Так он познакомился с Джеймсом и Стивом, от них получше узнал об Андре, и сердце, столь долго искавшее пристанище, дрогнуло. Оливер так и не смог уйти из этого потрепанного дома и бросить все как есть. Вместо этого он начал навещать эту семью, и сам незаметно стал ее частью.
— Ну, расскажи мне, сладкий, как тебе твоя работа? — вопрос звучит заинтересованно, на что усмехается Джеймс — Оливер чуть ли не единственный, не считая брата, кого и правда волнует его жизнь, даже несмотря на то, что Уильямс ему не родной. Для Керкленда это не имеет никакого значения — и Стив, и Джеймс для него дети, которых надо опекать, сколько бы лет тем ни было.
— Все прекрасно, — Джеймс впервые за долгое время говорит это совершенно искренне. Все действительно прекрасно, он чувствует себя здесь «на своем» месте, с легкостью вливается в коллектив, чего не было уже… Да никогда не было, Джеймс всегда испытывал проблемы с обществом. А теперь он не только спокойно общается со всеми на работе, но и может некоторых даже назвать друзьями. — Спасибо большое, Олли, — совершенно серьезно благодарит он.
— Ой, да брось ты, пирожочек, — несмотря на слова, Оливер так и светится счастьем. — Я только рад, что ты прижился. Так еще теперь ты всегда под моим чутким надзором и я больше не волнуюсь о сомнительных местах, где ты работал до этого, — тараторит быстро он.
Джеймс только усмехается. Что ж, Оливер и правда имеет черту присматривать за воспитанниками, да и, надо сказать, пару раз это было весьма кстати, потому как работа Джеймса порой была не просто «сомнительной», а откровенно опасной.
— Андре будет счастлив это услышать, — заканчивает Оливер. По лицу Уильямса разом ползет нечитаемая тень, что не укрывается от взгляда Керкленда. — Брось, Джеймс, неужто ты все еще не успокоился?
Оливер, признаться, слабо надеется, что Джеймс когда-нибудь начнет воспринимать отца нормально, вот только Уильямс совсем не хочет идти с тем на контакт. Оливер не осуждает, в конце концов в этой семейке слишком много своих тараканов, и все же его это порядком расстраивает.
— Я спокоен, — сухо говорит Джеймс и смотрит куда-то в окно, где быстро проплывают мимо дома, укутанные октябрьским дождем. — Но это не меняет моего отношения к Андре.
Уильямс даже не называет его отцом. Оливера удивляло это поначалу, ведь даже у Стива нет-нет, но проскальзывало хорошее отношение к родителю, а вот Джеймс всегда общался с ним как с чужим человеком.
— И все же он твоя семья, Джей, — Оливер мягко касается плеча парня, а тот лишь отфыркивается.
— Ни в жизни не признаю его своей семьей, — почти выплевывает он. — Тебя и Стива — да, но не его.
Кажется он едва ли сдерживается, чтобы не треснуть кулаком по дорогому салону машины, настолько взбешенным выглядит взгляд. Оливер видит это и идет на попятную.
— А что же на счет собственной семьи? Так и не думаешь об этом? — с улыбкой спрашивает Керкленд.
Джеймс выдыхает чуть спокойнее и возвращает мысли в более нейтральное русло. Что поделать, Оливер достаточно типичный омега, мысли которого заняты семьей, шмотками и, конечно, работой. Он не прочь следить за собой, чем и занимается, будь такая возможность, родил бы еще детей и находился бы рядом со своим нелюдимым альфой, устраивая в доме тепло и уют.
Джеймсу этого просто не понять. Он потерял отца-омегу в восемь и с тех пор их со Стивом жизнь начала превращаться в сущий кошмар. В школе их гнобили за обноски и старые учебники, денег иногда не хватало даже на тетради, а потому оба нет-нет, но крали что-то в магазинах или из чужих сумок. Отсюда вырастало только больше проблем и ненависти. К выпуску Стива их караулили в каждом переулке, а кошмар Джеймса начался немногим позже, когда брат больше не ходил с ним вместе из школы. Пусть Джеймс и был достаточно сильным и способным постоять за себя, вот только в одиночку против группы альф выстоять не получалось. Дорога до дома превращалась в сущий кошмар, благо Джеймс все же был физически достаточно выносливым, чтобы пробежать весь этот маршрут и не попасться в цепкие руки одноклассников. И все же свой отпечаток на восприятии мира это оставило.
— Нет, — просто отвечает Джеймс. — Меня не интересует семья в твоем понимании этого слова, — он говорит это уже далеко не в первый раз, но Оливер, видимо, еще рассчитывает на другой ответ. — Я скорее сведу свою жизнь с омегой или, на крайний случай, с бетой, но уж точно не с альфами.
Водитель с переднего сиденья странно косится на Джеймса через зеркало, но тот не обращает внимания. Оливер в курсе, что Джеймс за свою жизнь встречался только с омегами, в курсе он и предпочтений воспитанника. Ему и правда тяжело это понять до конца, и все же он понимает.
— Что ж, это твой выбор и твоя жизнь, — пожимает плечами Оливер. Машина как раз тормозит перед небольшой кофейней. — Но учти, если что, ты всегда можешь прийти ко мне за советом.
Джеймс только кивает и выбирается на дождливую улицу, где быстрее идет под навес. Он прекрасно знает, что Оливер поддержит его в любом случае. Но так же хорошо он знает, что дядюшка был бы куда счастливее, найди себе Джеймс альфу. Этого, однако, делать он совершенно не хочет.
***
— А я-то думаю, откуда тленом запахло, а это ты домой вернулся!
Стив кричит это громко, выглядывая с кухни. На нем надет милый розовый фартучек подаренный — кто бы сомневался, — Оливером, а в руках лопатка и сковорода. Вообще изначально кухонная амуниция предназначалась Джеймсу, вот только младший Уильямс и плита вещи настолько несовместимые, что Стив доблестно сам забрал все себе и занял место на кухне. Уж что-что, а готовить он умел и любил, а в связи с помешанностью на здоровом питании в последнее время кухня просто стала его царством. Джеймс подобной любви ко всяким салатикам и курочкам на пару не разделял, а потому часто заказывал под возмущенные комментарии брата себе пиццу или еду из ближайшего фастфуда.
— Завались, комок позитива, на себя бы посмотрел, — усмехается в ответ Джеймс и стаскивает на вешалку куртку.
Уж что-что, а назвать Стива жизнерадостным можно только с большой натяжкой. Старший Уильямс тот еще скептик, а улыбка на губах появляется крайне редко — куда чаще альфа просто криво ухмыляется, что в определенных ситуациях выглядит весьма угрожающе.
— Неужто опять охмурил какого-то омежку? — спрашивает Стив, стоит только брату заглянуть на кухню и стащить со стола яблоко. — Уж больно рожа твоя довольная.
— Да если бы, — Джеймс только качает головой — пары у него не было достаточно давно, а секс по дружбе с Гюнтером, к слову, двоюрным братом Байльшмидта, прекратился, как только тот нашел себе альфу. — Всего лишь сидел с дядюшкой Олли.
Вечер и правда прошел хорошо. Все разговоры о семье закончились еще в машине, а потому не омрачали оставшееся время. И все же небольшой осадок остается и от них.
— Держу пари, тебе снова полоскали мозги о семье, — хмыкает Стив и возвращается к сковородке. В ней тушится что-то непонятно зеленое, цвет которого Джеймс не решится сравнивать ни с чем, уж больно неприглядные сравнения выходят.
— Не без этого, — пожимает плечами младший Уильямс, и смотрит за окно, где снова начинает накрапывать октябрьский дождь.
Комментарий к Глава 6. Дядюшка Олли
https://vk.com/wall-141841134_107
========== Глава 7. Надежды ==========
Джеймс понимает, что день явно не задался, едва ли спускается с утра на кухню. Всю ночь ему снится какая-то дичь, отчего встает он вместо привычного полудня чуть ли не в семь утра. Где-то на периферии зрения маячит Стив с завтраком, а Джеймс только успевает дойти до чайника, как все тело скручивает мощным спазмом.
— Твоего ж папу…
Он впивается руками в столешницу до побелевших костяшек и стискивает зубы крепче. Этот спазм он не спутает ни с чем и никогда, а слабый жар, который следует прямо за ним, не дает усомниться в догадках. Джеймс матерится снова и поднимает дрожащую руку вверх, благо аптечка находится совсем рядом, но неудачи дня только начинаются, а спасительные таблетки отсутствуют, отчего младший Уильямс со злостью хлопает дверцей по шкафчику и вновь утыкается взглядом в мутнеющий стол.
— Кажется, кого-то зовет омежья природа? — Стив рядом смотрит с интересом и усмехается совсем нехорошо. — Что делать будешь без пары-то, братец? Снова дома запрешься? — он хихикает и трогает Джеймса за плечо, но тот лишь стряхивает ладонь с себя и смотрит почти вызывающе.
— Пошлю тебя в аптеку, придурь, а потом пойду на работу, — рявкает он и резко выпрямляется. Надо сказать, зря, перед глазами все кружится от наваливающейся слабости, а кожа начинает слабо гореть. — И только попробуй отказаться — размажу потом в лепешку, — шипит он.
Стив снова хихикает с этого «потом» и смотрит брату вслед, потому как тот идет медленнее обычного, а резкие движения несколько сглаживаются, что смотрится весьма притягательно. Приятный запах тоже шлейфом остается на кухне, но Стив давно привык к тому, а потому не реагирует никак, только снимает сковороду с плиты и идет одеваться — в конце концов, привычка заботиться о брате, как и у того о нем, вбита еще с детства.
К тому моменту, как Джеймс доходит до ванной, жар становится попросту невыносимым и распирает изнутри все сильнее. Он успевает тысячу раз проклясть свою природу, прежде чем наконец-то раздевается и встает под прохладные струи душа. Те ни черта не помогают, но Уильямс и не рассчитывает на это. Он лишь упирается головой в прохладную кафельную стену и заводит руку за спину, очерчивая пальцами влажную от смазки промежность.
Этой скользкой влаги еще совсем немного и все же хватает, чтобы жесткие подушечки пальцев скользили по коже почти с нежностью. Джеймс замирает от легких прикосновений к самому себе, вдыхает чуть глубже, выдыхает размереннее и продолжает мягко водить по коже и кайфовать от этого. Прохладные струи воды слабо щекочут тело, спадают вниз и громко бьются о ванну, но Джей их больше не слышит — в его голове мощным потоком уже звучит закипающая кровь.
Все раздражение разом отходит на задний план за возрастающим возбуждением. Оно накатывает мягкими приятными волнами, и Джеймс чувствует себя как в чертовом ахренительном океане. Он прикрывает глаза и полностью растворяется в том, прежде чем толкнуть внутрь сразу два пальца и хрипло простонать от прошившего спазма чистого наслаждения.
Мышцы поддаются без особых проблем, а дыхание сбивается окончательно. В голове целый ворох разных мыслей о чужих пальцах, быстрых движениях и неясных силуэтах за спиной. Собственные пальцы толкаются чуть сильнее, раздражают податливые стенки, и Джеймс распахивает глаза со стоном, сильнее впивается свободной рукой в стену и слабо двигает задом. Чертова природа. Чертовы пальцы. Чертовы ахренительные ощущения, которые катятся горячей волной по всему позвоночнику и сдавливают спазмами все внизу живота.
Этого мало.
Джеймс нехотя отрывает руку от себя и тянется вперед, прямиком к шкафчику, который висит рядом с ванной, благо не задернута шторка, и ничто не мешает спокойно достать до него.
Чертовски мало.
Джеймс вытягивает игрушку с полки и видит себя в еще не запотевшем зеркале у противоположной стены. Та еще картина, но он перехватывает вибратор удобнее, заводит его себе за спину и, не отводя от себя взгляда, хрипло стонет, когда тот постепенно оказывается внутри и растягивает отвыкшие мышцы.
Джеймс матерится и двигает рукой сильнее, закидывая голову назад. Мат тонет в новых стонах, Джеймс тонет в гребанном удовольствии и перестает соображать вообще. Он слишком любит заниматься подобным, как бы не проклинал свою природу, он слишком любит это удовольствие и снова покачивает бедрами и загоняет вибратор внутрь сильнее. Смазка каплями падает на пол ванной; по лицу, по открытым губам стекает прохладная вода, а дверь тихо скрипит и открывается.
— Ну и вид у тебя, — Стив хмыкает и замирает у косяка. У него даже мысли не возникает выйти, а у Джеймса прикрыться или задернуть шторку.
— Смотри, пока можешь, — с ухмылкой хрипит в ответ Джеймс и загоняет игрушку резче и жестче, так что по телу проходит приятная судорога. Он успевает сделать еще пару движений, прежде чем все тело сдавливает в оргазме, а перед глазами плывут мутные черные пятна.
— Вот, — говорит Стив минутами позже и протягивает таблетки. — Ты бы перестал принимать всякую синтетическую дрянь, а то уже сбил себе цикл, — слишком серьезно для самого себя говорит он.
— Я сам решу, как поступать, — качает головой Джеймс и запивает протянутые капсулы водой. Он и не думает одеться или накинуть на себя полотенце, так и стоит перед братом мокрый, со стекающими по бедрам каплями смазки.
— Зачем вообще идти в таком состоянии на работу?.. — несколько удивляется Стив.
— Потому что это первая работа, на которой мне хочется остаться, и я не собираюсь подводить всех из-за подобных пустяков, — чеканит Джеймс и прикрывает глаза.
— Смотри не переборщи, — напоследок предупреждает его брат, и выходит из ванной.
Джеймс тянется за полотенцем и тяжело вздыхает — будь его воля, он бы давно начал закидываться двойными дозами.
***
— И все же я никак не могу понять, что его не устраивает, — Гилберт ворчит сильнее обычного, когда убирает со стола посуду и торопливо моет ее в раковине. — Вот же сноб, к нему со всей душой, а он…
— Может ему вообще отвратительно наше внимание? — Доминик сонно клюет носом за столом и насильно вливает в себя очередную кружку с кофе, которая мало чем поможет. Во всяком случае, более бодрым он себя от кофе никогда не чувствует.
— Да ну, зная его, он бы давно уже послал нас к чертям, если бы ему не нравилось, — вздыхает Гилберт и косится на последнюю кружку, занятую Хедервари. — Эту домоешь сам, — предупреждает он и торопится за вещами в комнату.
За окном все еще темно, но в осеннее время ранних восходов ждать и не приходится, как и работу из-за сонного состояния никто не отменял. К ноябрю погода портится окончательно, и выползать из дома теперь не хочется абсолютно и все же такая необходимость есть.
— А может он, ну… не замечает нас? — Гилберт возвращается обратно на кухню с внезапной догадкой, а Доминик смотрит на него и не может сдержать смеха — на Байльшмидте штаны, продетые в одну штанину, не расправленный свитер из-под которого сикось-накось торчит задравшаяся футболка и один носок на худощавой ноге.
— Это ж насколько слепым надо быть, чтобы не заметить? — интересуется Доминик, и качает головой. — Скорее уж просто испытывает, — вздыхает тяжело он.
Гилберт вторит этому вздоху и приводит себя в окончательный порядок. За три месяца отношения с Родерихом не становятся лучше ни у кого из них, но и не ухудшаются. Они, кажется, совершенно не сдвигаются с мертвой точки, а Эдельштайн остается таким же отстраненным, как и прежде. Он вежливо принимает приглашения на кофе от каждого в стенах студии, язвит на комплименты, но стоит пригласить его на прогулки за пределами работы, и в голову точным выстрелом летит отказ. И так происходит и с Гилбертом, и с Домиником. Оба никак не могут взять в толк, чего же не хватает Эдельштайну, и даже в какой-то момент думают, что у того есть пара. Но нет, как говорит Людвиг, его двоюродный брат, Родерих абсолютно свободен и «вряд ли кому такой сдался». Вот только двоим он точно сдался, и именно такой, но Эдельштайн словно в упор не хочет этого видеть.
— Ладно уж, чего там гадать, — хмыкает Гилберт через пару минут. — Рано или поздно ему придется решить, а пока продолжим попытки.
— И то верно, — соглашается сонно Ник и наспех споласкивает свою чашку. — Захвати нам обед, я пока оденусь, — просит он, скрываясь за дверью кухни.
Гилберт усмехается и собирает обоим в рюкзаки бутерброды, приготовленные с вечера. Он в который раз ловит себя на мысли, что они с Домиником чертовски похожи на семейную пару, хотя тот куда больше напоминает надоедливого брата. Сложно не сблизиться настолько, когда знаешь человека буквально с пеленок и делишь вместе все радости и горести. Да даже любовь свою делишь, что уж там. Ник выходит спустя пару минут уже причесанный, одетый от иголочки, и подхватывает свой рюкзак. Вместе они закрывают дверь и бредут на работу, то и дело зевая и морщась от холодного ветра. А на работе, наверняка, на своем месте уже попивает кофе Эдельштайн…