. Наоборот, это прибавило процессу чувственности и интимности. Ему хотелось, чтобы Венцеслав кончал в него, наполнял собой.
После секса они лежали, обнявшись, до утра, иногда не засыпая ещё около полутора часов и проводя их за тихой беседой. Люциан поглаживал Венцеслава по груди, говоря что-то про уровень его волосатости и подёргивая за волоски. Раух хмыкал и затыкал его поцелуем, потому что иные способы либо обидят, либо не дойдут. Тактика подбиралась долго, но оказалась верной. Потом, когда поток оригинальных решений кончался, Венцеслав носом зарывался в волосы Люциана, ощущая того всем телом — и от этого чувства в груди становилось спокойно и сладко. Застывая в меду своих чувств, казалось, они могли лежать друг с другом часами, если бы не была надобность куда-то подниматься.
На утро Люциан светился, как начищенный пятак, пусть и хромой немного, но это не делало его хуже. Наоборот, это делало утренний кофе Венцеслава намного вкуснее.
========== Этюд 3: Медвежья берлога (nc-17). ==========
— Вацек…
— Гм?
— Я хочу тебя.
Люциан и Венцеслав стоят в прихожей, пьяные, покачиваются и пытаются разуться. Будучи большим в плечах, Раух срывает куртки с крючков, и всё валится. Моргенштерн посмеивается и начинает поднимать, вешать обратно, в то время как Вацек держит бутылку с ромом и иногда к ней прикладывается, свободной рукой поглаживая байкера по бедру.
— П-пойдём… — глуповато хмыкает Люциан и толкает Рауха в спину, направляя того в спальню. Венцеслав чувствует его колючий подбородок на своём затылке и по-медвежьи пошатывается. Когда же добредает до кровати, то пружины звонко приветствуют его. Люциан с кряхтением приземляется рядом, и вскоре они сливаются в страстном поцелуе.
Всё началось с того, что прославленный комиссар поймал банду подростков, долго терроризировавших окрестности. Орудовали они по ночам, так что на камерах наблюдения, если такие были, фиксировались лишь возгласы и силуэты. Если же кто-то из них заходил на свет, то можно было увидеть симпатичную черепообразную маску на лице. Но эти ребята прославились не столько грабежами, сколько жестокими убийствами, как своих сверстников, так и взрослых. Зачастую жертвы умирали от внутренних кровоизлияний. Мучения могли прервать ударом чего-нибудь тяжелого по голове. Последнюю жертву нашли в подвале. Ей было около четырнадцати лет, на ней была короткая юбка и страшные гематомы. Это прибавило парням долгих лет жизни за решёткой.
Успех дела отмечался всем отделом. Больше всех набрался Раух, которому требовалось приличное количество алкоголя, чтобы напиться. В таком состоянии он почему-то решил, что Люциан просто обязан узнать о его чувствах. Эта часть человеческой жизни открывалась для Вацека, только когда он уже махнул несколько рюмок. Моргенштерн не задумываясь отправился в участок, где тоже дал жару. С этого момента все знали, почему Венцеслав никогда не трогал свою секретаршу.
Люциан внезапно оживился после того телефонного разговора, и теперь он избавлял Рауха от одежды чересчур рьяно, постоянно сопровождая каждое движение поцелуем. Рубашка, галстук, ремень — всё это летело к чёрту. Моргенштерн жадно проводил по обнажавшейся волосатой груди, вдыхал запах одурманенного мужчины и кусал губы, потому что его джинсы давно стали слишком тесными.
Комиссар не очень-то сопротивлялся, поскольку алкоголь действовал на него очень позитивно. Если в обычном состоянии это флегматичный и рассудительный стоик, то теперь это был окрылённый эпикуреец, вдохновлённый всеми благами и чудесами жизни. Бодхисаттва, пробудивший своё сознание. Он легко улыбался, что само по себе нечасто, и страстно отвечал Люциану, оголяя и его тоже. Моргенштерн, в свою очередь, пользовался тем, что в таком состоянии физически Раух немного слабее и его можно пересилить: байкер прижал комиссара к изголовью и расположился между его ног, напрягая своё тело для пусть и неловкой, и неуклюжей, но борьбы.
Сопротивление было не таким сильным, каким могло. Венцеслав позволил Люциану ласкать себя. Целовать лицо, шею, грудь, гладить щёки, плечи, ладони, грудь, бёдра. По резвости движений Раух чувствовал всю важность происходящего. Моргенштерн не помнил себя, действовал уверенно, настойчиво, не позволяя и малейшего неповиновения. Для Венцеслава эти ощущения были новы. Все эти поцелуи и прикосновения он не раз оказывал кому-то, но к нему это никогда не возвращалось. Зато сейчас возвращается сторицей. Пусть Люциан не такой большой, как он, но он очень умел. Раух иногда открывает глаза и наблюдает, как этот ярый смуглый балагур вдруг становится уверенным самцом, побеждающим хищником.
Моргенштерн водит ладонью по члену Венцеслава и беспрерывно целует его в шею, где ключицы, и засасывает кожу, своим возбуждённым пенисом упираясь в бедро. Другая его ладонь скользит по телу Рауха, что позволяет Люциану замечать каждое движение — он чувствует, как немного изгибается в спине Вацек. Его Вацек.
— Я хочу тебя, — вновь излишне настойчиво для пьяного состояния шепчет Люциан и требовательно раздвигает ноги Рауха. В такой позе байкер его ещё никогда не видел. Большой, крепкий, замкнутый, но сейчас — возбуждённый, взвинченный, раздразнённый, открытый. От этих новых впечатлений Моргенштерн на миг застывает, сомневаясь в реальности происходящего. Венцеслав со снисходительной улыбкой приподнимается и лбом касается его лба: