Юра нахмурился.
— И… и что ты делал с этим?
— Ох, солнышко. Я знаю, что ты не любишь, когда так говорят, но ты очень похож на меня. Не смотри так, это правда. Только ты будто несешься через это все на огромной скорости. Тебя прям за хвост хочется поймать и попросить притормозить. Куда вот ты, голову же свернешь, дитя неразумное, — Виктор вытащил из уха наушник — песня доиграла — и повесил его Юре на запястье руки, лежавшей на подлокотнике между ними. — Ко мне это ощущение пришло уж явно не в девятнадцать.
— А когда?
— Позже, Юра. Но я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь.
— Так что ты делал с этим? — повторил свой вопрос Юра.
— Я? Я уехал.
— Куда?
— Сюда, — в глазах Виктора отразились солнечные лучи, делая их почти прозрачными, как вода. Он прищурился от яркого света.
— Так это было…
— Да. Это было в тот год, когда я все бросил и вероломно укатил в Японию. Как Яков сказал, “бездумно и опрометчиво”, — Витя поднял вверх указательный палец.
— И ты хочешь сказать, что тебе помогла Япония? — спросил Юра.
Витя снова рассмеялся.
— Не Япония. Точнее, не только она. Вдохновение — очень хрупкая вещь. А мы говорим именно о нем. Когда тебе кажется, что ты никуда не двигаешься, когда ты не можешь получать удовольствие от привычных вещей, чувствуешь, что не способен больше ничего дать ни миру, ни окружающим, ни даже самому себе, это потеря вдохновения. Но это никакой не конец и не предел возможностей. Это всего лишь сигнал к тому, что нужно что-то поменять. Что-то сделать по-другому, не так, как ты делаешь обычно, — сказал Виктор, задумчиво потирая пальцами подбородок.
— Что ж мне теперь, как ты, укатывать на другой край света и искать там себе вдохновение в виде так-себе-фигуриста и становиться тренером? — съязвил Юра. Прозвучало как-то грубовато. Тут же внутри перевернулся тот самый еж из вины и сомнений, который последнее время рос, как на дрожжах. Юра глянул на соседний ряд, где через проход от них сидели Юри и Пхичит. Он не считал Юри “так-себе-фигуристом”. Наоборот, он был его сильным соперником, с которым действительно хотелось соревноваться. Но сказанного не воротишь. И вообще с каких пор его так начала грызть совесть за любое произнесенное вслух слово?
— Ты уже на другом краю света, — развел руками Витя, проигнорировав колкость. — А тренером становиться вовсе не обязательно. Просто, может, тебе пора принять то, что не все вокруг работает против тебя?
— К чему ты клонишь?
— Может, я тоже в этом виноват. Я тогда так хотел избавиться от чувства, о котором ты сейчас говоришь, что не думал о том, как это отразится на других. В том числе на тебе. Точнее, думал, но меня это не остановило. И ты правда от всего этого стал сильнее. Еще и так рано…
— Вить, не начинай опять про то, как быстро я повзрослел. Ты, как мой дедушка, который иногда говорит знакомым, что мне шестнадцать. Причем не потому что забыл, а потому что искренне так считает! — пробурчал Юра, откидываясь в кресле и глядя в серый матовый потолок синкансэна.
— Какая разница, сколько тебе лет, если ты до сих пор, как подросток, не понимаешь, что все люди разные? — голос Вити вдруг прозвучал строго. — Что забота бывает разной. Забота — это не только когда тебе чай в постель приносят, если у тебя сопли до колен от простуды. Это еще и будить пинками по утрам, когда так охота поваляться подольше. И выдавать пиздюли с щедростью Фельцмана. И даже порой уходить в тень, чтобы не мешать. И любят все по-разному.
Юра повернулся к нему и не нашелся, что ответить. Эти слова вдруг упали где-то внутри, под ребрами тяжелыми металлическими кусками, которые начали тут же тянуть все тело к земле. На лице Виктора не было улыбки, а глаза были глубокие и холодные, как свежий, не исполосованный росчерками лезвий лед.
— Я знаю, что ты терпеть не можешь, когда к тебе лезут, когда пытаются помочь. Но я все же дам тебе совет. Чтобы потом я сам себя не возненавидел за то, что промолчал. Дай людям любить себя. Так, как они привыкли, как они умеют, как хотят, а не так, как, ты думаешь, правильно. И пусть мир повертится сам, без твоего участия. Не бери на себя слишком многое.
Юра моргнул раз, другой. В наушнике заиграла неправдоподобно веселая для этой ситуации скрипка. Откуда у него эта композиция вообще? Ах да, Отабек скидывал. В тот год, прямо перед чемпионатом. Со словами “расслабься хоть немного, солдат”. Проглотить противный ком в горле никак не получалось, и Юра с силой потер шею ладонью.
Витя с минуту смотрел на него, потом произошло сразу несколько вещей: лед в его глазах растаял, сменяясь чистой и привычной прозрачной лазурью, на губы вернулась улыбка, а пальцы мягко легли Юре на запястье.
— Интересно, где прекрасная женщина, разносящая мороженое. Ты пробовал тут сливочное мороженое? — голос Виктора звучал непринужденно, как будто он только что не говорил так серьезно и даже грозно.
Юра покачал головой, не отрывая от него взгляда.
— Очень зря! Оно совершенно удивительное! Мы с Юри…
Дальше Юра его уже не слушал. Все снова вернулось на круги своя, и мир, до этого будто замедлившийся, завертелся с прежней стремительной скоростью, удивительно гармонично сочетаясь с лившейся из наушника скрипкой.
*
Осака была похожа на шумный базар. Может, потому что Киото отличался чрезмерным спокойствием и умиротворенностью, а может, потому, что со станции они попали прямо на корейский рынок. Он длинными крытыми тоннелями уходил в разные стороны, разветвляясь дальше, как молодое дерево. Торговали всем на свете: и традиционными корейскими соленостями, и огромными персиками, каких Юра в жизни никогда не видел, и специями, и веерами. Тут же по дороге встретились несколько салонов маникюра и парикмахерская — вся розовая, как кукольный домик.
Пахло рыбой и жарой. В отличие от Киото, насквозь пропитавшегося запахами влаги и дерева, Осака казалась острой пряностью со своей оживленностью и разноцветностью.
— Пхичит, мы что, где-то тут жить будем? — с опаской спросил Крис, шарахаясь от предложения торговки попробовать маринованный баклажан, который своим видом напоминал длинную черную колбасу.
— Нет, но мы тут будем ходить каждый день на станцию, если собираемся куда-то ездить, — бодро ответил Пхичит, ковыряясь в телефоне.
— Мы думали завтра поехать в Камакуру, — сказал Юри.
— А что там, в Камакуре? — поглядывая в сторону аппетитных персиков, спросила Мила.
— Океан, — просто ответил Юри.
— Океан? Обязательно поедем!
— Только придется встать в 5 утра. От Осаки это 500 километров почти, — сказал Витя.
— Сколько?! Да мы туда ехать весь день будем!
— Неправда. Мы с Юри уже все просчитали. Всего три часа, и ты лежишь на пляже! За скоростными поездами будущее! — гордо, будто он сам лично изобрел синкансэны и запустил их в Японии, произнес Виктор.
Они прошли через рынок и пару кварталов после него по солнцу, от которого нигде невозможно было скрыться. Улицы петляли туда-сюда, путаясь и извиваясь, как клубок змей, между домами. Юра, насмотревшись в Интернете фотографий Осаки, был уверен, что это спальный район — слишком все маленькое, узенькое и какое-то не похожее на Японию совершенно.
— Вот тут мы и живем! — оповестил всех Пхичит, резко остановившись между невысокими частными домами прямо посередине дороги.
— Где — тут? В этом канализационном люке? — Гоша указал Пхичиту под ноги на украшенную рельефным узором птичек и цветов крышку люка. Юра подумывал было начать коллекционировать фотографии этих крышек — они везде были разные и везде необычно оформленные.
— Нет, — проигнорировав выпад Поповича, отозвался Пхичит. — Вот наш хостел.
То, что это хостел, можно было понять только по стоявшей перед входом в дом табличке на четырех ногах, на которой об этом было написано. А так гостиница была похожа на обычный коттедж, которых вокруг были десятки.
— Sumimasen! — крикнул Виктор, подойдя к открытой до упора раздвижной двери с кипельно-белой занавеской.
— Может, раз тут открыто, нужно войти внутрь? — впервые за всю дорогу подал голос Отабек. Он снова был в солнечных очках, так что Юра, как ни пытался, не мог понять, в каком он был настроении.
Пхичит, не колеблясь, прошел через дверь, отодвинув рукой наполовину закрывавшую вход ткань.
Все остались ждать снаружи. Все равно только у их тайского друга были “ключи от всех врат”. Даже Виктор в этот раз не знал, что именно и где у них забронировано.
Юра все это время пытался отвлечься. Вокруг все было новым и незнакомым, чужим. Ставший всего за три дня таким привычным Киото казался теперь чуть ли не домом, в отличие от неизведанной Осаки. Он разглядывал коттеджи, утонувшие в жарком солнечном свете, пытаясь всеми силами не думать о том, что сказал ему в синкансэне Виктор. Этому нужно было дать время улечься в голове и осесть, как поднятой со дна стакана мути.
Пхичит вернулся через пару минут, и его веселое лицо совершенно не соответствовало тому, что он произнес:
— Наше бронирование потеряли!
— Э? — грабивший в этот момент стоявший у стены автомат с напитками на предмет воды с лимоном Крис обернулся и с удивлением уставился на Пхичита.
— Но все хорошо, — продолжил тот, выставляя вперед руку с зажатыми в пальцах двумя ключами. — Нас все равно заселили, правда не в те номера, в которые я планировал.
— У нас что, две комнаты на восемь человек? — осторожно спросил Витя.
— Ага, — кивнул Пхичит. — Но тем же веселее, правда? Мы же хотели приключений, как у настоящих туристов.
Мила, махнув на себя напоследок веером, прежде чем сложить его, улыбнулась и, сделав шаг вперед, выхватила один ключ у него из руки.
— По-моему, всем ясно, как будут распределены места! — прокомментировала она и, взявшись за ручку чемодана, укатила его за собой внутрь.
— О, это будет весело, — просиял Виктор и потащил Юри за руку в сторону входа.
В номер пришлось подниматься по еще более вертикальной, чем в рёкане, лестнице. Юра пообещал себе ни в коем случае не выходить из комнаты ночью — свалиться с нее можно было так, что костей не соберешь точно. Мила шмыгнула за аккуратную деревянную дверь ярко-синего цвета на третьем этаже, помахав всем рукой.
— Ну что, глянем, что там у нас за комната, — оптимистично сказал Крис, берясь за ручку другой двери, которая была точной копией своей соседки.
Все уже приготовились стартовать и забивать лучшие места для сна, как Мила вылетела в коридор, словно ошпаренная, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге.
— Там! Там! Там это! Оно! — лепетала она, указывая на приоткрытую дверь своей комнаты.
— Оно? Привидение?
— Клоун?
— Мышь? — посыпались на нее вопросы и предположения.
— Таракан! — Мила сделала страшные глаза и показала руками как минимум размер хорошей и жирной крысы.
— Да ладно! Тараканы? Их даже у нас в России уже нет! — хмыкнул Гоша.
— Иди и сам посмотри, — толкнула его в сторону своего номера Мила.
Таракан оказался в три раза меньше, чем показывала Мила, и на порядок больше, чем ожидал Юра, думая, что у страха глаза велики. Он зашел первым, так что девушка вцепилась ему в плечи, уговаривая “деть куда-нибудь эту гадость”.
— Гадость давно сдохла, Баба! – отчеканил Юра, пытаясь оторвать от своей футболки ее пальцы.
— Сейчас лето, в Осаке и в Токио таких полно. Они совершенно безобидные, и тут об этом явно заботятся, раз он дохлый, — сказал Юри, рассматривая черного таракана на выбеленном паркете.
— Если бы заботились, его бы тут не было, — поджала губы Мила.
— Щас все будет, — пообещал Юра.
Народ разошелся. Мила с очень сложным лицом наблюдала, как таракан совершенно не желал тонуть в унитазе, сколько бы она ни спускала воду. Юра, решив, что здесь его работа закончена, отправился в их общий номер.
Там оказалось очень уютно: три смежных комнаты сходились в небольшой общей зале. На полу лежал темно-зеленый ковролин с очень мелким, жестковатым ворсом, по которому было приятно ходить босиком. Юра заглянул в одну из комнат и застал Виктора с Юри, сидевших с растерянным видом на двух разных довольно узких кроватях.
— Что, — усмехнулся Юра, — семейного ложа вам не подготовили?
— Нам не впервой, — лучезарно улыбнулся Витя. – Сдвинем кровати, да и дело с концом.
Юри бросил на него нечитаемый взгляд. Юра, посмеиваясь, устроил рюкзак на плечах поудобнее и вышел снова в общий зал. В другой комнате обнаружились Крис, Гоша и Пхичит. Юра замер на пороге, глядя на разбрасывающего свои вещи по кровати Криса, развалившегося на другой Гошу и пялящегося в телефон, сидя прямо на полу, Пхичита.
— О, Юрий! – Пхичит поднял голову и посмотрел на него совершенно честными глазами.
— Кто не успел, тот опоздал, — приподнявшись и тут же падая обратно на постель, выдал Гоша.
Юра сглотнул. Они что, сговорились, что ли?
Путь до следующей двери, которая была слегка приоткрыта, показался длиннее, чем дорога из Киото в Осаку.
Пешком.
Отабек, когда Юра все же вошел, тут же вскочил с кровати. С его колен упала на пол с глухим шуршанием спортивная сумка. Он что, с ней в обнимку сидел, ждал, задался вопросом Юра, глядя на него. Отабек пару мгновений молчал, потом прикрыл глаза и произнес:
— Потерпишь меня три ночи? Мы все равно в хостеле только ночуем.
Юра опешил. Он что, решил, что он ему противен? Да, они поговорили в прошлый раз на повышенных тонах, но ведь это не повод так думать! Что вообще творилось в этой голове?
— Если буду орать во сне, кинь в меня чем-нибудь тяжелым, — Юра подошел к своей кровати, которая стояла ближе к выходу на балкон – его наличие именно у них в комнате несказанно радовало, – и скинул с плеч рюкзак, ставя его на пол.
— Обязательно, — кивнул Отабек и, покопавшись в сумке, выудил оттуда полотенце, сразу после выходя в зал.
Юра тяжело опустился на кровать и вцепился пальцами обеих рук в волосы. Слова Вити совершенно не желали идти из головы – более того, в этот момент они звучали в сознании набатом.
“Пусть мир повертится сам, без твоего участия”.
Может, все и правда стоило оставить и не трогать? Пусть все идет, как идет. В конце концов, Отабек ему не чужой человек. И все же имело смысл извиниться за те слова, что он сказал ему в святилище. В горле пересохло, едва Юра подумал об извинениях. Даже теперь, когда они друг другу никто, просто знакомые, коллеги, если можно так сказать, слово “прости” казалось совершенно неподъемным.
Как и все остальное, что приходилось говорить, обращаясь к человеку, который когда-то стал единственным, кому хотелось верить. А теперь он спрашивал, “потерпишь меня три ночи?”.
Жаль, что они не смогли уберечь момент, когда то же самое можно было спросить о всей жизни.
Юра и сейчас на оба вопроса ответил бы “да”.
========== 3.2. Камакура ==========
Комментарий к 3.2. Камакура
♫ Aimer – カタオモイ
- это просто невероятная, волшебная песня, которая может быть для кого-то грустной, а для кого-то, наоборот, легкой и приятной. Очень рекомендую ее к прослушиванию!
Я хочу всех вас поздравить с наступающим Новым Годом и пожелать всяческих благ и плюшек в 2018-ом! Это последняя глава этой истории в этом году, так что увидимся уже в новом! Берегите себя и своих любимых!
“気が利くような言葉はいらない
素晴らしい特別もいらない
ただずっと ずっと側に
置いていてよ
僕の想いは
歳をとると
増えてくばっかだ
好きだよ
分かってよ
分かってよ” [1]
[1] Мне не нужны громкие слова,
Не нужно ничего особенного для удовольствия,
Я просто хочу, чтобы ты был рядом всегда,
И даже когда я стану старше, мои чувства будут лишь сильнее.
Я так люблю тебя.
Пойми же. Пойми!
Отабек спал, как всегда, в позе, в какой Юра бы уже давно задохнулся и умер страшной смертью — вытянувшись на животе, утопив половину лица в подушке и свесив одну руку с кровати, а другую, судя по всему, подогнув под себя. Комната лишь едва-едва освещалась высоким торшером у двери, от которого по стенам расползались мягкие, очень домашние закатные цвета. Больше всего в номере в Осаке Юре нравились этот торшер с оранжевым абажуром-рюмочкой и балкон с черным кованым парапетом, с которого были видны чужая широкая терраса с плетеными креслами и чуть подальше — баскетбольная площадка.