Together - Мальвина_Л 5 стр.


“Ты опоздал”

========== Глава 15. ==========

Комментарий к Глава 15.

Кэмерон/Ноэль

https://pp.vk.me/c604522/v604522352/c9f2/01BMjC2ljJw.jpg

Ветер соленый и горячий, как раскаленный песок под ногами, солнце выжигает глаза и снимает кожу - слой за слоем. У него с собой зеркальные очки, гитара и тощая сумка с самой необходимой одеждой. Ведь здесь есть все, что нужно: огромный и ленивый океан, расплескавшийся до горизонта, кривобокие пальмы и пестрые, обгоревшие на солнце, галдящие туристы, что не всматриваются в лица друг друга, а, значит, не узнают известного актера, даже споткнувшись о его ноги.

Он пьет разноцветные коктейли с большим содержанием рома, которые заказывает в бунгало на самом берегу ярко-синего, будто пластмассового, океана. Не ходит в бар, потому что устал от шума и гомона, а купается лишь по ночам, когда большая часть туристов расползается по своим номерам или кабакам, чтобы продолжить попойку под звуки выдалбливающей разум музыки.

Кэмерон любит сидеть на стремительно остывающем после захода солнца песке, трогать пальцами струны гитары, извлекая из инструмента грустные, плачущие мелодии. Ему нравится слушать, как шепчет и рокочет океан - ленивый, неповоротливый зверь, облизывающий влажным языком сонный берег. И звезды так красиво отражаются в водной глади - словно там, глубоко на дне блестят серебряные монеты и драгоценные камни, пиратские клады с затонувших кораблей.

Он всегда был немного романтиком и мечтателем, Кэмерон Монахэн, он всегда желал странного и немножечко верил в волшебство. Может быть, поэтому так все вышло с Ноэлем? Может быть…

Но, неважно. Плевать.

Дни тянутся за днями, до прекрасного спокойные и однообразные. Он даже научился засыпать не под утро, а ближе к середине ночи, когда созвездия так сильно смещаются на небосводе, что начинает казаться, будто заработал косоглазие.

— Ты знаешь, что тебя все потеряли?

Фишер садится рядом на песок в один из череды неотличимых друг от друга вечеров, когда солнце лижет горизонт, и вода там, почти у края земли, шипит и пузырится, пока светило опускается ниже.

— Наплевать. У меня отпуск, съемки еще не начались. И думаю, что заслужил.

Кэмерон отвечает ровно и кажется равнодушным. Наверное, Ноэль все равно слышит и бешеный стук сердца под ребрами, и сбившееся дыхание, как видит и пульсирующую жилку на шее, которую раньше так любил трогать губами.

— Пора возвращаться, знаешь ли. Пока ты тут играешь в Робинзона, отключив телефон и забив на электронную почту и интернет, график съемок сдвинули на полтора месяца, чтобы… Чтобы успеть снять некоторые сцены.

Чертыхается и лезет за сигаретами, и так похож в эту минуту на Микки, что хочется рассмеяться. Может быть, если бы были еще те буквы на пальцах, Монахэн не выдержал бы, повалил бы на песок, накрывая своим телом. Наплевал бы на то, что это он, Ноэль, ушел. Ушел не только из “Бесстыжих”, ушел от Кэмерона, из его жизни, из его постели.

Но букв нет, и это не Милкович, не бандит и матерщинник, да и он - не Йен Галлагер, не запутавшийся мальчишка с биполяркой из трущоб Чикаго. Все намного проще, прозаичнее и сложнее одновременно.

— Да срать я хотел. В контракте оговорены сроки, больше знать ничего не хочу.

И откидывается на спину, ловя губами последние теплые лучи догорающего солнца. Он слышит, как тяжело вздыхает Фишер, как чешет затылок и щелкает пальцами. А еще чувствует аромат его парфюма, от которого почему-то так остро колет в груди, что Кэм трет ее ладонью, будто это поможет избавиться от дискомфорта.

— Они возвращают одного персонажа, Кэм. Того, с которым твой Йен взаимодействует больше других. У меня еще съемки в двух других шоу, они еле смогли согласовать графики. Ты нужен нам, Кэм.

“А ты нужен был мне. Но ты, блять, просто ушел, и даже не удосужился объяснить, почему. Ушел и не позвонил ни разу за все эти месяцы”

Нахуй.

— И что заставило тебя передумать?

Странно, что новости не радуют, не воодушевляют. За спиной не распускаются крылья, в животе не порхают бабочки. В нем по-прежнему нет ничего, кроме темной и холодной пустоты, в которую каждое слово падает, исчезая, будто в черной дыре.

— Я соскучился, Кэм. Я думал, что смогу справиться с этим, избавиться от зависимости. От зависимости тебя. Стало только хуже. Меня никогда так не ломало на самом деле. Я знаю, что поступил, как мудак. Я знаю, что…

— Ты и есть мудак, Ноэль, - веснушки на побелевшем лице кажутся яркими пятнышками, брызгами солнца. Голос глухой от обиды и злости, а еще так чешутся кулаки. Повыбивать бы ему зубы к чертям собачьим. - Я не хочу, чтобы ты возвращался.

— Что?

Кажется, Фишер не верит тому, что слышит, а еще он вздрагивает, будто бывший коллега ударил его по лицу. Бывший коллега, бывший друг, бывший любовник. Бывший. Все в прошлом.

— Я не для того пытался справиться с этим, чтобы падать в эту яму опять. Не падать даже, запрыгивать радостно. Нет. Если ты вернешься, из проекта уйду я. Угадай, кого выберут продюсеры?

— Ты же не серьезно.

— Отнюдь. Я не хочу тебя видеть и знать, даже помнить о тебе не хочу, Ноэль. Шел бы ты отсюда подальше.

И отворачивается, вновь беря в руки гитару.

Тихая мелодия летит над водой. Мелодия, что так похожа на реквием. Мелодия, от которой слезятся глаза, а из груди будто наживую вырезают огромный кусок плоти. Мелодия, которую он никогда не забудет.

*

Ровно через год Кэмерон будет сидеть на том же пляже, у дверей того же бунгало, перебирая струны все той же гитары. Из моря выйдет парень и улыбнется ему, стряхивая соленую воду со светлых волос, заливая друга водой с головы до ног.

— Я все еще не понял, какого черта со мной случилось тогда. Я собирался прогнать тебя взашей и никогда не вспомнить твоего имени. Конечно, исключая те случаи, когда Иззи выедала мне мозг, ноя о том, как не хватает “муженька Милковича” на площадке и во время попоек.

Ноэль наклоняется, целуя своего парня (парня, любовника, друга). Целый год прошел, а он до сих пор не до конца верит, что полностью прощен. “Потому что такое не прощают, епта, за такое пулю в башку пускают”, - сказал бы он, если бы его звали Микки.

— Думаешь, я просто так отступил бы? Взял бы измором, и плевать, сколько времени это бы заняло. Я слишком люблю тебя, Кэм.

— Так сильно, что чуть не профукал все, идиот, - фыркает Монахэн и отвечает на поцелуй. Один из тысячи. Или сотни тысяч.

========== Глава 16. ==========

Комментарий к Глава 16.

Кэмерон/Ноэль

https://pp.vk.me/c630230/v630230352/3e2cc/CohGVV7N_xY.jpg

— И чего ты там ждешь? Пока нас со всех ракурсов папарацци заснимут? Прыгай давай.

Кэм нервно барабанит пальцами по рулю, напяливает зачем-то зеркальные очки, а Ноэль, забираясь в машину, ухмыляется, думая, что Микки Милкович про Галлагера все же был прав - бледный, прозрачный почти с яркой россыпью веснушек. Ну чем, блин, не инопланетянин?

— Я что-то смешное сказал? - психует, как и всегда после долгого перерыва, а глаза уже блестят лихорадочно, скользят по скулам, спускаясь в распахнутый ворох рубахи, поглаживают руки, и волоски на коже поднимаются дыбом. А он его, блять, еще не коснулся ведь даже.

— ПМС, детка? - Ноэль смеется и ловко уворачивается от подзатыльника, а потом умудряется как-то поднырнуть под руку и прижаться к губам, собрав короткие колючие волосы на затылке рыжика в кулак.

— Охренел, увидят же, - Кэмерон отстраняется лишь после того, как подается вперед, прикусывает губу. - Не угомонишься, я тебе член откушу. … Пристегнись, еще с копами проблем не хватало.

Мелкий, офигевший, борзой, - думает Фишер, откидываясь на сиденье, лениво скользя взглядом по крепким рукам и длинным пальцам, сжимающим руль.

Мелкий, ага, на голову перерос, заматерел, оборзел…

Дыхание учащается, и Ноэль дергает ворот рубашки, расстегивая сразу несколько верхних пуговиц.

— Завелся уже?

Вот же пиздюк тщеславный. Подмигивает игриво и словно невзначай ведет по губам языком. Провоцирует.

— Жарко, как в сраной пустыне, кондюк бы включил.

Монахэн лишь бровью дергает и врубает кондиционер на полную.

— Задница инеем не покроется? Вот бы в сиденьях не только подогрев был, но и охлаждение…

— Ты ебу дался…? - начинает Ноэль, но Кэм ржет, как обдолбанный, и Фишер замолкает, улыбается криво. - Провокатор.

А потом Кэмерон берет его руку, не отрывая глаз от дороги, улыбается тонко, поглаживая большим пальцем запястье. Ноэль успокаивается, расслабляется даже, лениво слушая, как друг рассказывает что-то про сериал и начавшиеся съемки седьмого сезона. Про Джеффа, что смущается от каждой общей сцены и то реплики путает, то заикаться начинает.

— Как он, пожарный твой? Нехерово лижется?

— Ну, и за каким ты опять Микки “включил”? Не идет тебе жаргон Саус Сайда. Здесь не шоу, не сериал, Ноэль. И я - не Йен Галлагер.

Так странно слышать взвешенные, продуманные фразы от сопляка, что на его, Ноэля, глазах рос и взрослел. Превращался в мужчину, бля. Во всех смыслах.

— Я не ревную, если ты к этому ведешь. Но ты играешь с этим качком в любовь…

—… потому что ты сам решил уйти из “Бесстыжих”? Забыл? Чтоб не палиться. А мы спалились бы однозначно. Ты правильно сделал.

— Хватит трепаться, - заткнуть рот губами, вынуждая вслепую съехать с дороги. Торопливо руками под футболку, стаскивая куртку и джинсы. Задыхаясь стонами, выгибаясь от малейших касаний.

*

— Мог и подождать, когда мы приедем, - Кэмерон пытается штаны натянуть, а Ноэль не шевелится просто, распластавшись на соседнем сиденье. - Как с голодного мыса.

— Думаешь, отделался так вот просто? Погоди, отдышусь только… Чтобы на Калеба этого твоего даже не встал…

— Ну и придурок же ты, господи.

И тянется за поцелуем. В салоне душно и влажно. Пахнет потом, сексом, сигаретами и ментоловой жвачкой. До мотеля будет еще не одна остановка. И ночь, в которую они не уснут.

========== Глава 17. ==========

Комментарий к Глава 17.

Йен/Микки

https://pp.vk.me/c636631/v636631352/1f395/9MGhABnLRjo.jpg

— Правда ты? Так близко? Теплый, блять, как печка. Не гонишь…

Подтаскивает ближе, так чтобы лбом тронуть лоб. Закрывает глаза и дышит. В комнате воняет перегаром, закисшим бассейном за окном, травкой, носками и блевотиной Фрэнка. Все это перебивает одно - запах Йена, пряный и терпкий, щекочущий ноздри, оседающий в легких.

— Жрать хочешь?

Галлагер отодвигается, нос морщит недовольно, а Микки смешно. Так, что в горле щекочет. Смешно и тепло, как в детстве, блять, под теплым одеялом, под тихие сказки матери. Пока мать еще была жива.

— Не хочу. Полежи здесь, не уходи.

И тянется сбитыми пальцами к бледной, прозрачной почти, коже лица, пробегает по рыжим веснушкам, которые пересчитывал ночами в тюряге по памяти. Чтоб не свихнуться от тоски без него.

— Мне на смену пора.

Поднимается осторожно, будто боится, что Милкович вцепится зубами и руками и никуда не отпустит. Ни на шаг, ни на секунду. Но Мик лишь тянет на себя его подушку, обхватывает руками, носом в нее зарывается и закрывает глаза.

〜 〜 〜

— Ты думаешь что-нибудь делать?

Фиона ловит уже в дверях. Йен натягивает куртку, досадливо морщась.

Что, блять, еще?

— Проблемы?

— Он из тюрьмы сбежал, и копы сюда еще не нагрянули только потому, что весь Саус Сайд в курсе, что ты его бросил и путаешься со своим черным пожарным.

Сверкает глазищами на пол-лица и поварешку какую-то в руках сжимает. Ебнуть что ли решила? Промеж глаз. Мало у него крыша едет, хули.

— Сказал, по УДО вышел. Тюряги переполнены, может, и не врет.

И тянет дверь на себя. Хули толку из пустого в порожнее переливать.

— Замер на месте! Я проблем не хочу, ни с копами, ни с законом, ни с дружками его, когда оклемается и возьмется за старое. И вообще, ты с Калебом поговорил?

— О чем говорить? Фиона, отвянь. Я на работу опаздываю.

— О том, блять, что к тебе парень из тюряги сбежал. Йен, я счастья тебе хочу, но нельзя это так оставлять. Хер с ними, мужиками твоими, сам разгребешь. Но, когда его загребут, проблемы будут у нас. У тебя. С работы попрут…

Смотрит и не моргает. Глаза огромные, как у коровы на ярмарке. Бесит нахуй до скрежета зубного.

— Все, я ушел. Пожрать ему что-нибудь сообрази, а то копыта откинет.

— Йен! Тебе совсем похуй?

Грохот захлопнувшейся двери и быстрые шаги по ступеням.

— Пиздец.

〜 〜 〜

На смене - вызовы один за другим. Руки воняют спиртом, лекарствами, в голове - вязкий грохот, и мобильник в кармане надрывается так, что еще немного, и взорвется к хуям собачьим.

Фиона трезвонит без остановки, Йен игнорирует. Калеб пытается пробиться с полудня, Йен сбрасывает, отправляя в ответ грустный смайл к сухому: “Работы до жопы”. Последний звонок переполняет чашу терпения, и старенький телефон почти отправляется прямо под колеса мчащейся в госпиталь неотложки, как взгляд падает на экран.

Микки.

— Проснулся?

— Давно. От скуки тут подыхаю. Фиона заглядывала.

И долгая пауза. Тревожная.

— Промыла мозги?

— Я не сбегал из тюряги. Каждую ночь думал об этом, о парне твоем. Светлана растрепала, конечно. Ехидная блядь. Случай и подвернулся бы может, но не пришлось. Веришь?

— Не должен?

За окном проносится зажигающий огни Чикаго, сирена верещит, надрываясь - у них огнестрел тяжелый и могут не довезти. А Йен чувствует, чувствует, как что-то шевелится под ребрами. Что-то, что уснуло очень давно. Уснуло, а он думал - умерло, пропало, исчезло.

Тихий смешок и голос почти отвязно-веселый, как раньше. Так, словно Мик смог почувствовать или понять.

Всего за секунду? Сука, так не бывает. Даже в фильмах.

— Ты же, блять, понимаешь, что хер тебе, а не охуенный пожарный?

Не такой уж и охуенный, думает Йен, не замечая, что улыбается. А потом как-то быстро, без перехода - надо встретиться с Калебом, объяснить. Или не надо. Не маленький, сам все поймет.

〜 〜 〜

— И че с еблом? Упиздякался? Или свиданка сорвалась?

Йен заходит домой и чуть не падает прямо у порога. Нет, не потому, что Микки не страдает херней и не заливает соплями его кровать. Милкович бодр на удивление и даже, мать его, весел. Нацепил какой-то припизднутый фартук, который то ли Дебби откуда-то приволокла, то ли Моника в один из своих краткосрочных визитов. Рожа в муке, суетится у плиты, помешивает что-то, то и дело отхлебывая пиво из бутылки (хвала небесам, не молоко или сок).

— Нахуй иди, - огрызается беззлобно, улыбаясь так, что еще немного, и рожа треснет по швам. - Что там на ужин?

— А хуй его знает. Я вообще-то на нарах сидел, а не курсы кулинара заканчивал.

Две секунды глаза в глаза. А потом Йен дергает его на себя и целует. Просто целует. Целует, так, как не целовал никого тысячу жизней. До лопнувших губ и обжигающего стона, до пожара в штанах и вспышек под веками, до безотчетного “мой”, колотящегося в венах с пульсом, с каждым ударом сердца.

Ох, я серьезно решил, что жизнь без тебя - это жизнь?

— И что это значит, епта? - хрипит рвано Микки, хватая ртом спертый воздух.

— Это значит всегда. В хорошие и плохие времена, в болезни и в здравии, и прочая херня. Или память короткая? Че пялишься, блять? Кормить меня думаешь?

========== Глава 18. ==========

Комментарий к Глава 18.

https://pp.vk.me/c631930/v631930352/44d21/4ExaHsIUF4o.jpg

“Это уже совсем другая жизнь”

Вода падает и падает сверху, заливается в глаза, нос, приоткрытый рот. Йен ловит капельки губами, языком раскатывая по ним безвкусную жидкость.

“У меня нормальная работа. Я спасаю жизни людям вместо того, чтобы сосать обвисшие члены и обдалбываться коксом”

Струи едва теплые. Не потому, что в доме нет горячей воды, просто так надо. Мурашки озноба ползут по покрывшейся пупырышками коже, как когда-то вши ползали по загривку. В самые, мать их, беспросветные годы.

Назад Дальше