Ты… Кто-нибудь когда-нибудь ложился в постель с горячим живым телом, а просыпался с холодной, остывшей и застывшей глыбой льда? С изваянием смерти? И так ведь можно, убивая в процессе удовольствия, неважно — душа, пережимая горло или уже после оргазма, перерезая трепещущие тело. Скатываешься весь в крови и чувствуешь себя убившим Нелеллу еще раз, вернувшимся к истокам зародившегося мрака. Ничего не приносило большей сладости.
— Что ты чувствуешь, вспоминая? — собеседник впервые открывает рот, за все долгое время повествования.
— Надеюсь, ты не жаждешь услышать упоминания совести, — усмехаюсь, чуть отворачиваюсь от него, устремляя взгляд на деревянную дверь — дерево так хорошо горит: — Я чувствую… ничего, абсолютно ничего, только уверен, что поступал правильно.
— Правильно? — переспрашивает, поднимая брови в удивлении. — То, что вы сделали, — прижимает руку к области сердца, — то, что ты сделал… — и качает головой, вспоминая, что он не человек королевства: — Столько людей унесло, столько жизней сломано и утащено в небытие, а ты не чувствуешь и капли раскаяния. — И, не прерываясь, сам уносится в прошлое мыслями: — Была у меня чета знакомая, хорошие люди, мирные, добрые… большая семья, да. Были — и больше нет, возможно, это ты поднялся к ним в спальню тогда.
— Возможно, — хочется отвернуться от него еще больше, — но надеюсь, что нет. Я ведь никому не хотел причинить вреда, честно, никому, никогда. Только тем, кто на моем пути, так что делать, если весь мир, все в определенный момент перекрали мною возжеланный путь? Что я мог делать, если не убивать?
— Ах, этот загадочный Ореванара… — смеется горько, — столько ради него вытворил, но вот ты здесь, со мной, а его и в помине нет. И ты не думал, может, мертв давно, может, кто и его убил?
Сказанное вызывает во мне усмешку, да уж, сколько иронии.
— Жив, безусловно, жив. Мы ведь остановились, — и поворачиваюсь к нему полностью, чуть наклоняюсь к нему и рассказываю гораздо тише, чем до этого, голосом: — Самое отвратительное, мы ведь остановились, посмотри вокруг, теперь мир и благодать. Я просил Фавна довершить дело, но тот на удивление подовольствовался слишком малым. Королевство сохранилось; да, гораздо меньшее по размерам и людям, но сохранилось, не дожалось. Заключился чертов мир, и, слава миру, Ореванара жив, только…
— Только что? — поторапливает меня заткнувшегося, оборвавшегося, а я договорить не могу, не желаю.
— Что с ним? Где он? — интересуется живо, наклоняется заинтриговавшись. — Раб?
— Был бы рабом, я бы здесь не сидел, — поднимаюсь, оставляя несколько монет на столе. — Хотя мне и вправду пора.
— Подожди, ну расскажи, мне же теперь не жить, хочется знать, чем история кончилось.
— Так история и не кончилась, — забираю плащ, — кажется, вообще только начинается, я только прекращаю существовать и начинаю жить вволю.
— И это еще страшнее войны… — шепчет отстраненно и вспоминает наконец мое положение: — Господин Ордена Истины.
*
Природа умирала от холода, красота увядала стремительно, утром последнее покрывалось тонким слоем инея. Письмо пришло в красном конверте, запыхавшимся вестником доставилось, трясущимся настолько, что едва мог говорить, руки дрожали так сильно, что помялась весть. Хуже это новость не сделало.
Враг объединился между собой и выступил с лесными полулюдьми против нас. Внезапно, сильно и жестоко. Никакого времени, чтобы собраться с силами, мыслями, чтобы отразить удары достойно. Дефицит всего и этим они воспользовались.
— Нападение сразу после той беспокойной ночи? — Суннилл задумывается, и я кивает медленно и чинно:
— Да, и никакой отдых не помог. Писем в свой жизни никогда безумнее не получал.
— Безумнее… Как ты это сказал, Каллис, — посмеивается. — Так ты и правда думаешь, что тот лесной зверек, ну про которого ты мне поведал… Тай, Тилла, этот маленький мальчик, поучаствовал?
— Тилла принял учасите, — киваю снова: — Он очень даже поучаствовал, я знаю это также хорошо, как знаю, что сегодня будет ночь.
— Ну тогда зря ты его не убил в самом начале, — Суннилл поправляет свои темные длинные волосы, убирая их назад и договаривает: — Этого мальчишку надо было убить, не узнаю тебя, Каллис, не узнаю в этой истории.
— Мы все допускаем ошибки в тот или иной период.
— Да, но если ты прав сейчас, то ошибка дорого стоила для всех. Выгляни в окно, посмотри… посмотри, Каллис. Съезди в город, увидь людей, хватит сидеть здесь взаперти, очнись. Королевство мало, слабо, нас просто пощадили, но чего произошедшее стоило… посмотри.
Могу только взглянуть в окно и там нет света. Ограждение, дальше виднеется лес: темный, незыблемый и непоколебимый, оттуда зверь и вышел когда-то.
— Ладно, ты должен быть счастлив и успокоиться, теперь все будет хорошо, — переходит на мирный тон. — Тот мальчишка, Тилла…
— Не мальчишка, — обрываю, я должен его поправить наконец: — Не мальчишка, не человек, а зверь, что не умер. Я видел его, Суннилл, видел его, когда приезжал во дворец осенью, там не было мальчишки уже, а теперь пишут, что он в Ордене Истины на высокой позиции. Знаешь такой? Король в тихой ярости.
— Орден Истины? Это дикое объединение? Плохо знаком с этим.
А кто хорошо? Теперь в Королевстве столько нового, столько чужого, инородного, что за пределы дома нет желания выходить. Демерия властвует.
— Ну пусть, зверь, зверек Тилла, неважно, просто, как я уже сказал, расслабься, — улыбается, и сам же расслабляется. — Теперь это не имеет значения, война ведь уже кончилась, все, правда, будет только хорошо. Королевство существует и будет крепиться… война кончилась все же..
— Странно, да? — усмехаюсь, и в задумчивости провожу пальцем по золотому узору розы на бокале. — Середина зимы, а все уже кончилось… Разве так может быть?
========== Степень третья. Воля. Глава 1. Утро ==========
«Я уже не ищу вас, потому что чувствую ваше нахождение. Я не ищу, потому что знаю — где вы и буду знать — куда бы вы не двинулись. И я за вами приду. Ваш Т.»
Снег захрустел под ногами, раздавливаясь, и я задираю голову, буквально тону в чистоте прозрачного неба. Надо же, никакого цвета, лишь дымчатый оттенок, наверное скоро настигнет метель, сопроводит в обратный путь.
— Вас ожидать здесь, господин? — Лис перехватывает поводья двух наших коней, заранее зная и принимая ответ.
Молча ступаю в сторону ворот, вижу как ко мне подходят несколько стражников, один смеет опустить руку на пояс… Бора, ты ли это? Даже говорить ничего не хочется, только не с ними, открывать рот только не для них. Все также молча приподнимаю утепленную кожу, открывая запястье и на внутренней стороне демонстрирую вытатуированную морду быка. Они смотрят, еще не понимая точное значение, но уже догадываясь, что меня лучше пустить. Пускают.
Сапоги плотно обхватывают ногу, сжимают щиколотку добавляя уверенности и без того широкому тяжелому шагу. Несколько ступенек, толчок и входная дверь распахивается приветливо, словно дом все еще меня не забыл. Вот же тот самый холодный пол, источающий аромат крови, то самое окно вдали, вот передо мной разбегаются несколько смазанных серых лиц, у господина новые слуги, и эти слуги бегут впереди меня по лестнице, дико спешат уведомить господин, быть хотя бы на пару секунд быстрее. И никакой попытки остановить незваного гостя.
— … пришел, — слышу обрывок речи запыхавшегося слуги и считаю эту фору достаточной, тот успел доложить, значит, могу войти, значит вроде как предупреждение есть.
Сидит за столом, глаза свои только поднял, холодные, спокойные и даже не дергается при моем появлении. Надо было войти резче.
— Господин Ореванара, — улыбаюсь, но сам чувствую, что улыбаюсь нехорошо, надо бы ласковее, — добрый день.
— Еще утро, — отвечает не мигая, все также хладнокровно — еще нет и десяти.
В груди сковывает, словно великан объятие непрошеное дарит, и сковывает так сильно, что хочет закричать и вдохнуть так глубоко, чтоб голова закружилась. Но голова и без того кружится, фейерверк.
— Чем я вам обязан, господин Тай? — как ни в чем не бывало перекладывает какие-то бумаги, и после сцепляет пальцы между собой, отстраняется от меня от ситуации в целом. — Это имя вам ведь привычнее? — и его улыбка ничуть не ласковее.
— Почему же? — обвожу мимолетным взором его кабинет. — Тилла привычнее… помните, я сидел у ваших ног, здесь же, запечатывая письма?
— Смутно, — отмахивается от прошлого, — да и к чему? Кто вы теперь Тай? Кем вы стали? — и направляет оценивающий и невероятно беспристрастный взгляд: — Расскажите мне, поведайте.
И есть в этом равнодушии что-то колкое, едкое, что-то так стращающее, что только молчать и могу.
— Молчите… уверен, вы с некоторых пор многое делаете молча. Так удобно, да? — искусственный смех, откидывается на спинку стула, ощущая полную свободу вероятно. — Господин Тай, каким образом от лестного зверя дойти до … — заминка и еще более искусственный, громкий смех. — Боже, Орден Истины, что он несет кроме инквизиции? Вы хоть что-нибудь еще умеете делать кроме как убивать, господин Тай?
— Высаживать деревья.
Шутка по достоинству не оценивается, повисает загробная тишина и, выждав холодную минуту, господин Ореванара взмахивает кистью, давая застывшим побледневшим слугам знак убраться подальше. Те с радостью уносятся прочь, прикрывая дверь.
— Я ведаю ваше прошлое лучше других, — господин поднимается и чуть наклоняется, чтобы достать что-то из верхнего ящика стола. — Я видел вас глупым грязным зверем, ревущим и надеющимся на жизнь, до сих пор не могу простить своего малодушия в тот далекий день. Но все уже произошло, и как бы жаль принца Нелеллу не было, приходится иметь с этим дело. С вами дело, Тай, — в его руке письмо, которое даже зачитывать не нужно, произносит по памяти: — «Я за вами приду, Ваш Т.» К чему это, господин Ордена Истины?
Прожигает стыд, яркий, распыляющий и сам понимаю, что стыдиться нелепо и нечего, и от этого смешно и по-прежнему стыдно. Словно щенка тыкнули в собственную непотребность, вывернули самое грязное, выставили то, что должно быть тайной и проходить едва читающимся мотивом явных поступков. Все должно протекать под вуалью… все самые темные воды… Стыдно, все еще стыдно, и инстинктивно опускаю взгляд.
— Я…
Почему до этого не боялся ничего, не сомневался ни перед чем, а сейчас просто озвучить не могу? Почему? Почему все происходит иначе, чем воображал за время пути сюда, и за холодные, и за пламенные ночи?
— Потому, что это правда, — наконец возвращаю какую-то твердость, — я пришел за вами.
Насколько много стоило сказать, а господин просто смеется, громко, несколько поддельно, специально для меня. Неужели там в душе ему также смешно?
— Вы мой, вы еще не понимаете, или понимаете, но отрицаете, но вы мой, вы станете моим, от этого никуда не деться. Это ваша судьба, судьбу эту для вас сотворил я и…
— Тилла, — господин отходит к окну, поворачивается и окатывает ледяной водой, ясно давая понять - кто Он и кто я, и на каком дне мне следует оставить свои несбыточные мечты. — Жалкий, грязный Тилла, ты всегда был зверем, им и остался. Загляни в себя, твои внутренности черны, твоя голова больна. У тебя было столько месяцев, чтобы очиститься, покаяться в грешности, хотя бы немного вылечиться до суда человеческого. Ты мог поработать над собой, привести нутро в человекоподобный вид, постараться измениться, но ты выбрал путь мерзости и разврата. Демоны разворовали твою душу, наполнили тело и мысли отвратительнейшей субстанцией, скверной, ты укоренился быть зверем и зверем подохнешь, — задирает подбородок и еще более высокомерно добавляет: — И ни в чистоте и праведности, ни в безнравственности у тебя нет права на меня, никогда.
— Вы мой…
— Да? — насмешка. — Тогда хоть дотронься до меня.
Вот он близко, вот мы одни. Несколько шагов к нему что делаю и замираю, не дыша. Стоит только протянуть руку и пальцами коснусь чужого плеча, а если выше, то гладкой шеи, шелковистой щеки… но почему же рука не вытягивается вперед? Почему окаменел?
— Видишь? Твое тело понимает, хоть твое тело понимает, что нельзя.
Потому что я слуга, а он господин, я грязь, а он белый цвет, потому что он недосягаем. Сердце пронзает резкая боль, неужели всего через что я прошел недостаточно? Что могу еще сделать?
— Я приехал за вами, — старательно скрываю собственную слабость. — Вы обязаны принять это. Не принимайте меня, но мое положение…
— Я Главный Советник Короля.
— И Король в опале, — отхожу от него, становясь вполоборота, словно разговариваю не с ним. — Правит Фавн, правлю я…
В этот раз получаю его улыбку, печальную, грустную улыбку, не для меня.
— Да? Так, Тилла? — улыбка все не сходит с его губ. — И что же теперь?
Что же? Мое желание запереть его в собственном доме, вдали от всех, и каждый день наслаждаться единением с ним, любовью, телом, совместным существованием в этом мире. Только боюсь, господин не согласится, только боюсь… даже озвучить боюсь. Испытываю стеснение за себя.
— Ореванара… — и снова впадаю в стыд от собственной смелости. — Господин… — смущение, — Каллис… вы, ты… Демерия не разрешает вам оставаться здесь, вы обязаны поехать в замок. Потому что вы все еще главный советник.
Вот кто я перед ним. Замялся, отчаялся, практически попросил, видел бы меня сейчас Нелеллу, вот бы потешился. Тот, кто может законно свернуть шею в один момент, неуверенно бормочет перед по сути пустой фигурой. Но что могу сделать? В ловушке собственных эмоций, в ловушке… как и подобает грязному и мерзкому зверю.
— Но это послание звучало по-другому, будто вы, господин Тай, имеете что-то персонально ко мне. Будто это ваше волеизъявление, чтобы … — Господин доламывает меня, призывая сдаться и прерывая, сдаюсь:
— Простите за мое грубое письмо, я был не так воспринят.
Возможно ли еще ниже пасть перед кем-то? Полная капитуляция, провал, яма. Хочется свернуться клубочком и зареветь на чужих коленях, на коленях истинного господина…
*
Что будет с домом? Выдержат ли стены моего отсутствия, не прогниют ли? На сколько покидаю дом, вернулись ли вообще? Из лап зверя вырываться очень непросто, как подозреваю, хотя угождаю так в первый раз.
Тилла… рассматриваю внимательно его взрослое лицо, волевой подбородок, упрямство и дикий огонь в глазах, эти неуложенные волосы… Ну чистое зверье, от такого надо держаться подальше, но приходиться ехать рядом, в одном экипаже. Я, зверь и Эллин (единственный слуга, которого с собой забираю). Эллин не смеет поднять взгляд и посмотреть на изменившегося, ставшего «важным» Тиллу, словно робеет и боится.
— После знакомством с так называемым Фавном, я могу вернуться домой? — спрашиваю как только мы трогаемся с места, как только колеса приходят в движение двумя запряженными лошадьми. Спрашиваю, чтобы избежать соблазна посмотреть в окно на самое родное, что есть.
— Нет, я вам не разрешу, — отвечает будто само собой разумеется.
Я вам не разрешу, кого возомнил из себя зверь?
— Как ты убил Нелеллу? — интересуюсь уже из праздного любопытства. — И почему?
— Почему? — грустный смех и Тилла прикрывает глаза, вероятно погружаясь в прошлое на несколько секунд. — Вы понятия не имеете в самом деле — куда продали меня? Кому? Днем тоска, ночью тошно. То, что он творил с моим телом, с моей волей, до сих пор настигает в кошмарах, и кажется, веткой будет прорастать всю жизнь.
— А что же ты хочешь сделать со мной?
Вопрос остается риторическим. Тилла уводит взгляд в окно, и мне тоже с ним разговаривать не хочется.
========== Глава 2. С чего надо начинать ==========
С одной стороны замок уходит в небо, с другой — зарывается в землю, погружаясь в нее многочисленными лестницами. Зубчатый, он, вероятно, свежепостроенный, иначе не объяснить, почему никогда об этой «Звезда Демерии» никогда и слова не прозвучало. Окна маленькие, округленные, проходы между башнями узкие, длинные.
— Звезда Демерии? — переспрашиваю, не отводя взгляда от замка, не переставая оценивать.