Юра сидел на своей кровати поперек, прислонившись спиной к стене и свесив с края ноги. День получился длинный, и только в конце удалось расслабиться, когда они гуляли в парке на территории самого крупного Замка в Осаке — Осакадзё. Внутрь Юра не пошел, решив, что поедание ледяного десерта с сиропом из зеленого чая будет более правильным в его ситуации.
И этот вечер получился удивительно спокойным. Никто не спорил и не препирался, даже Гоша был в очень благодушном настроении, спешить было некуда, и они допоздна просто ходили по дорожкам парка, пока небо не потемнело, а на его фоне не стали мелькать силуэты летучих мышей. Юра за время прогулки окончательно принял решение последовать совету Вити и отпустить ситуацию — пусть все будет, как есть. Все лучше, чем трепать нервы и себе, и другим. Особенно Отабеку. Он и так ему крови выпил со своим характером столько, что никакие извинения этого не восполнят. Хватит, просто хватит.
Они вернулись в гостиницу, и, пока Юра был в душе, Отабек просто отрубился. Вот так вот — со светом, в немыслимой позе и на неразобранной кровати. На него это было непохоже, и Юра просто тихо устроился на своей половине комнаты и так и сидел, глядя на него, пока телефон под задницей не прожужжал об обновлении Вайбера. Очень вовремя, спасибо, подумал Юра, косясь на соседнюю кровать — не разбудил ли.
Принятое решение оставить все, как есть, и не трогать больше крутилось в голове, то принося успокоение, то, наоборот, раздирая изнутри на лоскуты, как стая чертей. Это же правильно. Так будет правильно. Забота — это не только очевидные вещи, иногда и правда стоит уйти в тень, чтобы не портить человеку жизнь и настроение. У Отабека на самом деле был непростой год, ему нужны были эта поездка, этот отдых чуть ли не больше, чем всем остальным. А Юра тут со своими старыми обидами. Ну и что, что было больно? Ну и что, что у всех планета крутилась, а у него, Юры, замерла, как вкопанная, да еще и покосилась на один бок, когда они с Отабеком… что? Расстались? Слово-то какое дурацкое, Господи. Не сошлись характерами? Такое вообще возможно, если это был человек, понимавший его по выражению лица, по взгляду, по одной короткой смс-ке?
Юра зажмурился и сглотнул, пытаясь пропихнуть в горле вспухший снова ком. Вечера и ночи в Японии были прекрасны, не поспоришь, но как же тяжело в это время бороться с этими гребаными чертями внутри. Они будто ждали наступления сумерек, чтобы выбраться из своих укрытий и начать драть когтями, тянуть, мучить. Но было, кроме них, и другое чувство. Что-то, похожее на щемящую, выкручивающую нежность, от которой даже дышать порой получалось урывками. Глядя на такого уставшего и измотанного Отабека, на эту так по-детски свисавшую с кровати руку, Юра мог только сцеплять пальцы в замок, подтянув к груди колени и обхватив их руками, лишь бы не поддаться искушению прикоснуться.
Рука же затечет так. Потом болеть будет. И отвалится, злясь на себя, добавил Юра, косясь на торшер. И свет нужно выключить. В любом случае, нельзя вот так вот сидеть всю ночь — вставать в 5 утра.
Он тихо сполз с кровати и подошел к Отабеку, снова гадая, как он может так спать на животе. Юра присел на корточки и замер. Отабек всегда крепко спал, просыпался крайне редко, и все же коснуться его руки было страшно, как будто от этого что-то могло стать еще хуже, чем было.
Юра выдохнул. Куда уж хуже? Хуже будет, если только Отабек проснется среди ночи оттого, что не чувствует ничего ниже плеча.
Чужие пальцы на ощупь были прохладными. В номере работал на всю мощь кондиционер, так что сложно было поверить, что за окном все +30 даже ночью. Юра аккуратно и медленно приподнял руку Отабека, укладывая ее рядом с подушкой на кровать. Вот так. Теперь правильно. Даже такая мелочь, пускай, но хоть что-нибудь он сделает нормально, чтобы потом не жалеть и не грызть себя до сквозной дыры в груди.
Господи, как же жаль, что вся эта херня с ними случилась. Как будто нельзя было решить все по-другому. Почему так?
Юра даже не успел поймать момент, когда, вместо того, чтобы убрать ладонь с руки Отабека, мягко обхватил ее своей, борясь с желанием сжать покрепче.
“Извини меня. Прости. Я такой идиот. Прости”, — беззвучно, одними губами произнес Юра.
Он уже хотел было убрать руку, как вдруг Отабек нахмурился во сне и, перевернув ладонь, так крепко переплел их пальцы, что Юра тихо охнул. Сердце сорвалось куда-то вниз и, казалось, пробило все этажи под ними.
В редкие ночи, проведенные с Отабеком в одной постели когда-то, Юра тоже порой просыпался от нехватки воздуха, когда его во сне обнимали с такой силой, что было не вдохнуть.
Отабек наутро ничего не помнил.
Как же мы с тобой так, подумал Юра, пытаясь хотя бы пошевелить пальцами, кончики которых уже начало покалывать, так сильно они были сжаты. Юра сел на пол, стараясь не особо двигать захваченной рукой. Может, просидеть так до утра — не самый худший вариант. Хотя бы вот таким образом, хотя бы на несколько часов. Несмотря на то, что суставы жаловались на неожиданную тесноту, внутри все вдруг успокоилось, как будто прекратилась метель и пришла тихая, безмолвная пустота, от которой, наконец-то, совсем не было больно.
Юра прикрыл глаза и уткнулся лбом в бок матраса с краю. От Отабека шло мягкое тепло, в которое хотелось завернуться, как в одеяло. И пусть бы было жарко, и пусть бы было тесно, как угодно.
Рука Отабека вдруг резко дернулась, и Юра с шипением втянул сквозь зубы воздух, так как пальцы тут же начало колоть с утроенной силой.
— Юра?
Ну вот и все.
— Я… — Юра поднял голову и встретил мутный со сна взгляд Отабека, на лице которого было написано смятение, граничащее со священным ужасом. — Свет. Ну, ты уснул со светом, я выключить хотел. Нельзя спать со светом, не выспишься. А ты лежал неудобно. Вот. Рука затечет.
Отабек моргнул и перевел взгляд на их все еще крепко переплетенные пальцы.
— И отвалится, — с безнадегой добавил Юра, тоже глядя на свою руку в чужой ладони.
— Ох, прости! — на Отабека словно враз свалилась вся действительность, и он отпустил Юру, резко выдергивая свою ладонь из-под его. — Я случайно!
— Да ничего, — сипло отозвался Юра.
Отабек обвел глазами комнату, потом все же остановил взгляд на нем.
— Не сиди на полу, продует.
Этот испуганный и потерянный вид Отабека, с которым он смотрел на пальцы Юры в своих, не желал покидать голову до самого утра. Такое выражение лица, как будто он ему кости переломал, а не за руку взял.
Юра проглотил рвущийся наружу стон.
Забота, Плисецкий. Забота.
Садись, два.
*
— Ну что-о-о, всем доброе утро! Как спалось? — улыбающаяся Мила крутила над головой раскрытый белый зонтик, стоя около автомата с напитками у входа в хостел.
— Если бы кое-кто не храпел, спалось бы идеально, — зевнув, ответил Крис и покосился на Гошу.
— Я? Да ты так вертишься во сне, как будто искру хочешь выжечь! Всю ночь шур-шур, шур-шур! — вскинулся тот.
— Что-то в Киото тебе это не особо мешало!
Мила прижала ладонь к лицу, потом все же опустила руку и повернулась к Юре.
— О-о-о, да у тебя круги под глазами, как у Поповича в гриме, — протянула она, наклоняя голову вбок, как голубь.
Юра ответил ей хмурым взглядом. Губы пересохли, язык прилип к нёбу, так что открывать рот и что-то говорить было выше его сил. К тому моменту, как в 4:45 в ухо из-под подушки заорал Мэрилин Мэнсон, Юра успел поспать минут пятнадцать с натяжкой. Отабек полночи крутился с боку на бок, явно стараясь делать это тихо, но Юра все равно слышал. Каждое движение, каждый вздох.
Мила перевела взгляд на Отабека, и тот, не говоря ни слова, вытащил из нагрудного кармана летней рубашки очки и нацепил их на нос. Девушка вздохнула.
— Ну хоть вы, вроде, выспались, — сказала она Вите и Юри. Первый стоял, подпирая косяк распахнутой, как и вчера, входной двери, а второй копался в небольшом рюкзаке, словно в поисках клада.
— Они-то выспались? — хмыкнул Крис. — Никифоров, ты знаешь, что тут очень тонкие стены?
— Беруши? — Витя, совершенно не меняясь в лице, сунул руку в карман белых джинсов и, вытащив ее, потряс в воздухе прозрачным пакетиком с ядрено-розового цвета затычками для ушей внутри.
— Витя! — с потрясающим акцентом одернул мужа Юри, пока остальные хохотали, как припадочные.
Юра тоже не сдержал смех. Эти двое умели поднять настроение даже ранним утром после бессонной ночи.
— Пожалуй, стоит вспомнить о тренировках, — подал голос Пхичит, щелкнув пальцем по экрану телефона. — Поезд в Токио отходит через двадцать минут. До станции минимум полчаса.
— Утренняя пробежка, как я по ней скучал, — воодушевленно сказал Виктор, выхватывая из рук Юри рюкзак и срываясь с места.
Бегать по еще сонному и пустому району Осаки, а потом — через еще не открывшийся тоннель корейского рынка оказалось намного приятнее, чем Юра думал. Даже посторонние мысли вылетели из головы, пока тело вспоминало, что такое нормальные физические нагрузки, а не гулянья до поздней ночи по достопримечательностям. Правда, что ли, начать здесь бегать по утрам каждый день? Точно стоило бы, иначе Лилия, увидев его по приезду, скажет опять что-нибудь про своих любимых ленивых трутней.
В синкансэне до Токио Юра загуглил расстояние до Камакуры. Два локтя по карте, нечего сказать. И это все всего с одной пересадкой. Зато посмотрят океан.
— Мы купили проездные только на неделю, так что поездка на океан потом может вылезти в копеечку, — объяснял всем Виктор, когда они решали, стоит ли ехать через пол-острова, чтобы искупаться и полежать на пляже.
Решение было принято единогласно, так что предстояла поездка до Токио, а оттуда — уже до Камакуры. Юра был не против. На этот раз с ним сидел Пхичит, у которого на телефоне обнаружилась совершенно потрясающая инструментальная музыка, под звуки которой можно было доспать недостающие часы.
Он ожидал, что лишь немного подремлет, но и в Токио, и потом — в Камакуре после пересадки и еще одного синкансэна его еле добудились.
— А где океан? — спросила Мила, когда они выгрузились на станции.
— Там, — неопределенно махнул рукой в сторону выстроившихся непонятным узором домиков Юри.
— Еще пробежечку? — спросил Виктор.
Юра пробежечку не хотел. После прохладного вагона на солнце было горячо и липко.
Крис вдруг отошел в сторону и с воодушевлением заговорил по-японски с молодой девушкой и женщиной постарше, стоявшими на платформе в нескольких шагах от них. Барышня сделала круглые глаза, а женщина протянула совершенно откровенное русское “ээээ” в ответ на вопрос, который Юра даже не понял.
— Мама, это же Кристофф Джакометти! — сказала девушка, дергая спутницу за руку.
По-русски. Юра улыбнулся, услышав звучание родной речи от кого-то, кроме своих. А еще подумал, что долго же они продержались, не встречая фанатов фигурного катания.
— Здравствуйте! — поздоровался Отабек, подходя ближе к застывшему с нечитаемым выражением лица Крису и парочке из России.
— Отабек Алтын! — икнула девушка, и Юра закатил глаза. Ну все, океан откладывается.
Эти двое действительно оказалась из России — мать приехала к дочери, которая проходила стажировку в Токио, и та решила показать ей океан. Фигурное катание обе смотрели и любили, а потому без труда узнали всех и забросали вопросами на косом английском – из вежливости к тем, кто в русский никак не мог.
— Собственно, наш дорогой друг спрашивал вас, где Тихий океан, — подписывая какой-то рекламный плакат, усеянный кандзи, сказал Виктор.
— Ты-то откуда это понял? — тихо спросил у него Гоша.
— Вообще-то я уже три с половиной года японский учу, — ответил Витя, улыбаясь, завидев, что девушка фотографирует его на телефон.
— И я учу, — удрученно сказал Крис. — Только почему-то со мной на нем никто не разговаривает.
— А ты попробуй на нем разговаривать с японцами, может, получится, — хохотнул Гоша.
— Океан минутах в двадцати пешком. Мы только что оттуда, вода классная! — ответила на вопрос Вити девушка.
Еще немного пообщавшись и откланявшись, все двинули в указанную сторону.
Камакура сначала напоминала совсем маленькую деревушку с узкими улочками и заросшими какими-то вьющимися растениями заборчиками вдоль тротуаров. Тротуар, кстати, был таковым только номинально — проезжая часть, по которой, как уже привык Юра, ездили только велосипеды, а не машины, никак не была отделена от пешеходной зоны.
Солнце жарило, как ненормальное, и Юра уже мысленно смирился с тем, что в Питер он вернется весь в красных пятнах. Кожа, успевшая обгореть еще в день приезда, уже слезла на руках и носу и начала выжигаться по второму разу. О том, чтобы загореть, как человек, и получить красивый и ровный бронзовый цвет, Юра даже не мечтал — только не с его полупрозрачной кожей.
Постепенно деревушка уступила место дорогим коттеджам, а потом — отелям. Стали встречаться люди в купальных костюмах, цветастых рубашках и платьях с пляжными сумками. Судя по всему, пляж был уже недалеко.
Они зашли пообедать в небольшую кафешку, находившуюся на последнем этаже обычного дома, хозяева которого держали свой маленький бизнес. Все меню уместилось на трех страничках, и Юра, смерив подозрительным взглядом картинки с явно сырой рыбой, заказал себе самое безобидное на вид — спагетти. В такую жару есть особо не хотелось, но кондиционеров в Японии не было разве что у велосипедов (еще не придумали, как внедрить), так что тело быстро остыло, а организм, вспомнив об отсутствии завтрака, потребовал еды.
Гоша долго пытался попросить у милого пожилого японца — хозяина заведения — приготовить ему яичницу. Юри наблюдал за их разговором с видом “ты сам в это влез, сам и разбирайся”, но потом все же сжалился над мужчиной и что-то быстро объяснил ему по-японски. Тот сначала застыл, потом активно закивал и унесся вниз по лестнице.
— В Японии не готовят глазунью, — вздохнув, сказал Юри.
— Ну это же несложно, — надул губы Попович.
Наверное, хозяева посчитали, что яичница была слишком несложной, потому что даже не включили ее в счет, что обнаружил Крис, рассматривая чек, когда они уже спустились на улицу и прошли два квартала.
— Будем возвращаться, обязательно занесем чаевые, — заверил всех Гоша.
— Ага, — кивнул Витя и продолжил по-русски: — Чтобы до конца добить бедных японцев, которые считают чаевые показателем, что они настолько плохо работают, что даже не могут заработать себе на жизнь.
— Что, правда что ли? — вылупился на него Попович.
— Кривда.
— Жуть, ну и страна.
— Кто бы говорил, — деланно надулся Юри.
Гоша посмотрел на него с таким выражением лица, словно у Кацуки выросла вторая голова. Витя засмеялся, уткнувшись лицом в ладони.
— Да, Гоша, я тоже не первый год учу русский, — Юри поправил очки на переносице и показал Поповичу язык.
— Вы меня все пугаете! — указывая пальцем сначала на Витю, потом на Юри, а потом и на Криса, сказал тот.
— А я-то чем? — спросил последний.
— Японским своим! — ответил Гоша и добавил: — И тем, что крутишься по ночам!
— Да ты запарил!
— Смотрите! — воскликнула Мила. — Вон там океан! Прям чувствуете — пахнет морем!
Юра принюхался к горячему воздуху. Пахло разве что травой — вокруг начались сплошные ярко-зеленые лужайки, ровные, как ковры. Но да, судя по цвету неба впереди, которое становилось светло-серым от клубившихся наверху облаков, океан был где-то по курсу. Хотелось привстать на цыпочки и попытаться заглянуть за покрытые сочной травой небольшие холмики, чтобы увидеть волны. Юра уже рисовал себе в голове картинки из американских фильмов с большими лазурными гребнями над кристально чистой водой. И кучу серферов, как в “Спасателях Малибу”.
Как было бы здорово разделить эти ощущения с Отабеком, как когда-то, когда они обо всем рассказывали друг другу. Едва подумав об этом, Юра не сдержался и поморщился. Он рассказывал. Отабек обычно слушал, понимал и давал очень ценные советы. Или успокаивал. Или молчал, но так, как умел только он — обнимая, проводя пальцами по волосам, целуя так, что мир сбивался с ритма и будто спотыкался так, что небо едва не опрокидывалось в Неву.