—Твоей кислой миной можно типа народ на улице пугать, — рядом с Альфредом вдруг прогибается диван и слабо доносится запах сигаретного дыма. — Ну-ка, улыбочку…
Феликс умеет вторгаться в чужое личное пространство без спросу, а потому сейчас губы Альфреда растягивают за щеки в неестественной кривой улыбке, а сам Лукашевич недовольно и брезгливо хмурится.
— Н-да, чувак, стало только хуже, — говорит он с таким укором, словно Альфред сам заставил Феликса заниматься этим. — Ну что, так и будешь тухнуть или все же развеешься?
— Буду тухнуть, — Альфред обиженно дуется и расплывается аморфной массой по диванчику.
Его жизнерадостность, как и рабочая активность, почти на нуле, а потому он предпочитает зарыться от всех в свой временный уголок тлена и грусти, чем, собственно, и занимается. Надо сказать, грустит он один. Гилберт и Доминик вон совсем не парятся, а вовсю подкатывают к Родериху, успевая между делом еще и поцапаться между собой, Феличиано весело щебечет рядом с Джеймсом, который едва ли успевает прийти, но уже, кажется, мечтает оказаться где подальше, а Феликс растекается рядом с ним и совершенно точно мешает растекаться и грустить ему.
— Я Альфред, и я типа не хочу ничего решать, а хочу копаться в себе и быть букой, — дразнится он, в точности копируя Джонса.
— Да иди ты! — Альфред пытается огрызнуться, правда пытается, но на губы все же ложится слабая улыбка, больно уж забавно выглядит Феликс, когда дурачится.
По нему вообще сложно сказать, что возраст этого омеги уже стремится к тридцати. Феликс серьезный, когда это нужно, но по большей части он ведет себя совсем как беззаботный ребенок. Возможно, именно поэтому Альфреду так легко рядом с ним, а все невзгоды разом забываются, стоит только Лукашевичу оказаться рядом и начать придуриваться.
— Вот, уже лучше, чувак! — подбадривает он. — А теперь добавь типа еще немного эмоций, перестань меня посылать, и вообще будет афигенно!
Альфред еще пару секунд хмурится, хотя брови слабо подрагивают от напряжения, а потом не выдерживает и смеется. Всю грусть как рукой снимает от безмятежности Феликса, а тот чмокает альфу в щеку и сам улыбается.
— Другое дело, а то устроил тут драмтеатр, — фыркает тот и вскакивает с дивана. — Пойдем, подберем тебе чего-нибудь интересного из реквизита, а то даже шмотье какое-то мрачное сегодня. Все равно с начала все переснимать.
Лукашевич утягивает его в гардеробную, а Альфред совсем не сопротивляется — это помещение студии он любит едва ли не больше, чем съемочную площадку.
К тому моменту, как заканчивается перерыв, настроение Джонса бьет мощным фонтаном и цепляет собой всех окружающих. Он успевает перемерить с дюжину различных нарядов, а Феликс под конец даже идет на уступки и позволяет выбрать костюм на передачу самостоятельно. Цветастый пиджак с зауженными джинсами смотрится и правда эффектно, а потому Феликс насильно выталкивает Альфреда к Феличиано, а тот быстро поправляет потускневший мейк.
— Иди и сверкай, звездочка, — «посылает» его Феликс и смачно хлопает по плечу. Вот чего-чего, а силы в его казалось бы хрупком тельце предостаточно.
Альфред и правда сверкает. Он забирается обратно на сцену, эффектно поправляет бабочку и с ослепительной улыбкой начинает программу.
В этот раз все идет не просто значительно лучше, а вообще идеально. Слова отскакивают у Альфреда от зубов и он, наконец, полностью вливается в рабочий ритм. За ним зажигается энтузиазмом и вся команда, так что съемки проходят легко и весь материал отснимают буквально за пару часов.
— Все, свободны! — радостно объявляет Мэтт, который следит за видеорядом по монитору.
На этот раз его все более чем устраивает: от Альфреда больше не чувствуется фальши, а потому и выглядит все просто замечательно.
Люди постепенно расходятся, а в студию вдруг приоткрывается дверь и входит неторопливо Иван.
— Уже закончили? — интересуется он у Мэтта, с которым едва ли не сталкивается на пороге.
— Да! — отчитывается Уильямс и жмет Ване в приветствии руку. — Ты к Оливеру? — спрашивает он, и Брагинский с мягкой улыбкой кивает.
Он вообще приятный малый, как считает сам Мэтт. Вежливый, спокойный, терпеливый и не назойливый. Брагинский производит впечатление состоятельного взрослого человека, которым, впрочем, и является.
— Он отлучился ненадолго, но скоро вернется, подожди пока в кабинете, — советует Мэтт.
— Хорошо, — Ваня кивает и подтягивает на шее галстук, прежде чем скрыться за дверью.
— О чем вы говорили?!
Проходит не больше секунды с момента как за Брагинским закрывается дверь, а на Мэтта уже в упор смотрят голубые глаза лучшего друга. Благо он сам к этим глазам прилагается и стоит здесь же, но у Мэтта все равно мимолетно душа берет рейд до пяток и столь же стремительно возвращается назад.
— Ал, блин! — Уильямс едва ли на месте не подскакивает от неожиданности и держится за сердце. — Ни о чем мы не говорили, Ваня Оливера ждет.
— Ах вот оно как, — Альфреду, кажется, достаточно даже этого, потому как рот его растягивается в более чем довольной улыбке, а сам он уже идет к двери из студии.
— Ал, только не говори, что ты пойдешь к нему… — без особой надежды кричит Джонсу вслед Мэтт. Тот разворачивается на пятках и звонко хохочет:
— Хорошо, не скажу! — подмигивает он. — Тем более ты и сам это прекрасно знаешь.
Мэтт только тяжело вздыхает и прикладывает ладони к вискам. Что ж, настойчивости Альфреда можно только позавидовать. А заодно понадеяться, что у Брагинского терпение титановое и выдержит этого слишком активного парня. Мэтт во всяком случае очень хочет в это верить.
***
Ваня сидит в давно знакомом кабинете и все же невольно морщится от обилия розового, голубого и других ярких тонов в этом месте. Кабинет гендиректора больше походит на дешевую гримерку или детскую комнату, нежели на серьезное помещение для взрослого человека. Но в этом весь Оливер. Во всей этой цветастости, несерьезности, но при том не дюжих умениях и неуемной фантазии. Ваня считает Керкленда гением, и все же этот гений иногда кажется безумцем.
Дверь почти неслышно открывается, и Брагинский в первую секунду радуется, что ожидание его было столь непродолжительным. Но секунда проходит, вместо плавной походки гендиректора внутрь залетает настоящий ураган, и вот уже Брагинский готов материть всех и вся за это белобрысое чудовище, которое снова стоит напротив него.
— Надо же, какая встреча! — улыбается широко Альфред и по-хозяйски плюхается в единственное свободное кресло. Оно, к слову, принадлежит Оливеру и обшито золотыми звездочками, но разве ж Джонса это волнует? — Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, должно быть это судьба.
Ваня только закатывает глаза и скрещивает на груди руки. Словам Альфреда поверит разве что пятилетка, да и тот засомневается в правдивости их, уж слишком сильно Джонс улыбается и слишком довольным выглядит. На его лице даже легкого удивления нет, а потому не приходится сомневаться в том, что он точно знал, что Брагинский сидит здесь.
Его это, к слову, совсем не радует. Альфред, черт бы его побрал, Джонс вообще успевает уже порядком приесться для взгляда Брагинского. Потому что Альфред везде и его слишком много, что Ваню очень и очень сильно настораживает.
— Я бы обошелся без нее, — холодно бурчит Ваня.
Весь его холод разбивается о теплый… Да что уж там — пылающий! — взгляд. Альфред как всегда находится на своей волне и слушать не желает других. Особенно какие-то там холодные отказы или ледяное недовольство. Они же не для него писаны. Брагинскому кажется иногда, что они с Альфредом на разных языках говорят, или что Джонс попросту глухой и слова его слышит совсем неправильно. Во всяком случае после каждого «пошел к черту» или, что еще хуже, после посыла на святое мужское начало, Джонса становится чуть ли не в десять раз больше на ближайшие несколько дней. Ваня даже по ночам думает, что у Ала там армия клонов, которых он ставит во всех местах, где проходит Брагинский.
На деле он, конечно, знает, что это не так. Ване и одного Альфреда с шилом в пятой точке хватает сильнее, чем «более чем», а уж от армии их, да даже от пары, он бы точно повесился на ближайшей люстре в виде цветочка. К слову, смотрелось бы миленько. Розовый кабинет, голубенькие шторки, трупик менеджера на цветочке… и никаких больше Альфредов! Идиллия просто. Но Ваня даже в этом случае не без оснований опасался, что Джонс достанет и в загробном мире. Черта у него была такая — доставать везде, даже где достать в принципе было нереально.
— Да ладно тебе, Ванечка, день хороший, птички за окном поют, солнышко светит, самое то для встреч.
Где там Джонс нашел птичек в середине-то сентября, и солнце среди проливного дождя для Вани так и остается загадкой. По всей видимости те устраивают веселую вечеринку в голове у Альфреда, потому как лицо его выглядит просто до неприличия довольным, аж зубы от этого довольства сводит. Ваня вдыхает поглубже и ловит ускользающий дзен. Раз мороженка, два мороженка… Но образ Альфреда вплетается даже в ровный счет сладостей и деться от него никак не удается.
— Да когда ж ты отвяжешься?
Ваня даже больше не посылает. Предыдущей сотни раз хватило, чтобы понять, что на Альфреда оно либо не действует совсем, либо работает с точностью до наоборот. Он просто покорно терпит и надеется, что Оливер вернется поскорее и прогонит обнаглевшего ведущего со своего кресла и из этого кабинета. В идеале еще и из жизни Брагинского, но на это рассчитывать не приходится.
— Когда ты согласишься встречаться со мной! — радостно отвечает Джонс. Хмурая мина на лице Ивана его явно совсем не смущает, как и откровенно нервный тик.
— А с чего ты вообще взял, что я соглашусь? — делать все равно нечего, а молчать себе дороже — Альфред ведь тогда продолжит дальше заливать про своих птичек и неземную любовь.
— Потому что ты сам этого захочешь, — Ваня удивляется, как от такой широкой улыбки еще не трескается лицо Джонса. Удивляться наглости не приходится — Альфред вообще сгусток наглости и самоуверенности, такой, что и Гилберту фору даст.
— Вот уж боже упаси, — отнекивается Ваня как раз вовремя.
— Меня ждете, птенчики?
В кабинет вплывает гендиректор, и Брагинский выдыхает со слишком явным облегчением. Оливер пару секунд косится на занятое собственное кресло, а потом почти нежно выставляет Джонса за шкирку из своего кабинета. Ваня с чистой совестью начинает говорить о работе, и только в мыслях молится, чтобы к окончанию разговора Альфред не ждал его за дверью кабинета. Почему-то вариант выйти через окно по пожарной лестнице кажется не таким уж плохим.
Комментарий к Глава 4. Незадавшийся день
https://vk.com/wall-141841134_75
========== Глава 5. Странные ==========
— Я вижу, ты уже неплохо освоился, — после окончания рабочего дня заходит Мэтт в кабинет к Джеймсу, от которого как обычно чувствуется слабый горьковатый запах, забитый раздражающей синтетикой лекарств. Уильямс чуть дергает головой, стараясь не обращать на это внимания и направляется к полкам.
Так уж выходит, что склад старой и не особо важной документации находится именно здесь, а потому Мэтт зачастую навещает Джеймса. Конечно, иногда он заходит и просто так, помня о просьбе Оливера, но в такие моменты Уильямс, и без того нелюдимый, вообще готов метать молнии и убивать взглядом.
— Каким идиотом нужно быть, чтобы не освоиться за месяц? — фыркает в ответ Джеймс, не отрывая взгляда от монитора. В этой язвительности и грубости весь он.
За окном уже совсем темно. Вся съемочная группа уже давно расходится по домам к тому моменту, разве что Гилберт еще задерживается в студии под предлогом проверки техники, которая знатно барахлила на записи. Из-за этого сейчас сидит дольше обычного и Джеймс — весь материал скачет, и вместо привычных шаблонов заниматься им приходится вручную.
— Что ж, тогда я рад, — улыбается Мэтт и достает с полки очередную папку, спешно пролистывая ее в поисках необходимой бумаги.
Удивительно, но он, наконец, привыкает к манере общения Джеймса. Его грубость и замкнутость больше не выбивают Мэтта из колеи, и даже абсолютный игнор в курилке со стороны Джеймса больше не вызывает недоумения. Вместо этого в душе появляется смутный интерес к этому парню. Мэтт все чаще ловит себя на мысли, что присматривается к Уильямсу, когда тот оказывается в зоне видимости, вслушивается в его разговоры в курилке и запоминает истории Гилберта об этом парне. Это не романтический интерес, боже упаси, Мэтт очень хорошо чувствует отношение к себе и о подобном даже не задумывается. Но с точки зрения личности Джеймс интересует его все сильнее.
Мэтт всегда увлекался людьми, их взаимодействием с обществом и личностной составляющей. Он мог бы стать неплохим психологом, если бы не отцовская карьера, но даже на работе эти способности Уильямсу весьма помогают, отчего он и может грамотно распределять все обязанности и учитывать в работе особенности каждого. С Джеймсом пока все идет не так гладко. Мэтт привык сам общаться, чтобы невзначай узнавать ближе людей и их предпочтения, но Джеймс словно изначально отгораживается от него высоченной каменной стеной. Мэтт поначалу предполагает, что всему виной природа — омеги часто недолюбливают альф и держатся от них на расстоянии, но даже с Альфредом Джеймс ведет себя куда более открыто, хотя по нему и видно, что Джонс тому абсолютно не нравится.
И все же Мэтт продолжает копать глубже. Он пытается вытянуть Джеймса на разговор хотя бы в те редкие минуты, когда дела заносят к нему в кабинет, и цепляется за все фразы, кинутые с явной неохотой, но Джеймс и тут легко пресекает все попытки сблизиться. Мэтта все сильнее гложет любопытство, в чем же причина такого отношения, но спрашивать напрямую не в его правилах, в конце концов, мало ли какие тараканы сидят у человека в голове.
— Долго ты еще будешь мельтешить перед глазами? — недовольный хриплый голос долетает до Мэтта сквозь толщу мыслей. — Отвлекает, — фыркает Уильямс.
Он и правда нервно стучит пальцами по мышке чуть громче, чем обычно, а брошенный исподлобья взгляд явно предназначается для убийства. Но Мэтт только мягко улыбается. Он привык улыбкой и мягкостью сглаживать все углы в общении, вот только с Джеймсом это работает откровенно говоря фигово, если не с точностью до наоборот.
— Скоро уйду, Феликсу срочно понадобились старые эскизы костюмов, а они… — Мэтт не успевает закончить.
— Мне похуй, что тебе здесь надо, — обрывает его на полуслове Джеймс. — Просто не будь таким тормозом и выметайся скорее.
Мэтт молчит и сверлит Уильямса нечитаемым взглядом. Слабая улыбка так и не сползает с его лица, вот только Джеймсу с секунду кажется, что он наконец-то довел этого парня до точки кипения, что сейчас случится долгожданный взрыв и слетит вся эта дружелюбная маска. Но Мэтт молчит и пронизывает взглядом точно насквозь, а после возвращается к делам.
— Скоро уйду, — повторяет спокойно — слишком спокойно! — он, словно не в его адрес сейчас прозвучала явная грубость.
Джеймс едва ли сдерживается, чтобы не треснуть кулаком по столу. Не при этом чертовом Уильямсе показывать свое бешенство и эмоции, не при нем срываться и открывать себя. Джеймс и сам не до конца еще понимает, что выбешивает его в этом парне настолько сильно, но сам факт его присутствия рядом, витающий в воздухе тонкий мягкий запах просто выводят из себя.
А Мэтт тем временем заканчивает и собирает в стопочку все бумаги. Он все так же улыбается и чуть ли не светится своей добротой и спокойствием, и лишь когда выходит за дверь, позволяет себе вздохнуть чуть глубже, чтобы привести мысли в порядок. Что ж, это уже что-то новенькое. Мэтт догадывался, что Джеймс его недолюбливает, да и сложно было не догадаться, когда в его сторону постоянно летят едкие комментарии и недовольство, но что все настолько запущено в его голову не приходило. Это перевешивает чашу интереса окончательно, а потому Мэтт идет по коридорам чуть быстрее, относит в гримерку бумаги для Феликса, а затем торопится на площадку.