— Нет, господин Ореванара, — он по-прежнему не смел поднять голову, но голос звучал уверено.
Нет? Повисло молчание, я был вынужден взять несколько минут на раздумья. Что означает «нет» от зверя?
— Разве ты не хочешь вернуться к близким? Родителям? — я снова заговорил, не меняя тона.
— Нет, у меня нет родителей, — наконец, он поднял голову, но посмотреть мне прямо в глаза все еще не смел. — Я бы хотел прислуживать вам, господин Ореванара. Я буду хорошим слугой, я быстро учусь. И я никогда не дотронусь до ваших чистых и превосходных цветов своими грязными мерзкими руками.
Новое молчание легло поверх старого, и я снова был вынужден взять несколько минут на обдумывание сложившейся ситуации. Теперь то я понимаю, какую ошибку я совершил тогда, ответив:
— Ты будешь рыть ямы и таскать землю, и никогда не уйдешь в лес, к своему болоту.
— Да, господин, благодарю, господин! — и он упал на колени в глубоком поклоне, и только нелепость и неловкость мешка выдавала, что он делал это впервые.
— Поднимись и разденься, — отдал я приказ, а сам тем временем убрал все распечатанные письма под стол. И запер на замок.
Когда мое внимание вернулось к новому слуге, он все еще не был раздет. Он пытался управиться с завязками, и взгляд его метался от угла к углу по всей комнате. Это меня притомило.
— Быстрее.
Зашевелился еще быстрее, закопошился, стянул с себя рубашку, отбросил и начал расправляться со штанами. Когда он спустил их, я поднялся.
— Как тебя зовут? — необходимо было имя для мальчика.
— Т-тай, я — Тай, господин Ореванара, — может, ему было холодно, и поэтому голос его дрогнул.
— Тай… — повторил я, и отвращение почувствовалось на языке. — Какое уродливое, дикое имя.
— Простите за мое уродливое, дикое имя, господин, — поспешил извиниться слуга, и мне польстило это подчинение.
— Тебя будут звать… — я подошел уже совсем близко к нему и задумывался не над именем, а над тем, что этот мальчик двенадцати лет от роду всего на голову ниже меня. — Ты будешь Тилла.
Молниеносного «да, господин» не последовало. Кажется, ему не понравился «Тилла», но выбора не было, так что я все же услышал через какое-то время покорное:
— Да, господин Ореванара, — и кивок.
Обходя его по кругу, я всматривался в голое тело на предмет мерзости, но ничего, кроме светлой и гладкой кожи, не находил. Не было даже родинок. И что еще более странно — шрамов не было также. Только свежие синяки на коленях, локтях, на кистях, и на плечах следы чужих сильных пальцев.
Встав прямо перед ним, я задрал его лицо вверх, схватив за вымытые волосы, и всмотрелся в чужое лицо. Ничего благородного, но и дурного в нем не было заметно, Детское лицо… без наивности.
Отпустил его голову и прошел к дверям, и, прежде чем уйти к себе в покои, бросил в его сторону:
— Одевайся и попроси Иссала тебе все объяснить.
— Да, господин…
*
— Одевайся живее, а! — Иссала раздражала моя медлительность. — Мы и так на купания убили много времени.
Я пытался сладить с приятно пахнущей одежкой, но эти веревочки… Не понимал я, что к чему.
— Да смотри ты! — ему надоело наблюдать за мной и, вырвав из моих неловких рук веревки, быстро с ними разобрался. — Это называется «завязывать», какой же ты все-таки идиот!
Он одел меня в такую же одежду, в которую был одет сам. И все время, пока мы снова куда-то шли, он бубнил: «Стоило мне его одевать? Или надо было в его лохмотья? Нет-нет, господин бы не смог смотреть».
Мы дошли до массивной двери, и Иссал постучался, прежде чем войти.
Я думал только о том, что там будет господин Статуя, и ноги не двигались.
— Заходи, — услышал я шепот Иссала. — Быстрее!
Мне тяжко дался первый шаг, но остальные были уже легче. Я зашел в комнату, наполненную большими свечами, а увидев господина в кресле, потупил взгляд.
— Оставь нас, Иссал, — голос господина был таким спокойным, и для меня это было очень непривычно.
У нас там, в лесах на болотах, голоса резкие и низкие. И чем утробнее голос, чем более грозный, тем лучше.
Иссал ушел, закрыв за собой дверь, и мы остались с господином вдвоем.
Я не знал, что от меня ожидают, что нужно делать, чтобы заслужить расположение господина. Господина, который сам пока ничего не делал.
— Ближе, — наконец я услышал призыв к действию и осторожно пошел к столу, пока он не произнес: — Стой.
И я остановился, не смея даже шелохнуться.
— Сколько тебе лет? — внимание господина обжигало, я едва услышал вопрос.
— Две… двенадцать, господин Ореванар-а, — произносить полное обращение все еще было несколько затруднительно, но надо было привыкать как можно скорее.
— Зачем и почему ты оказался так близко к моей резиденции? — я не чувствовал агрессии в чужом голосе, впрочем, я не был уверен, что она хоть когда-то прорезается у него.
Как ответить лучше? Как? Все, о чем я думал, это как расположить его к себе, а для этого стоило отвечать правдиво.
— Я… Простите меня, пожалуйста… Когда Оло показал мне этот дом несколько лет назад, когда мы вышли из леса в первый раз… — слова мелькали в голове, а я ощущал себя невеждой, не владеющим ими. — Это такой красивый дом, я просто хотел увидеть его поближе, а потом цветы… Такие красивые белые цветы. Я никогда не видел таких белых цветов. Я только хотел коснуться их…
— Довольно, — ни злости, ни ярости, простой приказ. — Как ты смел захотеть их коснуться, животное? Ты видел свои руки? Грязные мерзкие руки отребья? — и снова ни ярости, ни злости. Хотя чуял я, что господина действительно очень волнуют эти цветы.
Раскрыть снова рот я не решался.
— Ты хочешь вернуться на болото? — неожиданный вопрос едва не заставил меня поднять голову, но я сдержался в покорной позиции.
— Нет, господин Ореванара.
Я правда не хотел, и, мне показалось, тем самым удивил господина. По крайней мере, точно заставил его задуматься.
— Разве ты не хочешь вернуться к близким? Родителям? — такой успокаивающий, красивый голос…
— Нет, у меня нет родителей, — поднял голову, но не смел смотреть выше стола. — Я бы хотел прислуживать вам, господин Ореванара. Я буду хорошим слугой, я быстро учусь. И я никогда не дотронусь до ваших чистых и превосходных цветов своими грязными мерзкими руками.
Он молчал, и мое сердце гулко билось в груди. Мне так важен был его ответ, ответ самого чистого и превосходного господина цветов, господина Рая, который я видел сквозь ветки деревьев.
— Ты будешь рыть ямы и таскать землю, и никогда не уйдешь в лес, к своему болоту, — промолвил он, и я возблагодарил небеса, упав на колени в поклоне, сказав господину Статуе:
— Да, господин, благодарю, господин!
— Поднимись и разденься, — все, что теперь он говорил мне, являлось приказом, а значит, ослушаться я не мог, да мне и не хотелось.
Он что-то делал со своими бумагами, пока я пытался справиться с веревочками. Это было сложно, пальцы казались слишком большими и неловкими.
— Быстрее, — услышал я почти нетерпеливое.
Пришлось поторопиться и кое-как снять рубашку, ничего не развязывая, так же пришлось поступить и со штанами. Было неожиданно заметить, что он уже не сидел в кресле, а поднялся и подходил ко мне.
— Как тебя зовут?
— Т-тай, я — Тай, господин Ореванара, — Имя… Это ведь так важно.
— Тай… — повторил он за мной, и я не заметил взглядом эмоций, но почувствовал некую неприязнь. — Уродливое, дикое имя.
— Простите за мое уродливое, дикое имя, господин.
— Тебя будут звать… — он был уже очень близко ко мне. — Ты будешь Тилла.
Тилла… Но я — Тай… Я — Тай. Тай! Я — Тай. Тай…
— Да, господин Ореванара.
Он осматривал меня, его внимание было холодным, ледяным, северным. Я чувствовал только тоску и странность ситуации, и более ничего.
Он остановился прямо передо мной, и его пальцы зарылись в мои волосы… Он сделал это, чтобы поднять голову и посмотреть в лицо… Но я отнесся к этому иначе…
Первое прикосновение… властное прикосновение, забирающее у меня имя.
— Одевайся и попроси Иссала тебе все объяснить, — господин уже отошел от меня и спешил покинуть комнату.
— Да, господин… — хотелось верить, что он это услышал.
========== Глава 3. Жидкость ==========
Иссал мне все объяснил, уже после того, как удивился моей сохраненной жизни. Оказалось, что я не первый «лесной зверь», которого он увидел, и обычно все заканчивалось пролитой кровью на том самом белом камне.
У слуг была своя комната — маленькая, с низким серым потолком и расстеленной тканью на полу в качестве постели. Нас было пятнадцать, и у каждого была своя обязанность. Для кого-то сад, для кого-то — помощь на кухне, для кого-то — чистота комнат, для кого-то — езда в город за покупками. У всех мальчишек и девчонок были свои личные заботы, за которые они отвечали головой, и хоть мои обязанности и были самыми тяжелыми физически, я все равно завидовал только одному человеку — Иссалу. Он был личным и единственным слугой господина.
Только Иссал входил в покои господина Ореванара, только Иссал стирал его одежду и только он его мыл. Иногда они ездили вместе в город, иногда Иссал сопровождал его на каких-то мероприятиях, про которые я ничего не знал.
Сам же я господина видел редко, ведь в основном с рассвета до заката я копошился в земле, роя новые ямы для деревьев и добывая лучшую землю для сада. От этого я всегда был грязным, так как ванную нельзя было принимать чаще раза в неделю, да и без чужой помощи мне сложно было это делать. Я не был Иссалом, знающим все тонкости пахнущих вещей и секрета горячей воды.
В те редкие моменты, когда господин Ореванара выходил из дома к приготовленным для поездки лошадям, я высовывался из свежевыкопанной ямы и следил за тем, как там, далеко, он легко садился на лошадь и пришпоривал ее. Меня в эти моменты господин, конечно же, не замечал. Он меня вообще никогда не замечал.
Труд, по началу невыносимый, с каждой неделей давался все проще, болезненные ощущения в руках, ногах и спине стали проходить, по ночам дрожи в мышцах становилось все меньше, и слуги, спящие рядом, уже не шипели в мою сторону.
Аллира, девочка на побегушках у повара, первая заметила, что я стал шире в плечах и сильнее, хотя мне тогда только-только исполнилось тринадцать.
Под конец осени земля стала промерзать. Копать ее снова сделалось невыносимо и тяжело, но, сжав зубы, я старался как мог, потому что вид леса, такого родного леса, хоть и манил тайной, но совсем не звал. Та красота, которую я видел, оборачиваясь, та красота дома, для которого я работал, заставляла трудиться только сильнее и с большим напором.
В начале зимы я заболел.
Болезнь схватила мои легкие рукой из металла. День и ночь, не преставая, я метался в приступах кашля. Лихорадка била мое тело, я горел.
Милло, самый старший мальчик, вызвался ухаживать за мной, хотя от его заботы было мало проку. Болезнь не отступала, и иногда мир вокруг окутывал белый свет. В эти часы я пугался так сильно, что кричал, не щадя глотки.
Конечно, господину не было до меня дела, не думаю, что он вообще знал о болезни, скосившей меня. Вернуться к жизни мне помог доктор, который приехал из ближайшего города. Но, конечно, он не ради меня приезжал. Господин подхватил легкую простуду, и после того как два раза кашлянул, вызывал к себе врача. Не знаю, правда ли это, но это рассказал мне Милло, а ему лично — Иссал. Я верил этому — это было очень похоже на господина.
Милло упросил доктора посетить меня, и за один этот визит я отдал все деньги, которые успел скопить. Да, господин платил своим слугам, а мне некуда было тратить медяки — я тогда не бывал в городе.
Чаи, отвары, мази… Милло занимался мной, как мог, по выписанным рецептам и шептал: «Чудо», когда замечал очередной признак того, что смерть убирает руку от моего горла. Сейчас уже и я верю, что это было чудо, потому что с той стадии, на которой я уже был — не возвращаются.
Я полностью оправился, когда земля вся исчезла под большим слоем снега. Везде было белым-бело и холодно. На болотах мы этот момент переживали, уходя подальше в лес и закрываясь в наших домах в земле. Там было тепло, а здесь — очень холодно, но казалось, что никто не мерзнет.
Меня отправили работать на конюшню, и мне это понравилось. Теплые животные, ласковые, а еще Ралли — самый смышленый и добрый слуга из всех. Пока мы кормили лошадей и убирали за ними, он рассказывал, что в городе так не воняет. Он рассказывал про множество домов, магазинов, красивых девушек. Хвастался, что и сам городской, но родителям пришлось продать его, чтобы выкупить мясную лавку.
А еще именно Ралли поведал мне, что Иссал не из Лаголлии, а с северо-восточных земель. И королевство, в котором мы жили, королевство песка и леса «Лаголлия», когда-то воевало с этими самыми землями.
С приходом весны мне пришлось вернуться к работе с землей, но время от времени я наведывался в конюшни к Ралли и помогал ему там. В основном я делал это, чтобы послушать рассказы и просто поболтать. И, к счастью, Ралли стал доверять мне настолько, что порой говорил и о господине.
— Слышал, Тилла? — он забросил последний стог сена и провел тыльной стороной руки по влажному лбу. — Господин Ореванара уезжает через несколько дней.
— А? Куда?
— Принцу Нелеллу исполняется тринадцать, — радостно поведал Ралли. — Наш господин едет на праздник в честь наследника.
— А когда он вернется? — я погладил Арму по густой расчесанной гриве, и лошадь потерлась о мою раскрытую ладонь.
Я любил Арму, потому что это была личная лошадь господина, только называл он ее Армуллерана. Слишком сложно для меня.
— У-у-у, там так гулять будут и праздновать! — он засмеялся. — Может, в конце апреля и возвратится наш господин.
— В конце апреля? То есть он будет там почти месяц? — я не верил, что не увижу его так долго.
— Конечно! А ты чего удивляешься, это пир у Короля! — снова засмеялся. — А наш господин — главный советник короля… Наш господин очень уважаемый и любимый всеми человек.
И действительно, через несколько дней были приготовлены лошади и экипаж для господина. Я видел, как он садился, не глядя ни на кого, и как Иссал залезает на лошадь, чтобы ехать следом за ними.
Яд расползался в моей душе каждый день после их отъезда. Мысли вращались у ног господина, где то и дело сидел Иссал, а не я. Почему только один слуга так близко к нему? Почему не я? Почему этот злой и трусливый Иссал? Чем он заслужил близость?
Я был полон обиды, когда экипаж с господином вернулся в начале мая. Мое сердце замерло, когда я снова после долгого перерыва увидел господина Статую вдалеке. Он ничуть не изменился и безмолвно прошел в дом, а следом за ним просеменил Иссал.
Запахи стали мучить меня чаще тогда. Смеси ароматов, потоки зловоний… Земля пахла, мир пах не всегда очаровательно. Мне казалось, что я чувствую нечто большее, чем другие, быть может, от того, что они не дышали полной грудью. А еще не смотрели. Или просто плохо видели. Но я замечал то, что они не могли… Видели ветку, а муравья на ней — нет, видели цветы, а листы с прожилками — нет, видели солнце, а тень у деревьев — нет. И господин был даже хуже — он видел и дышал только тем, что считал прекрасным.
Я прекрасным — не был.
Но и Иссал не был также…
— Что это?! А?! Что это, бестолочь?! — повар Игамилл ударил Аллиру что есть сил деревянной ложкой. — Больше не смей ошиваться возле рыбы!
Когда Аллира убежала, повар застонал: «И как мне подавать это господину?». Я видел, насколько расстроенным Игамилл был, но никак не мог ему помочь.
— Эй, Тилла, найди Иссала и скажи ему, чтобы сюда шел, — сказал повар, оправившись от горя.
Я кивнул и пошел к Иссалу, точно зная, где он.
Поднялся на второй этаж и свернул в направлении спальни господина Ореванары. Перед ужином Иссал всегда занимался одеждой господина, проверяя шелковые ткани и складывая их. Я знал это.