Эффи принципиально игнорировала Хеймитча, все еще обижаясь за тот вечер с приёмом. Девушка активно помогала Логану, чем вызывала явное недовольство со стороны бывшего ментора. И на третий день он не выдержал.
- И долго ты будешь в молчанку играть? - поинтересовался Эбернети, вкладывая максимальное количество своего безразличия в вопрос.
- Пока ты не поймешь, что я не вещь, которой можно распоряжаться! - прошипела она, на что Хеймитч закатил глаза и фыркнул. Она ответила, и это было ужасной редкостью, когда она позволяла себе подобное.
- О, Тринкет, я совсем не понимаю тебя, - он закинул ноги на стол, провоцируя её гневный взгляд. Что само собой являлось нонсенсом. - Ну когда до тебя дойдёт, что я забочусь…
ЧТО?
- … действую в твоих же интересах, - быстро поправился он.
Эффи шумно выдохнула, снова отворачиваясь от него.
- Тринкет, не будь дурой. Я же сказал, что будет приём. Когда на них было спокойно?
- Ты же прекрасно знаешь, что я не помню ни одного приема! Ни одного воспоминания, Эбернети, о твоём свинском поведении. Ты обязан был мне сообщить! - процедила Эффи, зажмурилась, закусив губу и резко раскрыла глаза, немного влажные от накатившихся слез. - Я не хочу больше тебя слышать.
- Нет, солнышко, засунь своё упрямство куда подальше. Тебе придётся меня выслушать.
Она резко встала, хотела выйти из лаборатории. Уйти домой, отдохнуть от всего этого. Но рука Эбернети сжалась на её запястье. Рывок, и она оказывается в заложниках.
- Тринкет, просто выключи свой грёбанный режим “упрямой капитолийской твари” на пару секунд и послушай меня!
- Оставь меня в покое! - она попыталась освободиться, но руки Хеймитча только сильнее сжались, заставляя её всхлипнуть от боли.
- Ты чертовски права. Да, твою мать, я облажался! - он почти срывается на крик, рычащий, отчаянный, заставляя её перестать вырываться. Она уставилась на него, испуганно хлопая мокрыми ресницами, от так и не упавших слёз. - Но лучше я, чем ты. Слышишь? - каждая последующая фраза звучала всё тише и спокойнее. Цветочный запах заполнил его лёгкие, одурманивая, а её взгляд успокаивал зверя внутри него. - Если бы меня не было рядом весь вечер… И ты бы зашла в ту дверь… Не заставляй меня додумывать.
- Прости, - тихо шепчет Эффи, заглядывая в него. Внутрь. Словно возвращаясь в родной океан. Такой нужный. - Я знаю, что ты прав, и знаю, что поступаю глупо. Но мне нужно было знать тогда.
Её чёртовы глаза продолжали смотреть. Ему был необходим этот взгляд, и Эбернети был готов признать это на весь Панем. Ему необходимо, чтобы она смотрела на него ТАК. Он приблизился, настолько близко, что кончик его носа коснулся её щеки.
- Что ты делаешь? - она слегка наклонила лицо, невесомо задевая его губы своими. - Сейчас же отпусти меня.
- Я уже давно не держу тебя, - улыбнулся Эбернети, сокращая ненужные миллиметры.
========== Часть 15 ==========
Она не чувствует его гипнотизирующего запаха. Не различает, какого вкуса его губы. Тринкет может только лихорадочно представлять и додумывать. Она хватается за его плечи, несильно сжимая их, как только его губы касаются её. Словно ищет за что зацепится, чтобы не рухнуть. Ей хочется разрыдаться от усталости и неопределенности. И дурацкая нотка отчаяния в каждом её действии почти сводит с ума Эбернети. Он прижимает её к себе сильнее, одним рывком.
Так неожиданно, что она даже не сопротивляется. Старается не замечать, с каким удовольствием ощущает новое прикосновение к нему. Она первая углубляет поцелуй. Жадно и требовательно. Это определённо становилось ненормальным. Он прикусывает её нижнюю губу, но она не чувствует ни боли, ни самого укуса.
- Господи, Тринкет, - рычит он, разрывая поцелуй. - Что на это скажет твой ушлепок с приёма?
- Пошёл к чёрту, - шепчет Эффи, но вызова в голосе нет и подавно. Потому что в голове вспыхнула новая страшная мысль - она не чувствует боли. И потому что он всё ещё очень близко.
Дверь медленно открылась. Противно, со скрипом. Продолжительным и неприятным. Словно открывающий специально растягивал удовольствие. Логан зашел на удивление медленно.
Сегодня он вымотан больше чем обычно. Куда больше?
Эбернети осторожно выпустил Эффи из объятий, а она отходит на шаг. Получается как-то комично, и ученый ухмыляется, скептично осматривая Тринкет.
Реддл размыкает сжатые челюсти и говорит спокойно, обращаясь конкретно к Эбернети:
- Хэвенсби ожидает внизу. Лучше поторопиться.
Хеймитч с недоверием осмотрел мужчину, затем хмыкнул, но вышел из комнатки, вспоминая, что Хэвенсби действительно нужно было поговорить с ним.
Логан прошествовал по лаборатории и устало опустился в кресло, на секунду закрывая глаза. Забывая, что Тринкет всё ещё стоит посередине лаборатории и смотрит на него. Открыто рассматривает.
Мужчина с густыми волосами. Русые, будто выгоревшие под жаром солнца. Тёмные ровные брови и тёмные ресницы, правильный нос и неаккуратная щетина на худых щеках, достающая до коротких бакенбард. Несмотря на шальной огонь в глазах, это лицо нельзя назвать лицом преступника.
- И что Вас так привлекает в Эбернети? - резко заговорил Реддл, не раскрывая глаз. - Дайте угадаю - образ вечно страдающего мужчины, эта боль в глазах… Или же холодная неприступность, он ведь держит Вас на расстоянии вытянутой руки?
- Почему Вы так со мной разговариваете? - она задохнулась от возмущения.
Логан резко вскочил на ноги, пересек комнатку и остановился в пару сантиметрах от неё, нависая над рабочим столом. Несколько бумаг упало на пол, несколько полетело в мусорное ведро. Он выглядел крайне разочарованным.
Тяжелый выдох, и он с осуждением смотрит на клочок бумаги с нужной формулой. Развернулся на пятках, почти сталкиваясь с Эффи.
- Посмотрите на меня в профиль, - он повернул голову, усмехаясь. - Что отличает меня от Эбернети? Ничего в голову не приходит?
Эффи сделала шаг назад. Осторожно. Чтобы стало легче дышать.
- Что-то случилось?
Этот вопрос не был из разряда вежливых или вопросом из страха. Она спрашивает, потому что, может быть, что-то произошло. Что-то, о чём ей стоило бы знать. Он всегда срывался на капитолийцах, когда что-то шло не по плану. И его раздражение должно было быть оправданным. Как и всегда. Поэтому она спрашивает: не случилось ли чего-то ужасного? Стараясь изо всех сил не представлять так и вышедших из комы людей.
Логан качает головой, делая шаг навстречу. Почти касаясь подбородком её головы.
- Разве вы не понимаете? Почему Вы чувствуете его, и не чувствуете меня? Почему вы забыли, что Ваша подруга должна была очнуться сегодня?
- Она очнулась? - её глаза вспыхнули огнем.
Девушка выбежала из комнаты. Вверх по лестнице. Направо. Пересекла коридор. И вот она - самая тяжелая дверь в здании, открыть которую так непросто. Несколько секунд она думает о том, что всё ещё спит, и что, если это и правда сон, тогда она хотела бы досмотреть его до конца. Эффи осторожно открывает дверь, чтобы увидеть зеленые волосы и сияющую улыбку на лице.
***
Плутарх ждал на улице. Погода необратимо портилась. Приход осени с крайне паршивым настроением. Эбернети вышел из здания, втягивая носом свежий, довольно холодный, не прогретый воздух. Тело почти сразу покрылось мурашками.
Найдя зажигалку в пачке, Хеймитч аккуратно вытягивает ее и сигарету одним движением. Зажав фильтр губами, мужчина щелкает зажигалкой и прикуривает. Делая первую затяжку. Он вспоминает Логана неприятными эпитетами. Он почти не слушает монолог Хэвенсби, пропуская половину сказанного. Всё, что хочет ему сообщить Плутарх, он уже давно слышал. Слышал и прокручивал в голове не один раз. Пытаясь понять, что именно его тут удерживает. Он представил Тринкет, но почему-то не смог вспомнить её улыбки. Ему казалось это чертовски неправильным. Хеймитч снова затянулся, откладывая эту мысль подальше, на потом, возвращаясь к Плутарху. Он рассказывал о новеньком с синдромом.
- … все мы понимаем, что он может не вернуться из «осознанной комы»…
Чёртов Хэвенсби прав. Это не намёк. Они все дохнут, даже самые крепкие ребята. И это блять гребанное чудо, что Октавия очнулась.
- Это мой человек, Хеймитч. Из моей группы. Даю тебе три секунды на разгадку какого рода приказ он выполнял?
- Послал его следить за кем-то, и малыш не справился?
- Это было слишком рискованно, но я не думал, что Логан станет действовать открыто.
- И ты уверен, что это именно он, - Эбернети сделал очередную затяжку, втягивая нужный дым глубоко в лёгкие, чтобы уничтожить остатки сладкого цветочного аромата.
- Всех других мы казнили. И формула вакцины только у него. Я думаю, он меняет её состав. Это не может быть кто-то ещё, - Плутарх нервничал. Это был ужасный знак. - Я хочу, чтобы ты остался. Не знаю как, но это точно связано с Эффи. Она ему нужна.
- Поэтому, она сейчас там, с ним. Наедине. - Он не злился. Нет. Он почти ничего не чувствует. Кроме жгучей ненависти, закипавшей глубоко под рёбрами.
- Он ничего не сделает ей. Не сейчас. Хеймитч, мне нужна твоя помощь.
Когда было иначе?
- Есть у меня пару идей, - он выбрасывает окурок на тротуар, попадая прямо в центр огромной лужи.
- Тогда ты знаешь, как это будет.
Посадите тигра в клетку, и он разнесет её на части. Вот как это будет. От мыслей становится не по себе. И он так же небрежно мысленно задвигает огромный ящик со списком необдуманных мыслей. На чудное время, когда он всё-таки выспаться.
Плутарх хлопнул Хеймитча по плечу, борясь с желанием спросить: ты в порядке?
Эбернети усмехается и кивает в ответ, зная, что это самая неловкая ситуация для помощника президента. Но язвить почему-то не хочется. Ему вообще ничего не хочется. Ещё пару минут смотрит на удаляющуюся фигуру Хэвенсби, а затем разворачивается на сто восемьдесят.
Знакомое здание одаряет теплом, как только дверь с лёгкой натяжкой открывается. Заученный маршрут - вверх, по коридору, налево. Он идёт решительным шагом, не быстро, не медленно.
Одной сигареты явно мало. Он готов скурить всю пачку за раз, чтобы приглушить чувство терпкой тянущей грусти в груди. Гребанное скребущее чувство на подкорке.
Он открывает дверь слишком быстро, пугая нескольких бабочек, окруживших постель Октавии. Они закружились в лихорадочном танце, приземляясь на хрупкой ладошке Тринкет. Эффи не улыбается. Только с интересом рассматривает насекомое, а Эбернети несколько раз моргает, чтобы перестать представлять её в платье из таких же бабочек. Она не улыбалась в тот день. Мало кто улыбался.
Достать десяток “Монархов” осенью всё равно что найти иголку в стоге сена. Но ведущий явно об этом не знал. Просто не думал об этом. Эбернети отмахнулся от бабочки, пролетевшей над его головой, мысленно бросая Цезарю: - Позёр чёртов.
Фликерман что-то рассказывал Эффи, изредка кидая взгляды на Тави. Стилистка, широко распахнув глаза, слушала его с упоением.
Цезарь осторожно взял бабочку в руки, передавая её Октавии.
- Ты так восхищалась ими. Помнишь?
Октавия не помнит. Она улыбается бабочкам. Тихо произносит:
- Мы знакомы?
Фликерману хочется умереть. Эффи осторожно касается кончиками пальцев его холодной руки, и почти физически ощущает его боль.
Он улыбается. Он может улыбаться бесконечно. Когда лжёт, когда говорит правду. Когда ведёт шоу, либо, когда смотрит Голодные Игры. Ещё очень давно он пообещал себе, что будет улыбаться. И отвечает:
- Нет.
Эбернети не поднимает взгляд, чтобы случайно не увидеть серое лицо Фликермана, или глядящую в пустоту Октавию, или застывшую и какую-то помертвевшую Эффи. Он тихо выходит из палаты.
Делает несколько шагов к лестнице. Останавливается у края, тяжело выдыхает и достает почти пустую пачку сигарет.
Мимо пробегает группа из пяти человек. Все в белых халатах. Одна из пробегающий врачей что-то шипит Эбернети, то ли про вред курения, то ли про то, что в больницах не курят. Он только кивает голов, делая очередную затяжку.
Следом за пятёркой выдающихся врачей Капитолия выходит Реддл, проплывая мимо Хеймитча. Вся эта ситуация могла значить что или кто-то очнулся, или кто-то умер. Он судорожно выдыхает дым, неровными кольцами, смотря как он цепляется за стены и потолок. Хеймитч замечает движение сзади. Разворачивается и вопросительно осматривает невысокого мужчину со светлыми волосами. С нежно голубым отливом. Капитолиец осторожно взял сигарету из рук Эбернети и затянулся. На его глаза навернулись слёзы, и он поплелся по лестнице вверх, бормоча что-то под нос, отдаленно напоминающее “ничего не чувствую, ничего не помню”.
- Больной, что ли? - шепчет Эбернети без злобы, провожая парня взглядом.
Через несколько минут парень пролетает мимо окна, с хлопком врезаясь в асфальт.
Эбернети разворачивается, застывая на месте. Тринкет с ужасом в глазах стояла на пороге, наверное, так же прибитая к полу. Он смотрел, задавая себе вопрос:
Увидела или нет? Ты видела его или нет, Тринкет?
По её щеке скользнула слеза.
Видела.
Эффи медленно прошла мимо Эбернети, спускаясь вниз по лестнице. Он не держит, продолжая смотреть в дверной косяк и хмурится, обдумывая сложную мысль: как улыбается Эффи Тринкет?
- Хеймитч, - нервный взгляд Цезаря, выглядующего из двери. - Что случилось?
Блин, Фликерман, что случилось? Серьезно?
Эбернети хотел выудить ещё одну сигарету, выкурить ее и вернуться домой. Он не знал, что случилось. Не понимал. Он проигнорировал Цезаря, который что-то взволнованно кричал про прыгуна, чьи мозги растянулись на добрую половину улицы. Проигнорировал нескольких санитаров, которые пытались собрать эти мозги. Он хотел попасть в место, где бы смог залечь на дно и отдохнуть от нарастающего беспокойства. Ему нужна была передышка.
Ноги сами понесли его в комнатку, где Октавия продолжала изучать насекомых, рассматривая узор крыльев сначала одной бабочки, затем другой. Словно сравнивала или сопоставляла новые факты о них. Он осторожно сел напротив, чтобы не спугнуть девушку. Или насекомых. Признаться, он не знал, чего не хотел больше.